Новые небеса
Шрифт:
Ивик начала истово молиться. Полчаса утром, час вечером. Четки, Псалтирь. Чтение Евангелия. Чтение Святых Отцов. Иногда от молитв воротило, ничего не хотелось, но хоть четверть часа Ивик заставляла себя -- два раза в день. Раз в неделю исповедь. Трижды -- Причастие (на Триме была тайная миссия хойта -- именно для окормления работающих там агентов и боевиков).
Марк одобрял эти изменения. Ходил с ней в церковь. Преклонял колени, подходил к Причастию. Знал, что грешил, знал, что живет в смертном грехе, и тут же шел... Просто потому что не причаститься -- было бы дико, что бы подумали окружающие? У Ивик кружилась голова, она молилась, чтобы внутренне не осуждать Марка. Это не ее дело. У каждого человека есть грехи, и у нее тоже. Она не смеет осуждать мужа... Ивик чувствовала унижение. Будто церковь -- это не путь к Богу, а путь некоего мазохистского послушания мужу, каким бы тот ни был и как бы себя ни вел. Но это чувство унижения было, вероятно, неправильным, оно было -- от гордыни, от недостаточного смирения. Ивик молилась о смирении. Молитвами удавалось настроить себя на жертвенный, смиренный лад. Пусть делает, что хочет... ему виднее. Это его отношения с людьми и Богом. Ивик будет выполнять свой долг верной, любящей жены... да хотя бы ради Христа! Ведь она же христианка.
И она давала брачный обет. То же самое, что присяга гэйна -- как можно нарушить? Но с присягой гэйна было как-то проще: работай, подчиняйся командованию, выполняй свой долг. Всегда понятно, в чем он заключается.
Ивик пыталась найти себе постоянного духовника и подчиниться ему. В Майсе был батюшка, которому она исповедовалась после всего, и к которому постоянно ходила. Но он как-то не стремился в духовники. Выслушает, даст какой-нибудь совет -- без особых претензий. А потом его перевели далеко...
В миссии же на Триме хойта часто менялись, невозможно два раза поговорить с одним и тем же. Говорили они разное. После некоторых разговоров оставалась тошнотворная пустота. Другие вызывали у Ивик приступы покаяния. Покаяние заключалось в том, что ей очередной раз открывали глаза на собственную вину, и тем давали надежду исправиться. Ивик не сомневалась в том, что виновата -- но ей важно было понять, в чем именно. Чтобы исправить, наконец-то дать Марку то, чего ему не хватает и залатать разрывы, залечить раны, нанесенные их семье. Некоторые священники могли талантливо объяснить, в чем она виновата, и как именно нужно каяться и исправлять. Со временем, правда, надежда на исправление все таяла. Да и логично -- церковь ведь вовсе не учит тому, как улучшить жизнь, как добиться любви. Церковь восстанавливает отношения с Богом, а для этих отношений важно осознание собственной греховности.
Ивик совершенно запуталась.
Она обнаружила, что может вполне сознательно управлять советами священника. Раньше она делала это случайно. Если приходила на исповедь с новыми мыслями о своей особой вине, о своей гордыне и плохом отношении к Марку, излагала все это -- то и получала в ответ проповедь о том, как важно справиться с гордыней и как нужно любить ближнего.
Если ничего такого не говорила, а просто излагала факты, священник говорил что-то другое. Например, предлагал ей простить мужа. Это была новая постановка вопроса -- ее не обвиняли, а предлагали простить. Признавали ее моральную высоту. Но ей не нужно было прощать -- она и не обвиняла Марка, она во всем винила себя. От этого не было легче и лучше.
Ивик научилась заранее предвидеть, что скажет тот или иной священник. Все они говорили что-то умное, мудрое, глубокое -- и все эти советы ни на йоту в итоге не приближали ее ни к разрешению проблем, ни хотя бы к умиротворению и внутреннему покою.
Советовали молиться, обещали молиться за нее -- но молитвы тоже ничего не меняли.
Может быть, думала Ивик, проблемы дейтрийских священников -- в целибате? Как и в наиболее многочисленной конфессии Тримы, в Дейтрийской церкви издавна был принят целибат. Даже после Катастрофы, когда рождаемость стала принципиальным вопросом, целибат не отменили. Следование традициям тогда было еще более принципиально.
Может быть, священник понятия не имеет о семейной жизни, оттого и не может дать совета? Ивик пошла в церковь православную в Питере, где работала. На некоторое время даже практически перешла в Православие, сказавшись бывшей католичкой (увы, но никак нельзя, даже Господа ради, открыть триманцу правду о Дейтросе). Посещала службы, исповедовалась, причащалась. Но вскоре бросила это дело, потому что православные священники оказались ничем не лучше. Если не хуже. Дейтрийские давали оторванные от жизни советы, а православные женатые -- советы, построенные на собственном, далеко не идеальном опыте семейной жизни. И зачем? Тогда лучше уж соседку спросить, Туану, вырастившую двенадцать детей и жившую с мужем душа в душу почти тридцать лет...
У православных священников еще больше получалось, что она виновата во всем. Ведь она женщина! Женщина должна слушаться мужа, подчиняться. А как она относилась к Марку? В общем, явно не так, как надо.
У Даны все было просто.
– - Ха, а чего ты хочешь? Мужик будет по две-три недели жить всухую? Это мы, женщины, еще более-менее можем терпеть, а они... У вас же семьи толком нет из-за твоих отлучек. У нас с Дэймом, конечно, не лучше... Но чего ты хочешь? Смирись. Он и так много для тебя делает.
Дана была права. Марк знал, конечно, что женится на гэйне, и что все возможно. А если бы ее искалечило, например -- до конца дней ухаживать... Но ведь на Триму она завербовалась сама, по доброй воле. Служила бы в патрульной части -- виделись бы постоянно, жила бы дома.
Но с другой стороны -- многие так работают. И живут. Кому-то надо работать и на Триме. Почему не ей?
Ивик долго мучилась. Работу свою она любила, очень любила. Родина, долг к тому же. Это для нее не пустые слова. Но с другой стороны -- семья. Тоже долг. С третьей стороны, уже поздно что-то менять, надо было раньше думать. С четвертой -- может быть, если она хоть сейчас пожертвует собой -- можно будет что-то спасти, да хотя бы просто принести это как жертву в искупление... Ивик подала рапорт о переводе на Дейтрос.
Начальство рапорт отклонило. Она нужна на Триме. Ивик где-то внутренне вздохнула с облегчением (с ее опытом, образованием -- и снова в обычный, скучный патруль?!) Где-то слегка озлилась на государство -- никакой свободы личности...
Кто-то посоветовал Ивик самой читать побольше духовной литературы -- но и в литературе ничего полезного не нашлось. Ивик как-то вцепилась в книжку про святую Монику, мать Августина, из триманских отцов. Там, показалось ей, есть ответ. Про отношение к мужу. К мужу надо относиться так, как будто он -- господин, а ты -- рабыня. Служить, угождать во всем...
(Молиться -- само собой. Все советовали молиться. Книги тоже. Ивик и молилась, притом очень много. Она даже паломничество совершила довольно тяжелое, пешком по Медиане, в Килн, на место гибели святого хойта Чейна. Но и молитвы так и не помогали -- ничего не менялось)
Ивик пыталась относиться к Марку "как рабыня". Но ничего не изменилось. Она и так всегда старалась жить для него -- когда была рядом. Как и он -- раньше -- для нее. Она и раньше готовила то, что он любит, делала сюрпризы и старалась угадывать все желания. Она и раньше не спорила с ним и не настаивала на чем-то -- на чем настаивать было? Что изменилось? Сознание того, что "он господин"? Всего лишь неприятный оттенок мазохизма. Марк никаких ее потуг не заметил. Он никогда не собирался быть "господином".