Новые парижские тайны
Шрифт:
Нацепите на него галстук и пристежной воротничок — он превращается в якобы цивилизованного чиновника.
Я спускался по рекам в пироге. В ней гребли стоя двенадцать негров с лоснящейся кожей. Один из них нараспев заводил нечто вроде заунывной песни, а остальные в тот момент, когда двенадцать весел погружались в воду, откликались энергичным двусложным восклицанием, подчеркивавшим их усилия.
По мере того как солнце перемещалось по небу, негры переставляли укрепленный над моей головой навес из листьев, который
— Опасно здесь, белый!
Они сами выбирали места для привалов и ставили мою палатку в удобном месте.
В другой раз я путешествовал в моторной лодке. Со мной был только один туземец, механик, одетый в белый полотняный костюм, с помятым тропическим шлемом на голове. Вы не можете себе представить, каким презрением он обдавал меня, чужеземца. Поскольку по-французски он не понимал, я пытался объясниться с ним жестами. Он смотрел на меня скучающим взглядом, в котором сквозила жалость, потом пожимал плечами.
Шутка ли: ведь это он, а не я, пускал в ход мотор, который так изумительно тарахтел; это он едва заметным движением руки направлял лодку, куда ему было угодно.
Позже я узнал, что, когда мы добрались до места, он презрительно ворчал:
— Зачем он сюда явился? Даже нашего языка — и то не знает.
Я пообещал себе, что расскажу для друзей «Вуаля» [31] множество историй, а сам едва коснулся нескольких случаев, и то мимоходом. Дело в том, что случаи из жизни Африки наполнены смыслом только в тех краях, где они произошли. То, что приключилось на берегах Уэле, не поймут в Габоне.
31
«Вуаля» (от фр. voil`a — вот) — еженедельник, выпускавшийся в 30-е гг. издательством «Галлимар». П. Асулин, автор книги о Г. Галлимаре, писал: «В 1932 году Жорж Сименон опубликовал здесь большой репортаж по материалам совершенного им в предыдущем году путешествия в Африку. Отклик на эту антиколониалистскую атаку среди публики был столь сильным, что Сименон не получил от французского правительства визы для возвращения на Черный континент».
Мне хотелось бы описать Африку, изобразить ее общий вид.
Но единой Африки не существует. Есть множество разных Африк. Например, Африка специалистов, которые приезжают по контракту, составленному по всем правилам, и в течение трех лет будут жить в таком-то городе на побережье или в глубине страны, сидеть в кабинетах, при галстуках, в пристежных воротничках, не видя никаких негров, кроме служащих да нескольких женщин в пестрых набедренных повязках.
Есть Африка заготовителей древесины, которые поднимаются вверх по течению рек и строят поселки на сто-двести рабочих.
Есть Африка чиновников, служащих, Африка, полная писанины, отчетов и приложений к отчетам. А кроме того, Африка джунглей…
Есть пигмеи, живущие в девственных лесах, на деревьях; их не так давно приручили, и теперь они подпускают к себе белых и даже готовы за кусок соли погримасничать и поплясать.
Африка строящихся железных дорог — молодые инженеры, которые борются со всеми и с собой, ради того чтобы прокладывать рельсы, километр за километром…
И негры, которые покупают себе жен, а потом годами терпеливо, с наслаждением ссорятся из-за козы или мотыги, недополученной в приданое…
А еще есть отравители…
Но существует и нечто общее. Для белых это прежде всего постоянная забота о тропическом шлеме, с которым нельзя расставаться. Это желание напиться холодной воды и хоть иногда съесть что-нибудь неконсервированное. Наконец, это борьба с прогрессирующей анемией и все нарастающей раздражительностью.
Разница только в том, что тех белых, которые живут на побережье, от Франции отделяет какой-нибудь месяц пути, а вот тем, кто оказался в глубине материка, прежде чем увидеть пакетбот, приходится сперва несколько недель путешествовать в типойе, а потом не одну неделю спускаться вниз по реке.
Африка! Покуда вы находитесь там, вы потеете, охаете, еле таскаете ноги и в конце концов проникаетесь ненавистью ко всему на свете и к самому себе. Вы клянетесь никогда больше туда не возвращаться, но стоит вам месяц прожить во Франции — и вас охватывает ностальгия.
Многим непонятно, почему солдаты с тоской вспоминают грязь, голод. Но еще сильнее тоскуют люди по Африке, по изнеможению, вялости, безразличию, в котором они там увязали. Тоскуют по ощущению полнейшей отрезанности: до Франции месяц пути, если не все три. Шкала моральных и материальных ценностей полностью меняется.
На сетчатке глаз у этих людей навсегда запечатлена привычная картина: баобаб или бавольник, который в течение многих лет они видели из окна; пирога с двенадцатью чернокожими гребцами, на которой они раз в несколько месяцев пускались в плавание по реке, или кафе, стены которого выкрашены светлой краской, с вечно опущенными жалюзи, разрезающими солнце на полосы…
Уезжая в отпуск, они объявляют:
— Если найду работу, останусь в Европе!
Но они возвращаются. И дело не в работе, дело в целой совокупности обстоятельств, подчас незначительных, а главное, дело в самой этой среде, вне которой они уже не могут жить.
То, что с ними происходит, не внезапный приступ безумия. Это постепенное отравление. Тех, кто никогда не видел моря, первое купание в нем опьяняет: морская стихия слишком сильно на них воздействует.
Вот так и Африка, сотворенная в расчете на мамонтов и других животных-гигантов, воздействуя солнцем, многообразием жизни, запахами, мухами, бурными реками, джунглями, изматывает человечков, приезжающих сюда со своими чемоданами, помеченными инициалами владельцев, с сапогами и пробковыми шлемами.
Потому они возвратятся в Африку, даром что так на нее негодовали, мечтали о Европе, о родной деревне.
Вернувшись, растрогаются при встрече со своими неграми — полуголыми чернокожими обитателями джунглей, или рабочими, живущими в кирпичных коробках, или клерками в ярких галстуках.
С виду эти негры несхожи. Но все они в душе дети, с той только разницей, что некоторым из них внушили преувеличенное представление об их важности, и они, как избалованные дети, усвоили дурные привычки.