Новые приключения Гомера Прайса. Сентербергские истории
Шрифт:
У нас было две лошади и фургончик, забитый под завязку, пожалуй, не надо было нам столько туда грузить. Тащимся мы, как можем, по нашей старой дощатой дороге, и на пути у нас мост. Мы с Джебом, как на него глянули, сразу поняли – нашу повозку мост не выдержит.
– Герк, – говорит мне Джеб, – а давай мы эту речушку по льду переедем?
Но я не согласился:
– Джеб, слушай, этот лёд и так двух лошадей не выдержит, а уж с солью и подавно. Животные просто провалятся под лёд и ноги
Я слез на лёд, встал под мост и подставил спину под эти старые балки. А Джеб сказал «Но!», и наша повозка погромыхала вперёд. Вот оно как! Балки скрипели и стонали, но я удержал всю конструкцию – и лошадок, и повозку с солью, и Джеба, который, между прочим, был не одуванчик какой-нибудь, свою пару сотен фунтов [1] он весил.
– Слушай, дедушка Герк, – прервал рассказ Одиссей, – я вот последние лет тридцать, с тех пор как услышал эту историю в первый раз, понять не могу: под тобой-то почему лёд не провалился, с таким весом на плечах?
1
Фунт – американская мера веса, равная примерно 450 г. То есть Джеб Эндерс весил примерно 90 кг.
– Да, Геракл, – усмехнулся шериф, – я тоже уж сколько лет про это думаю.
– А не надо потому что меня перебивать своими замечаниями, – рассердился дедушка Геракл. – Не дают закончить историю! Конечно, подо мной провалился лёд, когда фургончик был примерно на середине моста, и мне пришлось стоять в воде, пока эта чёртова штука не оказалась на другой стороне.
А холодная она была, что пятки водолаза! Меня аж колотило всего, когда я на берег выбрался. Но Джеб развёл костер, чтобы высушить мои сапоги и штаны, пока они на морозе не встали колом. И представляете, когда я стаскивал сапоги, в них обнаружилась пара отличных сомов – по одному в каждом сапоге! Вот оно как. Мы их сразу и зажарили, пока моя одежда сохла.
– Погоди, Геракл, – шериф попытался перекричать смеющихся мальчиков и девочек, – ты поменял конец истории!
– Да, – сказал Одиссей, – нам ты по-другому рассказывал, когда я был маленький.
– Дело в том, – сердито проговорил дедушка Геракл, – что истории, как и люди, стареют и меняются с годами. Всё дело, ребята, в постоянных тренировках. Вот вы постарели и потеряли чувство юмора, а эта история с годами делается только лучше!
– Ну не сердись, Геракл, – попросил шериф. – Просто уточнить хотели.
– Мы не хотели тебя обидеть, – сказал дядя Одиссей. – Давайте-ка я вам ещё пончиков дам. Угощаю! А ты, дедушка Герк, расскажи-ка нам ещё одну историю – как тебе нравится, так и расскажи. Потому что клиент – я всегда говорю, – клиент, он всегда прав!
Воробьиное время
Все съели ещё по пончику, и дедушка Герк немного успокоился. Шериф и дядя Одиссей вздохнули с облегчением. Судя по их лицам, они оба вспоминали, что было, когда дедушка Геракл рассердился в последний раз.
– Так вы тогда довезли соль до Цинциннати? – спросила Джинни Ли.
– Когда моя одежда подсохла, – сказал старик, – и все сомы были съедены, мы с Джебом снова отправились в путь.
2
Слово спэрроу (sparrow) значит «воробей», а слово кортхаус (courthouse) в американском английском означает здание суда и главный город округа.
Мы, поселенцы, привыкли жить по солнцу – часов западнее Филадельфии ни у кого не было, разве только парочка в Цинциннати. Мы вставали с рассветом и ложились с последним вечерним «кукареку», а обедать шли, когда понимали, что голодны. Но не таковы были жители Спэрроу Кортхауса, нет. Они, конечно, должны были водрузить на башню своего здания суда часы. Притащили их аж из Европы, перевезли через горы на телеге, запряжённой волами. Ох и гордились же они своими часами! Всё по ним делали – и спали, и ели, ну просто всё.
Когда мы с Джебом притащились вместе со своей солью в Спэрроу Кортхаус, часы как раз пробили одиннадцать.
– Джеб, – сказал я, – похоже, мы попали сюда как раз к обеду.
Едем мы по этой их широченной центральной улице и видим, что магазин закрыт наглухо, и кафе тоже, и во всех окнах занавески задёрнуты. И даже знаменитое здание суда выглядело как напуганная черепаха, накрывшаяся панцирем. Мы с Джебом сразу схватились за винтовки – не иначе ждут нападения индейцев! Вот оно как. Вылезли мы из своей повозки и стали разведывать, что стряслось. И тут, Господь свидетель, мы понимаем, что все до единого жители этого городка лежат преспокойно в своих кроватях и храпят во всю глотку! Индейцы тут были ни при чём, это мы с Джебом сразу поняли, – потому как все скальпы были на месте. Если б мы с самого начала не волновались насчёт краснокожих, то и раньше бы дотумкали, в чём дело, – храп перекрывал даже чириканье сорока тысяч воробьёв.
– До чего же странно! – удивился Джеб.
А я сказал:
– Джеб, не так уж мы и торопимся доставить соль в Цинциннати, давай тут подзадержимся и посмотрим, что к чему.
Сели мы в свою повозку и стали ждать; давно уже за полдень перевалило, и Джеб стал нервничать – очень уж раздражал весь этот писк и чириканье сорока тысяч воробьёв. Но мы всё ждали и ждали, и когда часы пробили шесть, город начал возвращаться к жизни. Люди просыпались, доили коров, рубили дрова, зажигали камины. Мы с Джебом зашли в открывшееся кафе, расположились там и попросили хозяина принести нам ужин. «Ужин? Ужин! Но мы собираемся подавать завтрак!»
– Пффф, – фыркнул Джеб. – Вы что же, подаёте завтрак, когда стемнеет?
– А вы, друг мой, взгляните на часы, что на здании суда. Они тикают себе и скоро пробьют восемь утра. А вон, смотрите, наша малышня идёт в школу.
Хозяин кафе смотрел на нас с таким недоумением, что мы тоже стали думать, вдруг всё и на самом деле, как он говорит. К тому же голод не тётка, так что мы не стали спорить и съели яичницу с ветчиной. А потом уж принялись выяснять у хозяина, как так вышло, что в Спэрроу Кортхаусе времени девять утра, а за окном темень, чёрная, как лакричный леденец в мешке с углём.