Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
Шрифт:
– Закон всегда следует соблюдать, Холмс.
– Ах да, закон, – с горечью отозвался он. – Но есть другие законы, более естественные. Они-то здесь и нарушены.
После нашего возращения он впал в черную меланхолию, и я опасался, что он скроется в своей комнате, где, следуя губительной привычке, станет искать утешения в кокаине. Поэтому я решил отвлечь его, представляя ему те пункты этого дела, которые еще не уяснил себе до конца.
– Кто была та женщина, которую мы видели в постели во время нашего второго посещения?
– Вероятно, миссис Минтер, кухарка. Минтеры стали невольными соучастниками всего, что произошло. Видимо, они согласились участвовать в заговоре, понимая, что
Чарльз считал, что очень хитроумно устроил эту маленькую подмену, но она лишь еще больше укрепила меня в подозрении, что леди Эбернетти мертва. Конечно, тогда он еще не знал, кто я. Но мисс Эбернетти уже изложила ему свои сомнения по этому поводу. Это она под видом уличного мальчишки наблюдала за нашей квартирой, Ватсон. Когда в тот же день, чуть позже, она ворвалась в комнату больной, на ней было платье, которое я заметил висящим в домике конюха, когда приходил наниматься на работу. В детстве и юности у них не было ни друзей, ни любви, и они обратились к миру выдумки, актерства и перевоплощений. Я уверен, что сегодня Чарльз, разыгрывая перед нами эту сцену, вполне точно передал характер своей матери. Можете ли вы вообразить, Ватсон, их унылое, безрадостное существование, когда они постоянно подвергались оскорблениям со стороны того лица, от которого вправе были ожидать заботы и участия? У меня просто кровь стынет в жилах, когда я об этом думаю.
Он наклонился вперед, уперев локти в колени.
– Что с ними станется? – спросил я.
– Могу лишь надеяться, что закон отнесется к ним снисходительнее меня.
– Полноте, Холмс, вы чересчур жестоки к себе. Для мисс Эбернетти все обернулось бы куда хуже, если бы вы рассказали инспектору, что она покушалась на вашу жизнь. Пистолет лишь случайно дал осечку.
– Вероятно, это старое оружие, некогда оно принадлежало ее отцу и годами валялось где-нибудь в ящике стола. У нее были все основания меня ненавидеть. Вмешавшись, я навсегда разрушил их краткую и жалкую идиллию. Но они все равно не смогли бы долго поддерживать этот обман, ведь миссис Бертрам, женщина необычайно проницательная, упорно поджидала своего часа.
– Скажите, а почему оказалась так важна петрушка в сливочном масле?
– Ах да! Вы ведь слышали, как миссис Бертрам говорила: ее мачеха неизменно ела на завтрак булочку с петрушечным маслом. Думаю, кухарка в то утро готовила обычный поднос с завтраком и, как всегда, достала масло из ящика со льдом. А в это время мисс Эбернетти вошла к матери, чтобы поухаживать за ней, и обнаружила, что ночью та умерла.
Дальше она действует быстро, Ватсон, и проявляет отменное самообладание. Слуг без особых церемоний увольняют, а затем приводится в действие план – похоронить тело под плитами погреба.
В подобном хозяйстве, Ватсон, где царит столь жесткая дисциплина, где неукоснительно следуют заведенному порядку и где само присутствиехозяйки, пусть и неспособной покинуть пределы комнаты, обладает столь непререкаемой властью, – в таком доме сливочное масло при обычном положении вещей сразу же убрали бы обратно в ящик со льдом. А то, что петрушка успела глубоко погрузиться в растаявшее масло, доказывает, что оно пролежало в тепле несколько часов и что произошли какие-то непредвиденные и необычные события.
Он извлек из кармана листок бумаги:
– Вот какой гонорар я требую от миссис Бертрам.
– Холмс!
– Она ведь сама пообещала, что выразит нам признательность, а мистер Астон Плаш добавил, что будет проявлена еще и щедрость. Я раздобыл для нее дом в модном районе и, быть может, еще и нового мужа. А вам, Ватсон, не помешает прокатиться в Баден-Баден.
– С вашей стороны это чрезмерно щедро, Холмс, – запинаясь, произнес я.
Его суровые черты осветились улыбкой.
– Вы этого заслуживаете, старина, после всего, что я вас заставил сегодня пережить. Даже такой мизантроп и нелюдим, как я, понимает ценность истинной дружбы.
Эдвард Д. Хох Виктория, цирковая красотка
После “Лежачей больной” следует короткий период, когда Холмсу поступало сравнительно мало дел, и вскоре он начал жаловаться, что “превращается в агента по розыску утерянных карандашей и наставника молодых леди из пансиона для благородных девиц” [36] – настроение, которое наложило отпечаток на его первоначальное восприятие дела, позже названного “Медные буки”. Расследование увенчалось успехом, но затем на детективном фронте все вновь утихло. Вероятно, именно в тот период Холмс стал более открыто употреблять кокаин для стимулирования мозговой деятельности. Ватсон сообщает об этом в “Желтом лице”: дело происходило весной 1886 года и стало одной из немногочисленных неудач Холмса, какие удалось документально зафиксировать. Судя по всему, Холмс в то время переживал полосу хандры.
Но вскоре положение начало улучшаться. Мы видим, что с лета 1886-го новые и новые дела буквально громоздятся одно на другое, и Ватсон вновь чувствует, что ему нелегко записать их все. Эдвард Д. Хох, американский ученый и криминолог, известен своими рассказами ужасов, а время от времени пишет и кое-что о Шерлоке Холмсе. В основном эти истории – плоды его собственной фантазии, однако благодаря своему интересу к цирку он набрел на записи, впоследствии позволившие нам составить отчет о деле, которое Ватсон позже упоминает, говоря о “Виктории, Цирковой Красотке” [37] .
Мой друг Шерлок Холмс, просматривая свой знаменитый архив прошлых дел, воспользовался случаем, чтобы напомнить мне, что я никогда не записывал примечательную историю о цирковой красотке Виктории. Мое упущение можно извинить лишь тем, что лето 1886 года принесло нам целую череду интересных расследований, и каким-то образом мои заметки об этом деле оказались погребены среди прочих отчетов. Кроме того, в этом деле имелась и деликатная сторона.
К началу описываемого года Виктория наверняка стала известна даже тем, кто никогда не ходил в цирк. В 1880 году в Америке появился некий Адам Форпо, соперник Барнума и братьев Ринглинг, придумавший необычную рекламу для своего представления. Форпо принадлежал к числу самых живописных персонажей циркового мира, он то и дело затевал что-нибудь новое. Вдохновившись первым американским конкурсом красоты, проходившим на пляже в штате Делавэр, он профинансировал соревнование, победительницей которого, получив при этом приз в десять тысяч долларов, должна была стать красивейшая женщина страны. Главной красавицей выбрали Луизу Монтегю, после чего Форпо мгновенно нанял ее для езды на лошади в своей цирковой процессии, объявив ее “красоткой на десять тысяч долларов”.
Вскоре подобные рекламные кампании укоренились и в Англии. В 1882 году братья Ровер, воображавшие себя британскими Ринглингами, устроили собственное соревнование с целью выявить самую прелестную в стране женщину. Победительницей стала Виктория Костелло, молоденькая приказчица, тут же переименованная в “Викторию, цирковую красотку”. Когда ее изображение появилось на цирковых афишах и программках, некоторые возмущались совпадением имени первейшей красавицы с именем ее величества, однако это было настоящее имя молодой женщины и ей не могли воспрепятствовать им пользоваться.