Новые рассказы южных морей
Шрифт:
— То есть как? — не понимает она.
— А вот так. Мы можем завести себе друзей только в тюрьме, но, стоит нам оказаться вместе на воле, нас тут же арестовывают за связи с преступным миром.
— А почему бы тебе не устроиться на обыкновенную работу?
— Потому. Во-первых, это же нелепо… вытягивают из тебя все жилы в какой-нибудь механизированной крысиной клетке. И никакой благодарности.
— Так что же, ты никогда не пытался найти работу?
— Почему? Ясно, пытался, но кому нужен нерасторопный абориген, когда можно взять вездесущего даго [9] ?
9
Презрительная кличка итальянца, испанца или португальца.
— Знаешь, — говорит она, — твоя беда в том, что у тебя есть мозги, но нет мужества.
Ее слова задевают меня.
— Ты считаешь, что жить так, как живу я, мужества не надо?
— Разве только для того, чтобы попасться, а потом живи себе на деньги налогоплательщика.
— Я никогда нарочно не попадался, — говорю я, — По крайней мере до сих пор. Наверно, ты считаешь, что увести машину и бросить ее у полицейского участка мужества не требуется.
Она смеется.
— Ну, называй это мужеством, если тебе так нравится.
— Я вышел чистым из этого и еще нескольких таких дел и заработал свое место в банде.
— Представляю, — говорит она. — Отверженный абориген — и шпана экстракласса. Ты преуспел.
— Конечно.
— Ну и что теперь, после того как ты взобрался на такую головокружительную высоту?
— Какая разница? — Я всегда так отвечаю, когда вопросы начинают меня раздражать.
— Наверно, опять в банду? Думаю, тебе там будут рады.
Я пожимаю плечами.
— Поначалу было хорошо, пока я не добрался до верха. А потом они стали ловить каждое мое слово, потому что у них нет ни мозгов, ни идей, и мне это до чертиков надоело.
— Значит, если у тебя есть мужество, ты их бросишь и начнешь все сначала.
— Для этого я слишком стар, — говорю я.
— Сколько тебе?
— Девятнадцать.
— Да, Мафусаил.
— Я слишком стар, чтобы смеяться или плакать. Так стар, что у меня болят кости.
— Это оттого, что ты не двигаешься, — говорит она. — Послушай, тебе нужно достать плавки, искупаться в море, пробежаться по песочку и полежать на солнышке.
— И тогда, — продолжаю я, — на меня снизойдет что-то новенькое? Вулкан свеженькой надежды извергнется на меня?
— Зависит от тебя.
Я чувствую во рту знакомый горький привкус обиды. А от них ничего не зависит. Только от нас, загнанных подальше в лагеря. Ленивые, неблагодарные, ни на что не годные людишки, которые не хотят сотрудничать и объединяться или хотя бы для туристов делать вид, что они не против. Засиженные мухами потомки тех, кого всего лишили, вкладывают все свое отчаяние в мелкие преступления. Я смотрю на нее с лютой ненавистью. Я хотел бы едкой насмешкой сбить с нее это бойкое на язык белое высокомерие, но не могу найти слов.
— Тебе лучше знать, — говорю я. — Наверно, тебе часто
Она смотрит на часы.
— Извини, — говорит она, — но мне пора идти. Через полчаса я должна быть на месте.
— Важное свидание с мячом для гольфа, так?
— Нет, не гольф, — говорит она. — Я всего лишь бедная, замученная студентка университета.
— Чем же ты занимаешься? — спрашиваю я.
— Ну, собственно говоря, психологией.
— Ты далеко пойдешь. Для дела все сгодится, даже неврастеник-арестант с пляжа.
— Послушай, — дружелюбно протестует она, — кто начал этот разговор?
— Я должен был догадаться, что ты осталась, надеясь извлечь для себя пользу. Ну ладно, лимон выжат, и тебе пора идти.
— Думай как знаешь, — говорит она. — Но в лимоне еще порядком соку, и кое-какую пользу еще можно извлечь.
— Шутишь.
— Еще и шантажирую, — говорит она. — Приходи завтра днем в университетское кафе, увидишь кое-кого из моей банды. Все некоторое разнообразие.
Я встаю и смотрю, как она натягивает на себя кофту и юбку. Потом она называет время и рассказывает, как проехать к университету. Я хочу ей сказать, чтобы она катилась ко всем чертям, но воинственное настроение почему-то уже покинуло меня. У нее шикарная фигура, приятный голос, и то, что мне видно от ее лица, тоже в порядке. Она не похожа на малограмотных хихикающих девчонок, которых я знал до сих пор, и, может быть, стоит повидаться с ней еще раз. Как в книжке, парень встречает на пляже девушку.
От падающего в море солнца разлетаются кровавые брызги.
— Ну пока, — говорит она. Потом снимает очки и смотрит на меня огромными синими глазами. Она, пожалуй, самая красивая девушка, какую я когда-либо видел, но она так же далека от меня, как огромное синее небо.
Девушка ушла, а мне пора что-то предпринимать.
Я иду к железнодорожной станции, покупаю билет до Перта и, словно обрывок газеты, пока его не унесет ветер, слоняюсь по платформе. Стучат рельсы, и подкатывает поезд. Я захожу в вагон, сажусь и вытягиваю ноги на противоположную скамейку. Как раз надо мной висят Правила, и одно из них запрещает класть ноги на сиденье (правило 166 Б), но я не меняю позы.
На первой же остановке входит пожилая чета и с отвращением смотрит на мои вытянутые ноги и на сигарету, закуренную в вагоне для некурящих. Они садятся подальше от меня, и мы игнорируем друг друга вплоть до того мгновения, когда показываются огни города. Поезд останавливается, и я один выхожу в грохот машин и ослепительный блеск неоновых огней.
Я бреду по главной улице, один в толпе. Спать на улице нельзя, а то опять угодишь в тюрьму — мне надо снять комнату. Сворачиваю в ближайший темный переулок и стучусь в первый же дом, где висит объявление о сдаче комнаты. Старуха проводит меня наверх в маленькую конуру, где слабая лампа под абажуром едва освещает кровать, шкаф, стол и стул. Я соглашаюсь, плачу за неделю вперед, и старуха вручает мне ключ.