Новые вампирские сказки
Шрифт:
– Мало ли что придумают эти университетские профессора! Жизнь сложнее. Я был знаком с Ахиллом – упорный оказался парень. Я сам от него еле убежал – что уж говорить о какой-то рептилии.
– А я знала многих черепах. Они медлительные, но настойчивые. Если на финише положить капустный лист – доползут как миленькие.
– Но Ахилл был очень целеустремлённый.
– А черепахи упрямые. Это внутри они мягкие и добродушные, зато на поверхности – сплошной камень. Кремень, можно сказать. Ни за что черепаха не позволила бы твоему Ахиллесу её настичь. Разве что попалась бы больная на всю голову. Тем более, не факт, что ему можно было доверять. Греки постоянно жрут черепаховый суп. Или квазичерепаховый. Не суть.
– Ахиллес был, во-первых.
– Очень ему это помогло!
– Хорошо, попробуем тогда зайти со стороны натурфилософии.
– Ну, эту лажу мы вообще в школе проходили. Давно, правда. В пятом классе, кажется. Я и тогда не до конца поняла, и сейчас не вполне в теме, но там точно дело было в замене непрерывного перемещения дискретным.
– Да-да, – сказал Волк. – Значит, получается так. С точки зрения черепахи, бег дискретен, и Ахилл её не догонит. А по мнению Ахилла, он непрерывен, и всё получится с точностью до наоборот. Разгадка, как и следовало ожидать, – в относительности движения. То есть результат зависит от положения и желания наблюдателя. Очень полезно для букмекеров, кстати.
– Или наоборот. Это откуда посмотреть. Вроде ещё этот… лохматый… Эйзенштейн чего-то подобное говорил.
– Эйнштейна помню. Тоже умный был мужик. Здорово на скрипке играл.
Помолчали.
– А хочешь, я тебе анекдот расскажу? – спросила Некрасная Шапочка. – По приколу.
– Мг, – согласился Злой Волк. Он очень любил анекдоты. Особенно – неприличные.
– Ну, значит, так. Идёт себе Петька, а навстречу – Василий Иванович. «Здравствуйте, Василий Иваныч», – сказал Петька. «Здравствуй, Петька, – ответил Чапаев. – Но разве я тебя знаю?» «Нет», – ответил Петька и пошёл дальше.
– И что? – произнёс после паузы ошарашенный Волк.
– И всё. Я ж предупреждала – по приколу. Но в этом анекдоте скрыта суть буддистской философии. Врубишься хоть наполовину – и пипец сансаре. Разом и с концами. Весь круговорот перерождений накроется соответствующим органом. Про улучшение кармы и говорить нечего. Ещё анекдот?
– Нет уж. Давайте лучше опять обсудим что-нибудь традиционное, истинно английское. Тем более, приближается файв-о-клок. Что Вы скажете о сходствах и различиях между пуганой вороной и письменным столом?
– С различиями-то клёво всё. Стол коричневый, ворона серовато-серая. Стол на четырёх ножках, ворона – на двух. Ворона несёт яйца, стол – нет. А вот общего у них я что-то не просекаю. Разве что оба начинаются с буквы «п». Да и то относится только к их половинам.
– В чём же тут сходство? Не знаю, с чего там начинается половина стола, но одна половина вороны начинается с клюва, другая – с хвоста. Это если резать поперёк. А у стола нет ни первого, ни второго. На самом деле общих черт, в сущности, три. Оба снаружи твёрдые, внутри – мягкие. Это раз.
– Вообще-то ещё вопрос, что в ящиках стола. Может, там шары для бильярда. Или гантели. И насчёт твёрдости вороны я не уверена. По-моему, заливаешь ты, серый.
– Ворона умеет летать. И стол полетит, если его выставить за окно третьего этажа. Это два.
– Но ворону-то не надо никуда выставлять! Она и так отлично летает.
– И, наконец, главное. Оба имеют отношение к классической поэзии. Это три.
– Ну, это уж слишком! – возмутилась девочка. – За столом можно, конечно, написать что угодно. Даже и стихи. Но при чём тут ворона?! Там вовсе был ворон! А не ворона твоя облезлая! Это разные птицы вообще! Нам биологиня объясняла.
– Что-то Ваши постоянные возражения утомили меня, – сердито зарычал Волк; звериные инстинкты явно начали одерживать над ним верх, тестостерон ударил в голову. – И знаешь, что я думаю? Девочка-девочка, я тебя, пожалуй, если не возражаешь, съем!
Оглянулась Некрасная Шапочка вокруг.
Поняла опрометчивая туристка, что помощи ждать неоткуда, вздохнула, открыла большой рот – и съела Злого Волка. Проглотила, практически не жуя. Ничего, через пищевод, разными напитками да бигмаками тренированный, как-то проскочило, а там дальше – желудок. Молодой, здоровый – переварит. Справится..
Вот такая нынче пошла молодёжь – инициативная, самостоятельная, вострая. На ходу подмётки срежут! В хорошем смысле этих слов.
И без всяких там охотников, между прочим, обошлось.
А вы всё: «МЧС, МЧС»…
Сказка о туманном взгляде
Этот взгляд…
Кайл знал за собой такую беду – неадекватную реакцию на столь распространённую – особенно в эпоху косметических модуляторов и торжества пластической хирургии – деталь женского лица, как красивые глаза. Умные или нарочито глупые; закрытые ото всех, как призрачные забрала, или распахнутые в мир, будто створки окна на даче; добрые или ледяные; невинные или опытные, как десять тысяч эдемских змиев… И всё это каждый раз оказывалось одной сплошной ложью, бесцельным, мелким враньём, наигранной позой, многажды тренированной и отшлифованной до самоварного блеска путём обезьяньего кривляния перед зеркалом (простите, безгрешные приматы). Интеллектуалки на поверку представали глубокомысленными дурёхами; глупышки – хладнокровными, расчётливыми базарными бабами; замкнутые – тупицами, малоразговорчивыми лишь ввиду тотального отсутствия мыслей; общительные – такими же дебилками, но болтливыми, как птицы-говоруны; невинные – опытными профурсетками или отмороженными, будто только что покинувшими монастырскую школу, жеманницами; развратные… О, эти и вправду были шлюхами, но скучными и тоскливыми, как блуд домохозяйки с соседом по этажу.
А Кайл всё тонул и тонул в серо-буро-чёрно-голубых болотах – с неизменным дерьмом в итоге. Но особенную слабость он питал к девам с загадочным затуманенным взором. Ради таинственных глубоких глаз, этих чёртовых гляделок с ни гроша ни стоящей поволокой он готов был форсировать реки, прорубаться сквозь реликтовые джунгли и орды голодных каннибалов, сражаться с чудом сохранившимися ветряными мельницами и инопланетными монстрами, преодолевать миллионы парсеков в поисках цветика аленького… И он таки всё это совершал, снова и снова, дабы в очередной раз обнаружить за прекрасным фасадом ту же пустоту, труху, паутину и тараканов за плинтусом.
О этот взор, печально светящийся, как фонарь в тумане, вопрошающий о чём-то, но из чертовской дали, откуда и вопроса-то не услышать, лишь невнятное эхо – или, скорее, тень эха – достигала зачарованного наблюдателя, позволяя догадаться, что вопрос действительно был задан…
Он встретил ЕЁ в кафе-мороженом. Точнее, в не слишком тщательно загримированном под таковое баре, рассчитанном на космических странников, не желающих слишком удаляться от порта ради столь прозаичных вещей, как еда и выпивка. Грубые мужики и омужичившиеся за годы полётов бабы различных рас и самого неожиданного телосложения почти что битком заполоняли зал, и ОНА, спросив разрешения, подсела за столик к нему. Единственной альтернативой был бассейн с царской водкой для альдебаранцев, так что выбирать, думается, было нетрудно. Она казалась человеком – хотя по нынешним временам разве разберёшь? И выглядела на фоне здешней публики настоящим цветочком, этаким аметистом в оправе из колючей проволоки.