Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет)
Шрифт:
6:14—30 «Но братья мои неверны». Иов уже жаловался, что силы его истощились (13), но сейчас он с горечью и досадой оборачивается к своим друзьям. Отчаяние его переходит в гнев. Он начинает как бы издалека, с образа весеннего потока, который никогда не может дать воды тому, кто в ней нуждается. Он обвиняет друзей в том, что он, страждущий, не получил от них столь необходимого ему сожаления, то есть «преданности», той преданности, на которую способна истинная дружба, готовая к безусловному принятию всего, что бы ни случилось. Но его друзья под «преданностью» подразумевают что–то совсем другое. Они предлагают свое сочувствие и поддержку,
21 Друзья, считает Иов, испугались слишком приблизиться к нему, опасаясь попасть вместе с ним под Божье осуждение. Они видят в нем не своего друга, а просителя взаймы, которому они готовы дать множество советов, но никакой твердой наличности (22–23)! 24 Иов просит друзей назвать то преступление, за которое он страдает, и это успокоит его, и тогда он замолчит.
7:1—21 «Опротивела мне жизнь… Отступи от меня…» Иов вновь говорит о своем желании смерти; на этот раз его стенания переплетаются с его мыслями о бренности и ничтожности человеческой жизни в целом, и звучит его вопль к Богу с мольбой оставить его и позволить ему тихо умереть.
1:10 Здесь Иов в своем отчаянии погружается в горькие мысли о человеческой жизни вообще: жребий всех людей одинаков — пребывание их на земле подобно дням наемника (1). Горе его теперь выражается не столько в гневе, сколько в скорби по поводу бессмысленности человеческой жизни. Дни его бегут скорее челнока (6), и такова участь всех людей; жизнь — это всего лишь дуновение (7), и нисшедший в преисподнюю не выйдет (9). И вот парадокс: жизнь, хоть она и коротка, может стать для человека испытанием, ибо единственное, чего он жаждет, — смерть — недосягаема для него, и он превращается в раба, жаждущего тени (2). Однако ему доступно лишь наблюдение за состоянием своего истерзанного тела и покрывающих его гноящихся струпьев (5).
11–16 Иов называет две причины, побуждающие его обращаться к Богу со столь необычной просьбой — отступить от него (16). Первая: ничтожность его пронизанной страданием жизни (1–5); вторая: неизбежность смерти (6—10). Ему больше нечего терять. Его сетования обращены лишь к Богу, Который не только не оставляет его в покое, но поступает с ним как с одним из легендарных чудовищ из бездны (таким, например, как Таннин —морское чудовище), которых обуздывал Бог (ср.: 38:8—11; Ис. 51:9). Смехотворна сама мысль, что Иов мог представлять какую–то опасность для Вселенной Творца, тем не менее он удостаивается Его внимания, как и упомянутые выше силы, олицетворяющие хаос (12).
17–18 В своих размышлениях, звучащих как горькая антитеза псалму 8, Иов возвращается к теме диспропорции (12). Фраза «Что есть человек?» в псалме выражает благодарное изумление перед фактом, что такое незначительное в масштабах вселенной существо, как человек, является объектом постоянной заботы Всемогущего Бога. У Иова же вопрос «Что такое человек?» звучит как упрек Богу, что Его внимание к людям выливается не в благословения, но принимает форму постоянного безжалостного контроля, необъяснимой
19–21 Иов ощущает себя именно таким ничтожным человеческим существом. Возможно, он согрешил. Неужели же он настолько досадил этим Богу, что Он покарал его так сурово? В любом случае Иов скоро умрет. Для чего Бог откладывает исполнение наказания? Конечно, грех человеческий — это не пустяк, но неужели его, Иова, согрешение достойно такого пристального внимания Бога? Почему бы Ему не «простить» беззакония, совершенные Иовом? Следует заметить, однако, что Иов при этом не делает никаких признаний.
8:1–22 Первая речь Вилдада: «И если ты чист и прав, то Он… умиротворит жилище правды твоей»
Вилдад, как и другие, убежден в виновности Иова, а смерть его детей он рассматривает как подтверждение их греховности. Если Елифаз полагал, что Иов в целом был человеком праведным, хотя и мог, как и все прочие смертные, периодически получать наказания от Бога за какие–то прегрешения, то Вилдад менее уверен в его праведности. Его ободрение всякий раз сводится к одному условию: если ты чист и прав (6). Он не враждебен к Иову, но лишь понуждает его исследовать свою совесть, ибо только в невинности видит условие избавления от несчастий.
Большая часть речи Вилдада (8–19) посвящена теме непреложной взаимосвязи причин и следствий, а смерть нечестивого рассматривается в ней как иллюстрация этого явления. Речь Вилдада завершается сравнительно бодро (20—23); его основное утешение Иову таково: если ты невиновен, ты не умрешь.
8:2–7 Смерть твоих детей — наказание за грехи. Прежде всего Вилдад убежден в том, что Бог не извращает суд (3). Если Бог послал наказание, значит какой–то грех стал тому причиной. То, что произошло с детьми Иова, подтверждает эту точку зрения: Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их (4). А поскольку Иов жив, значит он не виновен ни в чем, заслуживающем смерти. Ему только нужно взыскать Бога и помолиться (5), и если он чист и прав, его молитва будет услышана. Для Вилдада все ясно и однозначно: судьба человека находится в прямой зависимости от его достоинств.
8:8–19 «Таковы пути всех забывающих Бога». Вилдад апеллирует к традиции предков (как и Елифаз в 5:27), поскольку его собственного опыта недостаточно, чтобы решить проблему страданий Иова. В двух сценах (11–13,14–19), каждая из которых завершается отдельным резюме, он показывает удел безбожников (черпая образы из мира природы) и выделяет главный вывод, что там, где есть наказание, должна быть и вина. В первой сцене изображен тростник, высыхающий без воды, — метафорический образ судьбы грешников. Во второй сцене говорится о доме паука, паутине, сплетаемой им, — метафора, подразумевающая неустойчивость и ненадежность безнравственного человека (14—15), а выдернутое с корнем растение — это не что иное, как образ гибели безбожника.
8:20–22 «Он еще наполнит смехом уста твои». Вилдад заканчивает речь на оптимистической ноте: Бог не отвергает непорочного (20). И он верит, что Иов сможет еще доказать, что он таков. Но мудрость Вилдада слишком поверхностна, он не способен понять всю глубину случившегося с Иовом. И в этом есть некоторая жестокая ирония. Ибо, если Иов последует советам Вилдада и «взыщет Бога» (5), то есть воспользуется своим благочестием для избавления от страдания, то не окажется ли тогда прав сатана, утверждавший, что Иов не станет почитать Бога без надежды на вознаграждение?