Новый дом с сиреневыми ставнями
Шрифт:
– Стоп, – приказала Дана. – Задам вопрос. Где наблюдаешься?
– Ты про гинеколога?
Дана кивнула.
– Это частная клиника. Очень хорошая. И врач хороший – он по рекомендации мамы. У нее учился. Практика у него огромная, все к нему стремятся.
– Замечательно. Теперь скажи: ты сколько анализов сделала?
– На ВИЧ, да? Вот вчера как раз второй сдала. Теперь через две недели будет известно. Улетела, чтоб с ума дома не сойти. У меня мысли все время на одно соскакивают.
– В той же самой клинике сдала? – продолжала свои вопросы Дана.
– Да, в той же самой. Саша, ну, врач мой, Александр Иванович, он сразу сказал, что бывают ошибки и назначил нам с Олегом, мужем, приехать и сдать вместе. А я решила, что сначала сама еще раз сдам. Вдруг – ничего не будет. Зачем сейчас все это заваривать? Но я теперь думаю, что скорее
– Та-ак, – протянула Дана. – Давай исходить сейчас вот из чего. Возможно, все так и есть. Анализ подтвердится. Тогда будем думать, как быть в этом случае. Но пока – пока рано вот так вот раскисать, как ты сейчас. Почему? Ошибки бывают нередко. Описаны случаи. Помнишь, давно, мы еще в школе, может, учились, случай был. Все о нем говорили. Девчонка на диспансеризации сдала анализы, ей говорят, что, мол, СПИД у тебя. Пристыдили даже. А она еще девственница была, не целовалась ни разу. Она пошла домой и руки на себя наложила. А анализ соврал. Ошибочный был анализ, понимаешь? Поэтому всегда назначаем повторный. В принципе, этот твой Саша мог бы тебе сразу не говорить о результате, зная, что ты беременна, зная, что там сейчас с тобой может твориться только из-за одной беременности самой по себе. Просто пригласил бы на еще один анализ… С другой стороны, он должен был предупредить. Обезопасить мужа, наконец. Неясно же пока, откуда. Но, если бы коснулось меня, я бы в другом месте сделала повторный тест, не там, где в первый раз. Не знаю даже почему. Просто – мне захотелось бы пойти в другое место. Скажем так: на всякий случай.
– Но я и раньше кровь там сдавала. Все было хорошо. В том же самом месте. А теперь… Именно когда беременность… Я все тянула, знаешь. Дом строила, чтоб потом рожать. Дура. У меня бы уже десять детей могло быть, а я хотела, чтоб все было идеально, все условия хотела создать…
– Подожди-подожди. Собирайся-ка ты с силами. Знаешь поговорку – «Когда у тебя не остается выбора – становись отважным». Сначала надо узнать. И чтоб наверняка. Без ошибок и фантазий. Ничего дальше планировать нельзя. Никаких версий не надо строить. Сейчас только одно: подтвердить или опровергнуть. Знаешь, что можно? Я же еду в крупнейший медицинский центр. Я могу тебе там устроить анализ. Заплатить придется сколько-то. Недорого. Но у них тоже дней десять – двенадцать делают. Зато – независимая экспертиза. Что скажешь?
– Конечно, – согласилась Таня. – По крайней мере, если скажут «да», так будет «да». Со всех сторон.
– Люблю получать информацию из разных источников. Объективности ради, – пояснила Дана. – Завтра же с утра пойдем. У меня все мои дела только послезавтра начнутся. Я хотела по городу побродить, передохнуть. А то потом три недели работы: я буду оперировать, свои штучки показывать, другие – свое. Не будет времени свободного совсем.
– Я рада тебе, – сказала Таня. – Никому так не была бы рада, как тебе сейчас.
Турбуленция
Самолет начало потрясывать. Зажглась табличка «Пристегните ремни».
– Господи, спаси и помилуй, – попросила тихо Дана.
Таня принялась читать про себя молитву «Отче наш». Она была всем сердцем уверена, что молитвой помогает самолету благополучно передвигаться в воздушных потоках. Как-то в Интернете она прочла расшифровку последних фраз экипажа рухнувшего самолета. Собственно, ничего особенного последние мессиджи миру собой не представляли: сплошной и непрерывный, нечеловеческий даже, можно сказать, мат. И только один выкрик, как в расшифровке объяснялось, юного практиканта: «Не убивайте!» Остальное – бессмысленная похабщина. И комментарий старого, опытного пилота: мы, мол, в воздухе такого себе не позволяли. Боязно было. Зло – тяжкий груз.
Она тогда всем сердцем откликнулась: злые слова весят гораздо больше, чем кажется говорящему. Почему же не слова молитв вылетали из глоток обреченных существ? Не сплошное «Господи, помилуй!», не «Спаси и сохрани!», не «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей!»? Ведь только это подняло бы ввысь! Почему же выкрикивалось то, что ускоряет падение?
Не ведали, что творили… А кто должен ведать? Есть кто-то, кто должен? Хотя бы самому себе?
Эх, и все равно страшно, и подташнивать начало…
– Ненавижу турбуленцию, уф, сил моих нет, – простонала Таня.
– Чего сейчас больше боишься – самолета или того?… – спросила вдруг Дана.
– Сейчас – самолета. Там ведь все же точно не известно, будет или нет, а если и да, то когда… Самолет сейчас важнее.
– Это здорово, разве нет? О том страхе можно забыть, да? Тебе сейчас самое важное – забыть о том страхе. Он будет мешать. Он – твой враг. От того страха ничего хорошего не вырастет. Раз ты боишься сейчас тряски в самолете, значит, ценность жизни твоей для тебя не уменьшилась. Вот это пойми. С остальным надо научиться сживаться. У меня были пациенты такие… Мы много говорили. Ты только представь себе. Каждому приходится услышать страшную весть. Все проходят через шок, ненависть к себе, злость на судьбу. Но смириться и принять все равно придется. Просто потому, что жизнь будет продолжаться. Зачем же отравлять себе дни пагубными мыслями? Учись держаться. Учись. Ты еще не жила вовсе.
– А ты жила? – удивилась Таня.
– Иногда кажется, да. Иногда – не очень. Всегда хочется больше. Или просто – хотя бы передохнуть. Я «жила» сказала в том смысле, что, когда рождаются дети, появляется за них тревога, изо дня в день, из мелочи в мелочь, на многое иначе смотришь.
…Разговор плавно перешел на воспоминания о школе. У всех девчонок, кого ни возьми, были уже дети. Все поразводились, повыходили замуж по второму разу. Все жадно искали особых чувств. Той самой единственной любви, которая просто обязана сама по себе явиться и засиять на твоем небосклоне. И когда засияет, держись! Бросай все, беги к своему счастью, не оглядываясь на приевшегося мужа, подросших детей. А если сияние обманет? И новая любовь сойдет на нет? И не любовью окажется вовсе? Слово-то какое… непонятное. Что под ним понимать? Жажду видеть ежеминутно, восторг обладания, гордость, тоску разлуки? Сейчас вот говорят «химия». Ну да, когда влюбишься, так и кажется: вот она, «химия», как действует-то! Но химическая реакция кончается, исчезает даже воспоминание о ней. И еще интересно: имеет ли супружество вообще отношение к любви? Может, это что-то другое? Если другое, зачем рваться из одного супружества в такие же точно отношения, только с другим? Ради обновления? В таком случае все опять сводится к потреблению. И только.
– Ты из-за чего со своим рассталась? – спросила Таня.
– Он сказал, что скучно ему стало. Ну, я тогда вертелась из последних сил: работа, с детьми уроки, это каторга, когда два школьника дома и надо каждый день уроки проверять. Я уже дом воспринимала как вторую работу, только более тягостную. Еще машина тогда стиральная сломалась… И времени не было чинить или новую купить. Какая-то идиотская полоса жизни. Я стирала руками. Представляешь, я вот тебе говорю и сама себе не верю: что это было? У меня явно ум за разум зашел. Могли бы вполне новую стиралку хотя бы купить. А у меня – как приступ мазохизма: чем хуже, тем лучше. Вот я утром встаю раньше всех. А в тазах белье с вечера замоченное. Я его выполаскиваю и вешаю в ванную сушить. Типа – смотрите: вот мать на вас горбатится. Вся ванная в белье мокром. Мне-то все равно, я душ уже приняла. Он смотрит с тоской. А я еще думала: «Ах, тебе не нравится! Тогда сам стирай». В общем, дома не стало. От усталости и загнанности у меня внутри себя исчезло чувство дома. И он заметался, видно. Это я сейчас понимаю. Тогда как слепая была. Мне почему-то все время хотелось что-то сделать ему назло. Так незаметно укорить. Что вот, обещал мне любовь, а смотри, до чего довел… И знаешь, что еще интересно. Он, когда ушел (нашлась, конечно, очень быстро мне замена, веселье обеспечила), так вот, как он ушел, я немедленно купила стиральную машину, ремонт сделала, все стало красиво, по своим местам улеглось. Он за детьми заезжает, видит: в доме красота, какой никогда не было. И говорит: «Вам без меня явно лучше». Это он себя, конечно, оправдывает. Чувствует себя виноватым. Вроде как предал нас.
– А разве не предал?
– Я тоже сначала так и думала: предатель. А потом как-то прояснилось. Я – не меньший предатель. Он в меня когда влюбился, помнишь, какая я была? И внешне, и по настрою, по характеру? Из меня веселье так и перло. Мне все было смешно. А превратилась в царевну Несмеяну, да еще в обличье Золушки. Я принципиально не красилась, не ухаживала за собой, одевалась не пойми как: брюки-куртка. Озлобилась. Сейчас знаю: самое главное – научиться жизнь максимально облегчать. И выискивать легкие пути, чтоб смешно было. Пусть белье нестираное. Главное – чтоб всем уютно, весело. Чтоб всем хотелось домой. Но теперь уже поздно. Понимаешь, все всегда слишком поздно, – вздохнула Дана.