Новый год Кощея

Казьмин Анатолий Антонович

– Басурман! – пояснил коротко дед. – От же немчура поганая, вроде и говорит по-нашенски, а ничего и не разумеет.

– Это Михалыч на твой католицизм ругается, – перевёл я послу. – Или какая там у тебя вера?

– Христианин я, – твёрдо заявил он. – Как и вы.

– Ну, это если обобщающе говорить, – возразил я. – Но насколько я понимаю, Михалыч определённо о православии говорит.

– Воистину, внучек, – подтвердил дед. – Ибо только православие есть вера истинная, а всё остальное – ересь!

– Никогда

за тобой, дед, не замечал такого ревностного подхода к религии, – покачал я головой.

– Не мешай развлекаться, Федька, – отмахнулся он и грозно посмотрел на посла. – Так что делать теперь думаешь, господин хороший?

– Я запутался, – вздохнул Шарль. – Господин Теодор, может быть, вы объясните мне? Я правильно понимаю, что мой католицизм мешает браку с мадмуазелью Марселиной?

– Скука дедова тебе мешает, – проворчал я, но тут же поправился: – Ага, думаю, что так.

– Всё равно не понимаю, – продолжал в поисках истины посол. – Но ведь и мадмуазель, не только не православная, но и вообще не крещёная! Она же, откровенно говоря, вампир.

– Наша она, понял?! – рявкнул Михалыч. – Русская!

– Из Сербии она, деда, – поправил я.

– Да не важно, откуда родом! – уже на меня заорал он. – Важно, кто она есть! А она уже давно обрусела, нашей стала. Ох и бестолочи вы… И как вам цари ваши такие посты да чины с титулами дали?

– Ой, ладно, – я тоже запутался и начал раздражаться. – И что ты предлагаешь, Михалыч?

– Завтрак для начала, – немного успокаиваясь, проворчал он. – Давай, садись и рот разевай поширше, а я в него буду котлеты закидывать.

– Ну, деда…

– Бестолочь, – повторил дед. – Ну что тут непонятного, Федька? Или Машке надо католичество принимать или Шарлю православие. А, поскольку никто вампиршу окрестить не возьмётся, то единственный выход – послу православным стать. Но! – дед поднял указательный палец. – Какой же он тогда французский посол будет, ежели в нашу веру перейдёт? Да хранцузский король как о таком узнает, так сразу пинка Шарлю и даст. И хорошо, если голову не отрубит. Или что там в вашей Хранции с государевыми преступниками делают?

– По-разному, господин Михалыч, – нахмурился Шарль.

– Да один хрен, – отмахнулся дед. – Не жить тебе на белом свете, вот тебе и весь мой сказ. Но поминки мы по тебе, дорогой ты наш Шарлюшка, такие отгрохаем, что все твои бароны да графы обзавидуются, уж будь уверен!

– То есть, – уточнил я, – всё дело вовсе не в вере, а в принадлежности к государству? Так что ли, Михалыч?

– Ну, можно и так, – согласился дед. – Хотя по вере пройтись куда забавнее, но и так сойдёт.

Мы с Шарлем переглянулись, заулыбались и я снова повернулся к Михалычу:

– Эх, деда, деда… Вот учишь тебя, учишь…

– Ты чаво енто? – насторожился он.

– А таво, – ухмыльнулся я. – Шарль ещё в прошлом месяце уволился с посольской должности, а неделю назад и наше гражданство попросил. У нас теперь посольства Франции нет, зато мы своё отделение прямо в Париже открыли и там уже наши сотрудники с начала декабря пашут.

– Вона как? – почесал дед затылок. – Один хрен – басурман и не видать ему нашей Машеньки, как тебе, Федька оладиков к завтраку.

– Но-но! – погрозил я пальцем. – С оладиками, деда, это ты точно переборщил. На святое замахнулся!

– Так ты теперь не какой-то там хранцуз, а самый что ни на есть русский? – повернулся дед к Шарлю.

– Ну, родом-то я… – начал было Шарль, но тут же закивал: – Русский, господин Михалыч, вы абсолютно правы.

– А указ Кощеюшка подмахнул? – продолжал допытываться Михалыч. – Точно, Федька? Не врёшь? Да? Ну, тогда и хрен с тобой, Шарлик, женись на Машке, разрешаю.

– Всё, деда, порезвился? – хмыкнул я. – Давай тогда завтракать.

– Господин Захаров, – поднялся вдруг де Бац. – Официально прошу у вас руки мадмуазель Марселины.

– А я тут при чём? – поразился я. – У неё и проси.

– Так у Машки родни тут нет, – пояснил Михалыч. – А ты, внучек, ей начальник и считай, отца родного заменяешь. Всё правильно Шарлюшка делает. С уважением. Хотя и без бутылки припёрси, мда… Ишо не осознал он менталитету нашего, не осознал…

– На свадьбе попьянствуешь, дед. А ты Шарль… Женись, конечно, если Маша не против.

– Пойду, мадмуазель Марселину порадую, – направился Шарль к выходу, но около двери остановился и отвесил нам грациозный поклон. – Спасибо, господин Теодор и вам, господин Михалыч.

– Скатертью дорога, – проворчал вслед Михалыч.

– А, кстати, деда, обо всех этих послах и Франциях, – я подтянул к себе миску с картошкой и котлетами, – что там от нашего новоиспечённого Министерства слышно?

– Ты о Посольском приказе, внучек?

– О Министерстве иностранных дел, – важно поправил я.

– Аристофанчик давеча жаловался, – подвинул он мне хлеб, – что Гюнтер никак Указ на подпись Кощеюшке не подсунет, а без подписи Императора, какое уж министерство может быть?

– Вот сейчас доем и пойдём Гюнтеру голову рубить за саботаж, – прочавкал я. – Наконец-то!

– Не солидно, внучек, – покачал головой дед. – Ишо мы по Дворцу за преступником не бегали. Вызывай сюда Гюнтера. Да и палача сразу позови, чего мешкать?

***

– Вызывали, Ваше Высочество? – зашёл к нам Гюнтер.

– Угу. Пока палача ждём, можешь написать завещание, – кивнул я.

– А что я натворил, позвольте уточнить?

– Саботаж и измена царю и Государству. Это из основных обвинений. Но там, в целом список на шесть листов.