"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
– Ваше императорское величество, – Слащев стоял бледный, но все настолько же решительный. – Возможно, мои слова были превратно истолкованы, за что я прошу меня простить. Конечно, очевидец этих событий не присутствовал в кабинете во время вашего разговора. Но дело все в том, что его императорское… ваш брат, государь, выходил из кабинета и имел краткий совет с верными ему людьми. Именно на рассказ одного из участников этого совета я и опираюсь в своей уверенности.
– Это ложь, милостивый государь. Злонамеренная и откровенная ложь. Кто-то сознательно ввел вас в заблуждение. С начала нашего разговора и до подписания манифеста об отречении мой брат не покидал кабинета, а потому не мог по этому вопросу держать совет с кем бы то ни было.
– Прошу простить, ваше императорское величество, я приму любую кару за свои проступки, но не считаю возможным поставить под удар человека, который виновен лишь в том, что доверился мне!
– Виновен лишь в том, что доверился… – повторил я. – Доверился? Так, кажется, вы изволили сказать, милостивый государь?
– Точно так, ваше императорское величество!
– Довольно! – рявкнул я. – Вы не сердечную тайну доверившейся вам дамы оберегаете! Речь идет о высших сановниках империи и о доверенных лицах императора. О лицах, которые имеют доступ к величайшим тайнам государства, а не о торговке-сплетнице с базара, у которой язык без костей. Человек, который вас обманул, не мог просто трепаться, придумывая небылицы для красного словца. А значит, он своей ложью преследовал какие-то свои темные интересы, сознательно действуя в интересах врагов государства и ввергая Россию в гражданское противостояние в условиях тяжелейшей войны. Это измена! Я требую назвать имя!
– Моя честь и моя жизнь в ваших руках, государь, но… – полковник отрицательно покачал головой.
Пару минут я смотрел в глаза Слащеву, но тот не дрогнул, лишь опустил взгляд и сдержанно поклонился. Наконец я проговорил:
– Что ж, полковник. Возможно, ваше нежелание называть это имя и сделало бы вам честь в других условиях, но отнюдь не в этом случае. Тем более что генерала Воейкова вы все равно не спасете от моего гнева.
Слащев пораженно уставился на меня.
– А вы думали, что мне неизвестно имя? – холодно говорю я. – Напрасно. Найти искомого человека довольно просто. Помимо нас в вагоне были лишь три человека – Фредерикс, Нилов и Воейков. И лишь Воейков сейчас находится в Зимнем дворце. И я так понимаю, именно Воейков дал вам сигнал на начало штурма. И именно Воейкову я несколько дней назад предложил готовить дела к сдаче, а самому выбирать, на какой фронт он хочет отправиться. Выводы очевидны. Что касается моего требования назвать имя, то я хотел проверить лично вас, полковник Слащев.
Царское Село.
Окрестности Александровского дворца.
6 марта (19 марта) 1917 года.
День
Газетчики покинули Царское Село, и полковник Дроздовский лично проследил за тем, как последний представитель свободной российской прессы шагнул в роскошный вагон спецпоезда, и даже помахал рукой вслед уходящему составу в ответ на вспышку фотографического аппарата какого-то неугомонного корреспондента.
Что ж, время свинцовых слов газетных оттисков прошло, и приходит пора другого свинца. Но этого свинца репортеры уже не увидят. Отданы самые строгие распоряжения об ужесточении пропускного режима на улицах, перекрыты все подходы к Александровскому дворцу. Орудия выводятся на прямую наводку, пулеметные команды занимают позиции, отряды прибывших из Петрограда ударников готовятся к штурму.
– Сандро, ты уверен, что они не пострадают во время штурма?
Великий князь Александр Михайлович покосился на Марию Федоровну и лишь приложил к глазам бинокль вместо ответа. А что он мог ответить? Конечно, никто не собирается устраивать здесь полноценный артиллерийский обстрел дворца, здесь не фронт, и задача уничтожить максимальное количество живой силы противника не стоит. Орудийным расчетам по плану предстоит скорее выполнить ювелирную работу по подавлению точечных очагов сопротивления, которые будут вскрыты во время первой разведки боем. Но это по плану. Однако кто даст гарантию, что пушкари не промахнутся и не влепят снаряд вместо пулеметного гнезда куда-то еще? Очень сомнительно, что в орудийных расчетах настолько опытные артиллеристы и исключена всякая ошибка.
И кто даст гарантию, что мятежники не станут использовать захваченных во дворце в качестве живого щита? Пусть не саму бывшую августейшую семью, но там и без них полно всякой челяди, а лишних жертв очень бы не хотелось.
Да что там говорить о возможном применении артиллерии, если и просто во время атаки пластунов, пусть даже самой молниеносной, может произойти всякое! Тем более что никто не знает, в каких помещениях дворца кто находится, сколько там мятежников и какое у них в наличии вооружение! Например, в бинокль можно разглядеть пару пулеметных позиций. Но сколько пулеметов у них всего и где они установлены – бог весть!
Поэтому не могло быть и речи о классической штурмовой операции по захвату укрепленного объекта. И, судя по всему, засевшие внутри все это прекрасно понимали и чувствовали себя довольно уверенно, считая все приготовления лишь блефом.
В принципе, блефом это считал и сам Сандро, хотя и делал суровое лицо, отдавая решительные приказы по подготовке к штурму. И, видимо, настолько натурально у него это получалось, что, похоже, даже вдовствующая императрица поверила, что он вот-вот отдаст приказ на штурм. Осталось только, чтобы и засевшие в Александровском дворце в это поверили.
А если нет? Что делать в такой ситуации? Ждать, пока мятежники сдадутся сами? Очень сомнительно, что они это сделают добровольно и просто так. Не факт, что и высочайшего прощения будет достаточно. Да и не дарует Михаил прощения после всего, что случилось, тем более что после прошлого высочайшего прощения прошло всего несколько дней и ни к чему хорошему оно не привело.
Так что же делать? Время уходит, и пока мятеж в Царском Селе не подавлен, пока в руках у заговорщиков Николай с Алексеем, события в любой момент могут принять очень неприятный оборот.
6 марта (19 марта) 1917 года. День
– Они все глупцы. И Михаил глупец, и Сандро глупец, и Мария Федоровна не лучше. Они думают, все уже закончилось? Отнюдь! – говоривший усмехнулся и затушил папиросу в хрустальной пепельнице. – Они загнали себя в безвыходное положение. Подчеркиваю, не меня, а себя! Не скрою, ход с газетчиками был неожиданным и весьма эффектным, и этому решению я готов рукоплескать стоя.
Он еще раз просмотрел аршинные заголовки лежащих на столе листков экстренных выпусков столичных газет и повторил:
– Да, рукоплескать! Я в полном восторге от этой идеи! Конечно, они нарушили мой план использовать вас в качестве ширмы и отдавать повеления от вашего имени, но, в конце концов, они сыграли мне на руку!
– Я уже устал от твоих патетических речей. – Николай хмуро смотрел на сидевшего напротив человека. – Ты решил покрасоваться? Так я всегда чувствовал в тебе тягу к пафосу и театральности. Правда, я не догадывался о величине твоего болезненного честолюбия, а оно, судя по всему, имеет просто чудовищные размеры, раз ты захватил Александровский дворец, а теперь держишь нас с Алексеем здесь взаперти. Однако ж признай, что ты проиграл и мятеж провалился. Михаил не захвачен и не убит, мы с Алексеем фактически выведены из игры, а Зимний дворец освобожден от заговорщиков. Тебе не на что надеяться!