"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17

Марков-Бабкин Владимир

Вокруг засуетились, меня куда-то положили, что-то мокрое коснулось моего лица. Ага, мне начали промывать глаза. Выходит, насчет песка это была не совсем иллюзия. Наконец глаза кое-как открылись.

Надо мной склонилась медсестра, или как их тут… сестра милосердия, в общем. Рядом стоит Кутепов. Видок у него весьма помятый и замусоренный, но ничего, вроде целый, только щека поцарапана. Впрочем, я, вероятно, выгляжу еще краше, судя по тому, как мне пытаются наложить повязку на голову, а какой-то бинт в тазике, которым меня отмывали, имеет явные следы крови. И судя по тому, как мне холодно, кровопотеря была приличная.

– Как вы себя чувствуете, ваше императорское

величество? – обеспокоенно спрашивает Кутепов.

– Не дождетесь! – буркнул я, пытаясь встать.

Генерал еврейского анекдота явно не знал, а потому как-то побледнел и начал что-то верноподданническое бормотать, но я отмахнулся.

– Оставьте, генерал. Это была шутка.

Наконец мне удалось сесть, невзирая на протесты медсестры, или как их тут… Блин, что-то, видно, неслабо прилетело в голову, как бы сотрясения мозга не было. Хотя чему там сотрясаться, были бы мозги, разве полез бы, как дурак, геройничать? Не царское это дело, ох не царское! Вот прилетело бы мне не по касательной, а прямо в тыковку, и изволил бы отъехать ваш покорный слуга ногами вперед из этого дворца. А следом за мной вынесли бы на погост истории и все, что я уже напланировал натворить в этом лучшем из миров.

– Доложите обстановку!

Кутепов вытянулся и четко доложил:

– Взрыв в бильярдной, ваше императорское величество! Причины устанавливаются. Очевидно, бомба. В районе бильярдной обрушились перекрытия между этажами, имеются разрушения фасада, повреждены помещения библиотеки и Ротонды. Имеются погибшие и раненые. Их число устанавливается. Самый опасный на данный момент ущерб от взрыва – обрушение практически всего остекления в этом крыле дворца. Имеются многочисленные случаи ранений лежачих больных осколками рухнувшего оконного стекла. Информации о количестве таких раненых у меня пока нет.

Я оглянулся на окно. Так вот почему меня так морозит! Стекол в окнах не было, и весь пол у окна был усыпан битыми осколками. А на улице мороз, между прочим!

Ко мне стремительно подошел господин Рутковский, являвшийся главным врачом дворцового госпиталя. Не давая ему возможности начать растекаться мыслью по древу относительно моего августейшего самочувствия, спрашиваю, едва он подошел:

– Доктор, давайте без политеса, какова ситуация в госпитале?

Тот запнулся на полуслове, но быстро сориентировался и заговорил четко и без воды:

– Ваше императорское величество, ситуация сложная. Количество раненых от обрушения остекления залов достигло полусотни. Не менее трех сотен раненых оказались фактически на морозе и нуждаются в срочной перевозке в другие помещения дворца, а лучше в другие госпитали ввиду отсутствия в Зимнем требуемого количества помещений, подходящих для этих целей. Мы стараемся накрывать раненых чем только возможно, однако без перевода в теплые залы решить проблему невозможно.

Тут вошел Суворин и спешно доложился:

– Ваше императорское величество! По городу поползли слухи о том, что вы, государь, погибли при взрыве. Эту же сплетню обсуждают и газетчики, которые были во дворце в момент взрыва. Многие видели, как вас несли окровавленного, и поговаривают, что вы были или уже мертвы, или умирали. Необходимо срочно созвать репортеров, чтобы они увидели вас в добром здравии. Иначе смута вновь охватит город!

Честно сказать, у меня было ощущение, что мои уши горят со стыда. Какой же я героический осел! Когда же я научусь думать в государственных масштабах? Какого черта я, вместо того чтобы спешно покинуть угрожаемый участок, что сделал бы любой глава государства, полез геройствовать? Впрочем, к моему личному идиотизму тут явно прибивалась еще и глупая бравада прадеда, в теле которого я пребываю. Ведь сколько раз император прямо запрещал этот героический идиотизм, но прадед все равно, раз за разом лично вел в атаку сначала Дикую дивизию, а потом и кавалерийский корпус. Лично и прямо на неприятельские пулеметы! А ведь второй человек в очереди к трону не имеет права на подобное! В общем, этот идиотизм у меня наследственный и семейный. И нужно прекращать страдать этой героической фигней. В конце концов, на моих плечах государство.

Я встал, опираясь на руку Кутепова. Кто-то успел принести мою доху, и из чудом уцелевшего зеркала на меня глянул вполне себе героический император, бодренький, хоть и с перебинтованным лбом и со следами взрыва на одежде. Но это как раз и добавит героизма. Тьфу ты, с героизмом этим!

– Пригласите газетчиков в Николаевский зал.

– Но, государь, – запротестовал Рутковский, – там все вверх дном и идет эвакуация раненых!

– Вот именно! – киваю я, и мы устремляемся на выход.

На ходу Кутепов сказал вполголоса:

– Государь, в Концертный зал не стоит ходить. Там могут быть неразорвавшиеся боеприпасы или бомбы. Да и вообще…

– Что вообще?

– Месиво, – коротко ответил генерал. – Вы чудом отделались царапиной. Слащев ранен. Остальные, кто был рядом, все погибли или получили серьезные ранения.

– Репортеры там уже были?

– Так точно. Все сняли и записали.

Я кивнул. Да, выжил я чудом. С героическим идиотизмом нужно завязывать. Никого не спас и сам чуть голову не сложил по дури своей. Кому было бы от этого лучше? Разве что заговорщикам.

Николаевский зал и в самом деле напоминал ту самую посудную лавку, в которой порезвился слон, поскольку в воздухе висела пыль штукатурки, длинные шторы развевались на ветру, а суетящиеся люди пытались быстро перекладывать с коек на носилки тяжелораненых. Вслед за нами вбежали газетчики. Я обернулся к ним. Полыхнуло несколько вспышек, и карандаши замерли на чистых страницах блокнотов.

– Господа представители прессы! Подлые заговорщики, для которых нет ничего святого в жизни, организовали очередное покушение на меня. Их не остановило, что вместе со мной от взрыва могли погибнуть или пострадать больше тысячи героев войны, проливших кровь за свою Отчизну и ныне находящихся в госпитале Зимнего дворца на излечении. Господа, к нам пришла беда. От взрыва бомбы мятежников погибло много людей. Куда большее число получило ранения и увечья. Несколько сотен тяжелораненых героев фактически оказались на морозе, поскольку, как вы видите, взрывом выбило стекла. Обратитесь через ваши газеты к петроградцам с призывом о помощи. Нам нужны добровольцы, нам нужен транспорт, нам нужны временные места для размещения раненых в тепле, пока мы будем решать вопросы с их распределением по другим госпиталям. Это все, господа. Не теряйте времени!

– Состоится ли высочайшая аудиенция для прессы? – спросил кто-то.

– Да. Но позже. – Я указал рукой в зал за моей спиной: – Раненые требуют помощи, не время для разговоров, господа!

Петроград.

Миллионная улица.

6 марта (19 марта) 1917 года.

День

– Господин Глобачев, его императорское величество прав, вы можете совершить непоправимую ошибку, если будете совершать необдуманные поступки.