"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Новый вопрошающий.
– Михаил Меньшиков, газета «Новое время». Вопрос, если позволит его императорское величество, к великому князю Николаю Александровичу.
Суворин глянул на меня вопросительно. Я кивнул. Ай да Суворин, ай да сукин сын. А Николай за моей спиной явно напрягся.
– Ваше императорское высочество! – обратился к нему Меньшиков. – Всю сегодняшнюю ночь и почти весь сегодняшний день по столице гуляли слухи о том, что вы, ваше императорское высочество, заявили о том, что были вынуждены подписать отречение за себя и за цесаревича Алексея под давлением и вы уступили силе. Также была информация, что сегодняшний мятеж
Николай несколько мгновений просидел в каком-то оцепенении, но затем, словно очнувшись, заговорил.
– Я хочу сделать официальное заявление. Я отрекся от престола Всероссийского за себя и за своего сына Алексея в пользу моего брата Михаила совершенно добровольно, ясно осознавая свои действия и не подвергаясь никакому давлению. Царствование моего брата, вне всякого сомнения, законно и не может быть оспорено никем. Я принес его императорскому величеству Михаилу Александровичу присягу как моему государю и клятву, как главе императорского дома. Считаю вопрос исчерпанным, а возвращение к нему в любом виде провокационным и изменническим.
Ведущий пресс-конференции уже передал слово дальше.
– Сергей Есенин, «Биржевые ведомости». Вопрос к его императорскому величеству. В Петрограде ходят слухи о том, что попытка переворота была организована английской разведкой. Так ли это? И правда ли, что за участие в заговоре арестован великий князь Кирилл Владимирович?
Вот пронырливый наглец. Задал-таки два вопроса вместо одного. И что он тут делает? Как его служба в санитарном поезде имени Александры Федоровны, дай ей бог здоровья всяческого? Стихов, поди, ей уже не читает?
– Боюсь, что ответить на ваш вопрос, Сергей Александрович, я не смогу. Некоторые аресты действительно произведены, и сейчас идет следствие. До его окончания я бы не хотел комментировать слухи, которые могут бросить тень на наших дорогих союзников. Это же касается слухов об аресте великого князя Кирилла Владимировича.
И вспышка магния от фотоаппарата осветила лицо вопрошавшего.
Гатчина.
7 марта (20 марта) 1917 года.
Утро
Щенок, весело лая и утопая в сугробах, пытался укусить мальчика за валенок. Георгий, смеясь, уворачивался, загребая руками снег, швырял его в сторону собаки. Да, идея мама с подарком щенка явно пришлась мальчику по душе.
Я усмехнулся. Поймал себя на неосознанном обращении, с каким говорил с матерью мой прадед. Вот так, уже не Мария Федоровна, не вдовствующая императрица, а мама. Врастаю я в эту эпоху, в эту жизнь и в этот образ. И уже порой даже я сам не могу определить, кто же я такой? Пришелец из будущего или обитатель этого времени, которому открыто будущее? Кто я? Обыкновенный гражданин Российской Федерации или император Российской империи? Очевидно, все же второе. Я – император, это моя империя, моя Россия, моя эпоха и сын.
Мой сын.
Конец второй книги
Владимир Марков-Бабкин
1917: Государь революции
Искренняя благодарность всем моим коллегам, принимавшим активное участие в обсуждениях и доработке текста книги на сайтах «Самиздат» и «В Вихре Времен».
Отдельное спасибо Виталию Сергееву за помощь.
Спасибо вам, друзья. Мы вместе сделали книгу лучше.
Посвящается моей семье.
Спасибо вам за все и за то, что вы у меня есть.
Часть первая. Начиная освобождение
Глава I. Ветряные мельницы Петрограда
Петроград. Петропавловская крепость.
7 (20) марта 1917 года. Вечер
– Глазам своим не верю!
– И правильно делаете.
Человек, жестко зафиксированный на грубом деревянном стуле, мог лишь вращать головой, что с успехом и делал, глядя на то, как я усаживаюсь в кресло. Хотя нас и разделял стол, а мой «собеседник» был явно не в гостях, не было тут никаких дешевых приколов, типа света в глаза, стоящего за спиной допрашиваемого мордоворота в кожаном фартуке, многообещающе хрустевшего костяшками разминаемых перед «работой» пальцев, в общем, никакого антуража не было. В комнате вообще больше никого не было, только я и человек напротив.
Более того, я позаботился о том, чтобы нас тут никто не мог подслушать и за нами никто не мог подсмотреть. В общем, мы были одни.
Не спеша достал трубку, коробочку с табаком, набил чашу размеренными движениями и закурил, наслаждаясь ароматным дымом. Было видно, что сидящий напротив меня арестант жадно потянул воздух ноздрями и даже судорожно сглотнул.
Я просто сидел и с наслаждением курил. И молчал. Молчал, спокойно рассматривая сидящего передо мной. Рассматривал с тем спокойным интересом, с которым энтомолог рассматривает новый экспонат его коллекции. Причем рассматривает не как какое-то жуткое и редкое насекомое, а как интересную, хотя и достаточно заурядную бабочку. Эдак с легким любопытством, но без особых эмоций.
Что ж, определенное любопытство у меня действительно имелось, все же Сидней Рейли, он же Соломон Розенблюм, международный проходимец и лейтенант британской разведки, был фигурой колоритной. Во всяком случае, и в своем 2015 году я о его похождениях был наслышан, а теперь вот имею возможность, так сказать, познакомиться очно. Тем более что, в отличие от времен моей прошлой жизни в будущем, сейчас он для меня не персонаж исторических хроник, а человек, который за вчерашний день успел возглавить мятеж против моей персоны, а затем еще и устроил взрыв в Зимнем дворце, при котором я чудом уцелел. Так что интерес у меня к нему был не только академический.
Выкурив половину трубки, я вдруг поинтересовался у арестанта:
– Курить хотите?
Тот как-то замер на мгновение, затем, сглотнув, напряженно кивнул. Я достал из ящика стола пачку папирос, вытащил одну и, подойдя к сидящему вплотную, всунул папиросу ему в рот. Дождавшись, пока человек судорожными затяжками раскурит папиросу от поднесенной мной спички, я помахал спичкой в воздухе и все так же спокойно сел на свое прежнее место.
– Можете гордиться, вам дал прикурить сам император Всероссийский, – усмехнулся я. – Впрочем, господин Розенблюм, вы вряд ли об этом кому-то расскажете.