Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая
Шрифт:
— Да, конечно, совершенно с тобой согласен, — терпеливо ответил папа. — Только вот параллель притянута за уши. Единственное, что роднит Ильина с нацистскими лидерами прошлого — это неадекватность его воззрений. Он мнит себя чем-то намного большим, чем он в действительности является. Так называемая «Югославия», которую держат вместе только насилие и диктатура, терпит огромные внутренние проблемы и просуществует не дольше, чем проживет ее престарелый основатель.
— Знаешь, во время своей сегодняшней речи он выглядел очень даже бодренько, и толпа ему орала дай боже, — засомневался председатель. — Он держит это уродство вместе уже шестнадцать лет, «временно исполняя обязанности президента», и на вид способен протянуть еще
— Старик бредит. И в этом есть свои плюсы — тем скорее его прихлебатели поймут, что его пора менять. А у нас нет никаких причин для паники, — твердо заявил папа
— Комендант считает, что это серьезная угроза обороне. Предлагал повысить уровень боеготовности.
— Повысить? — засмеялся отец. — Он и так держит нас в постоянном полувоенном положении. Что тут еще можно повысить?
— Он вроде говорил, чтобы перевести вертолет на режим усиленного патрулирования. Я отказался, конечно. Он и так еле летает, а если еще и «усиленное патрулирование», то в один прекрасный день грохнется. Хватит того, что беспилотники в воздухе по шестнадцать часов в сутки. Но вообще я хотел спросить у тебя, так, если между нами… ты считаешь, что реальной угрозы войны нет?
На некоторое время в кабинете повисло тревожное молчанье, но затем Владимир Войцеховский убежденно заявил:
— Уверен, что цивилизованные люди навсегда научены опытом. Мы едва-едва выбираемся из эпохи хаоса и тьмы. Ильин должен понимать, даже если он старый маразматик, что Патридж не отдаст ему Балканы, а в войне с Содружеством у него нет никаких шансов. Если он так возмущен тем, что его родина перекрасилась из коричневого в красный, и собирается выступить против Союза, ему намного выгоднее действовать с Содружеством сообща, чем наживать себе еще одного столь же сильного врага.
— Хм. Ты правда так считаешь? Ну, Володя, ты меня, как всегда, успокоил немного. Я вообще-то и сам так думал. Комендант, знаешь ли, он вояка до мозга костей, постоянно сгущает краски… Ладно, время позднее, не буду задерживать тебя. Увидимся завтра на совещании.
— Счастливо, Сережа. Лене передавай привет!
— Спасибо. И Кате от меня самый искренний!
Когда глава селения выходил из папиного кабинета, мы с ним столкнулись практически лоб в лоб. Я открыл было рот, чтобы произнести какие-то слова оправдания, но широкое благодушное лицо председателя Добрука расплылось в улыбке, и он по-свойски потрепал меня по волосам. Добрук был приземистым, обстоятельным человек, которому было хорошо за сорок или чуть за пятьдесят, в шерстяном костюме поверх джемпера, с открытым лицом и большими голубыми глазами, глядя в которые хотелось верить тому, что он говорит. О нем, правда, говорили, что он больше горазд чесать языком, чем делать что-то путевое, и часто ругали. Но, тем не менее, трижды переизбирали на новый годичный срок. Папа говорит, что председатель наделен ценным для политика качеством — умением «плыть по течению и не раскачивать лодку».
— Димка, вот так сюрприз! Ого, как ты вырос, скоро папку догонишь!
— Спасибо, Сергей Николаевич, — скромно ответил я.
— Давай, тащи отца домой, а то он тут ночевать будет, — подмигнув мне, Добрук отправился прочь, нарочито весело насвистывая себе под нос какую-то песенку.
Сложно представить, что еще минуту назад этот жизнерадостный мужичок серьезно обсуждал с папой вопросы внешней политики. «Быстро же он умеет переключаться!» — подумал я. А может, председатель специально изображает избыточное веселье, чтобы скрыть свою
Папин рабочий кабинет своей спартанской обстановкой мало походил на место, в котором заседает важный чиновник. Здесь не проходили встречи с высокими гостями и дипломатические приемы. Две квадратных комнатки где-то три на три метра были разделены перегородкой из стекла с изменяемой тонировкой. В предбаннике стояли три стола, на двух из которых работали папины помощники, а над третьим висел воздушный экран, разделенный на сектора, транслирующие эфир крупнейших в мире каналов новостей. Взглянув на этот калейдоскоп, я заметил, что во многих сюжетах мелькают заголовки «Россия — полноправный член ЕАС» и несколько реже «В ЮНР заявили о разрыве всех связей с правительством в Новосибирске». Во второй комнатке, дверь в которую сейчас была распахнута, сидел за столом папа, сосредоточенно водя пальцами по невидимым мне окнам на его сетчаточном дисплее. В предбаннике свет был выключен, в папином кабинете — по-вечернему приглушен. Не рискуя отрывать папу от важных дел, я стеснительно остановился у двери.
— Дима? — удивленно воскликнул папа, наконец заметив меня. — А ты что здесь делаешь?
— Принес тебе ужин, пап, — я поднял кулек, который держал в руке.
Напряжение на папином лице сразу же исчезло, морщины на лбу разгладились, и он устало улыбнулся. Затем отключил свой сетчаточник, снял его и потер кулаками воспаленные красные глаза.
— Мама говорит, для твоих глаз они особенно вредные, — счел нужным напомнить я.
— Знаю, знаю. Ладно, давай-ка, выкладывай, что принес!
Не прошло и пары минут, как на папином столе были разложены в качестве скатерти какие-то ненужные бумаги, и мы принялись за суп, а вскоре после этого — и за сэндвичи. Откусив первый кусок, папа поднял палец вверх в знак признания моих кулинарных талантов.
— Тяжелый сегодня был день? — спросил я.
— Да, немного нервный, — папа недобро покосился в сторону дисплея, все еще транслирующего дюжину новостных каналов и щелчком пальцев заставил его исчезнуть. — Как я и предсказывал, коммунистический Китай поглотил остатки России, на бескрайних просторах которой со времен войны властвуют разруха и безвластие. Мучавшийся в агонии нацистский режим, который не контролировал ни метра территории за стенами Новосибирска, вынужден был пойти на это. Официально это было названо «вступлением в состав ЕАС». Теперь две трети Евразии де-юре оказалась под красным знаменем, хотя де-факто большинство этих территорий — необитаемые радиоактивные пустоши, где не имеют никакой власти ни коммунисты, ни кто-либо еще.
Заметив, что он говорит чересчур сложные вещи для ушей своего одиннадцатилетнего сына, папа устало покачал головой и принялся за остаток сэндвича.
— И что это означает для нас, пап? — поинтересовался я.
— Ну, само расширение ЕАС у нас в Центральной Европе мало кого беспокоит. Пока еще, — прожевав очередной кусок, ответил отец. — А вот ЮНР — намного ближе. Как и следовало ожидать, Ильин отказался отождествлять себя с «Новосибирскими коллаборационистами» и объявил свое детище «последней истинной и независимой славянской державой». Его сегодняшняя речь заставила многих понервничать. Пришлось провести несколько бесед, написать пару писем, назначить кое-какие встречи… Ну, знаешь, Димка, это все наши дипломатические штучки, ничего интересного.
— Как думаешь, пап, война может быть? — не удержался я от неприятного вопроса.
Папа проницательно посмотрел на меня и сказал:
— Дима, вижу по глазам, что ты услышал нечаянно мой разговор с Сергеем Николаевичем.
— Я просто… — начал было я искать оправдания, но папа мягко меня прервал.
— Если это так, то ты слышал и то, что я ему ответил. Никакой войны никогда больше не будет, если у людей осталась хоть капля здравого смысла. А я верю, что осталась. Расскажи-ка мне лучше, как прошел твой день.