Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая
Шрифт:
— Все, закончилось, — меня снова кто-то дернул за плечо. — Ты что, не выспался сегодня, Сандерс?!
После обеда, во время которого я засунул подозрительные «витамины» за щеку, но не проглотил, а запивать еду водой и вовсе не стал, весь интернат собрали в большом актовом зале, где должны были выступать бывшие выпускники. Судя по всему, такие мероприятия не были здесь редкостью, так что особого волнения среди учеников не вызывали.
Первой выступала темноволосая латиноамериканка Флорентина Лопес, работающая сейчас в корпорации «Омикрон медикал» — та самая, которую я видел на видеозаписи еще перед поступлением. Видимо, Флорентина считалась здесь местной звездой — я видел ее на доске почета, когда мыл ее прошлым вечером
Такими же были и остальные. Фредерик Гарднер, инженер-технолог с вертикальной фермы агрохолдинга «Нью Харвест». Луиза Финчер, литературный редактор газеты «Сидней пост». Марвин Хэмпшир, перспективный инженер, специализирующийся на возведении дорог и мостов в строительном гиганте «Нагано констракшн». Джулия Мэйсон, которая проходит интернатуру в хосписе Онкологического центра в Квинсленде. И, наконец, Кэтрин Митчелл, психолог, посвятивший свою карьеру работе в нашем интернате.
Все они были здоровыми, свежими, красивыми, полными сил и позитивных эмоций. Все они совершенно искренне (во всяком случае, мне сложно было поверить в такой актерский талант) убеждали нас в том, что «Вознесение» — это уникальный шанс, который изменит нашу жизнь в лучшую сторону. Что нужно было со всеми ими сделать, чтобы они говорили это после двух лет в этой тюрьме строгого режима?!
Этим вечером я пребывал в глубокой задумчивости. До последнего момента я удерживался от того, чтобы пить воду из кулера и даже подумывал о том, чтобы последовать примеру Пу. Однако чем больше времени проходило, тем сильнее мне начинало казаться, что от моих подозрений отдает откровенной паранойей.
В конце концов, после изнурительной полуторачасовой тренировки, во время которой я снова послал Энди Коула в нокдаун, я выхлебал едва ли не литр воды, причмокивая от удовольствия. Посмотрев на Пу, который в это время околачивался в сторонке и посматривал на нас тоскливым взглядом, я подумал, что, наверное, у этого парня все-таки не все в порядке с головой.
29 апреля 2077 г., четверг. 15-ый день.
С каждым следующим днем, остающимся позади, я чувствовал, как тягучая рутина интерната поглощает меня, неумолимо выталкивая из головы все помыслы, которые витали там еще две недели назад, и, как я думал, не оставят меня до самой минуты, когда я покину эти стены. На эти помыслы мне просто не оставляли времени.
Я участвовал во всех сторонах жизни интерната наравне с ребятами из 22-го отряда, за исключением того, что пока они посещали свои занятия, я отбывал подготовительные курсы.
Около 40 % учебного времени занимало преподавание гуманитарных и технических наук. Причем уроки порой проходили достаточно интересно и были весьма поучительны. Интернат был оснащен первоклассным современным оборудованием: начиная от систем погружения в виртуальную реальность, более современных и дорогих, чем те, которыми я пользовался в Генераторном, и заканчивая настоящими теплицами со всевозможными видами растений и ангара для практических занятий по робототехнике, в котором учебному процессу служила по меньшей мере сотня роботов.
Однако большую часть времени абитуриентов отнимало то, что я называл «промывкой мозгов»: занудные лекции на социально-политические и бытовые темы пропагандистской направленности, личностные тренинги, беседы и инструктажи о правилах и традициях жизни в интернате.
Насилие над сознанием неокрепших умов абитуриентов было групповым. Отвечали за него, попеременно, то сам Жермен Петье, то кто-то из его заместителей (их было еще четверо кроме Лоры Каммингз, и ни один из них не показался мне приятной личностью), то кто-то из кураторов отрядов (среди них есть пара совсем уж жутких экземпляров, не дай Бог попасть к таким в отряд), то пастор Ричардс (мало нам его воскресных проповедей!), а однажды даже сам директор интерната мистер Сайджел (этот импозантный чистюля в безукоризненном смокинге говорил о высоком и старательно делал вид, что не знает, что с нами тут творят под его чутким руководством).
Переносить все эти занятия, оставаясь в трезвом уме и спокойном расположении духа, было не так уж легко. За вторую неделю я получил еще три дисциплинарки, две из которых Петье выписал мне за якобы неуважительное отношение к воспитателям, выражающееся в основном в том, что я задавал неудобные вопросы и настаивал на ответах, когда они от них увиливали. За каждый из этих случаев я мысленно себя отругал и дал зарок впредь держать язык за зубами. Но каждый следующий раз переполняющее меня возмущение пересиливало осторожность и выплескивалось наружу.
Я поставил себе за цель сделать все возможное и невозможное, чтобы через три месяца ни иметь ни одного неснятого взыскания. Однако первые мои успехи были весьма скромными. Две дисциплинарки из числа накопившихся за прошлую неделю мне удалось досрочно снять, отличившись на нескольких уроках и усердно поработав на внеклассных занятиях. Если бы не три новых прокола — я стал бы немного ближе к созвону, нежели сейчас. Но, с учетом них, он стал от меня еще дальше.
Проводить немногое время, свободное от воспитательного процесса, стало немного терпимее. С тех пор как я проявил себя хорошим атлетом, по молчаливому уговору ребят я стал частью 22-го отряда. Благодаря моему природному здоровью и богатому спортивному прошлому в Генераторном, мне удалось заслужить у парней настоящее уважение. Никто из отряда не мог быстрее меня пробежать трехкилометровый кросс, больше раз подтянуться на перекладине или отжаться от земли. Я оказался среди них самым одаренным боксером. А широких от природы плеч и небогатого регбийского опыта в летнем лагере «Юнайтед» оказалось достаточно, чтобы прочно занять место в их команде по регби. Этих достижений оказалось достаточно, чтобы мой неофициальный статус здесь немного изменился.
По прошествии двух недель большая часть ребят из 1-ой общаги при встрече здоровались со мной, называли по имени (если, конечно, данную мне кличку можно так назвать), а некоторые и похлопывали по плечу. Конечно, на правах «салаги» я чаще других получал наряды на уборку в общежитии и другие «общественно-полезные работы», да и приседать по несколько сотен раз мне порой приходилось. Но в целом высокомерно-презрительное отношение со стороны старшекурсников постепенно практически сошло на нет. Даже Шейн не рисковал слишком уж открыто со мной задираться.
Куратор 22-го отряда профессор Ван Хейген при ближайшем рассмотрении оказался очень даже неплохим, по меркам интерната, мужиком. Сорок из своих шестидесяти четырех лет он проработал в интернатах — первые двадцать пять лет в частном приюте для сирот в Нидерландах, а последующие пятнадцать — здесь, после того, как администрация «Вознесения» отыскала его среди толп беженцев, прибывших на Австралийский материк, как-то раскопав его биографию.
Профессор Ван Хейген неукоснительно придерживался правил интерната и был строг тогда, когда его к тому обязывали правила. Однако в глазах старика читались скрытые в глубине его души любовь и сострадание к детям, которые он сумел пронести сквозь все сорок лет своего педагогического стажа. Он не упивался своей властью и не был беспричинно жесток — а это была крайняя мера доброты, которая вообще допускалась в этих стенах. И за это ученики из 22-го отряда испытывали к нему искреннюю благодарность.