Новый мир. Книга 4: Правда
Шрифт:
— Я не думаю, что кто-то из вас достоин осуждения, — сказал я.
— Но всё-таки тень его жены всегда довлела над нами. Кроме минут, когда наша страсть затмевала всё остальное, нас обоих не покидало ощущение, что мы делаем нечто ужасно неправильное и кощунственное. Больше того, мы прекрасно понимали, что если бы об этом хоть кто-то узнал и настучал бы — мы оба с позором вылетели бы из академии. Не знаю как насчет меня, но он точно не пережил бы этого. В таком состоянии мы провели практически весь третий курс. Я так сильно старалась скрыть от всех свои похождения, что специально не общалась ни с кем из студентов, не бывала в кампусе, не ходила на какие-либо совместные мероприятия и вечеринки — из-за этого все считали меня либо нелюдимой занудой, либо пафосной сучкой,
— Сложно предвидеть все последствия своих поступков.
— М-да, — вздохнула она. — Ну а дальше… дальше ты знаешь. С Эдвардом мы были знакомы с детства, но ухаживать за мной он начал меньше 2 лет назад. Поначалу это удивило меня. Я знала его как типичного эгоиста, который стремился постоянно подтверждать свою альфа-самцовость все новыми и новыми трофеями, которые переставали быть ему интересны сразу же после того, как попадают в его коллекцию. Я дала ему понять, что мне не интересна роль очередного трофея, а на серьезные отношения он вряд ли способен. Но он был убедителен, доказывая, что изменился. Был настойчив, тверд, был готов ждать, не боялся давать серьезные обещания. Применил талант, который так помогал ему в сфере бизнеса — убедил моего папу, что у них есть общие интересы, очаровал мою маман своей харизмой, и таким образом сделал их своими лоббистами. Я долгое время не велась на это. Но в какой-то момент его настойчивая обходительность, полная широких романтичных жестов, начала мне льстить. Я задумалась о том, что, может быть, он по-настоящему любит меня, и я должна дать ему шанс.
Лаура тяжело вздохнула.
— Теперь я понимаю, что это было ошибкой.
— Просто ради справедливости должен сказать: то, что он сделал, он сделал для того, чтобы тебя удержать. Такими методами, какими уж умел, — заметил я.
— Не будь уж слишком уж болезненно справедливым, Дима. Хочешь, чтобы я к нему вернулась?! — передразнила она меня, и, посерьезнев, добавила: — Дело не в его конкретном поступке. Даже не в том, искренни ли его чувства ко мне. Если честно, то мне теперь всё равно, что он чувствует. От тоски он точно не помрет — самым любимым для Эдварда все равно останется он сам. Так что для меня важно лишь то, что чувствую я.
§ 30
Мы и просидели в пекарне Жерара больше часа — ели круассаны, пили кофе, любовались на Сент-Этьен и говорили о нас, о нашем прошлом и настоящем. Мы не произнесли ни слова обо всём, что происходило в тот момент в мире. Это казалось странным. Но, как бы это не было удивительно, мне и не хотелось возвращаться к этой теме.
— Ты сейчас начнешь снова говорить, что я обжора, Дима. Но тут, кроме выпечки, ещё и отличные сорбеты, — сказала Лаура, кивнув в сторону пекарни.
Но в этот момент ее лицо вдруг сделалось озабоченным. Я понял, что дело во входящем вызове, который она получила.
— Блин. Это мама. Извини, но я не могу не ответить сейчас. Ты не против, если?.. — спросила она шепотом, состроив виноватую мину.
— Я буду нем, как рыба, — заверил я, поняв ее намек.
Секунду спустя в воздухе над столиком появился дисплей, на котором я увидел Жозефину Фламини. Оперная дива явилась перед дочерью в розовой домашней одежде, однако настолько стильной и безукоризненной, что в ней можно было давать интервью. На руках сидел
— Привет, маман.
— Господи, Лаура, ну наконец-то ты ответила! — недовольно проворковала её мать сочным, томным голосом, похожим на голос человека, привыкшего проводить жизнь на сцене, перед публикой. — Я же просила тебе позвонить мне как только ты прилетишь. Ты совсем меня не щадишь. Я же так волновалась!
— Все в порядке, мам. Я в Сент-Этьене, узнаешь?
— Как гора с плеч. Я не могла спокойно спать без снотворного, зная, что моя доченька находится в этом безумном Сиднее. Как ты добралась, хорошо? Самолет не трясло в этих ужасных воздушных ямах? И, я надеюсь, ты позвонила Кристофу, чтобы он помог тебе заселиться на виллу?
— Мам, я же сказала тебе, что не буду жить не на какой вилле, и никакому Кристофу я не звонила. Я сняла себе уютную квартирку, мне там очень удобно
— Господи, снова ты за свое! — закатила глаза Жозефина, и тут же тихо спросила: — Эдди с тобой?
Лаура невольно виновато покосилась на меня.
— Вижу, что с тобой. Это ты с ним переглядываешься?
— Нет, мам! Просто официант прошел.
— Он почему-то не отвечает на мои звонки. Должно быть, занят сейчас. У Эдди такое часто бывает, У него ведь очень серьезная, ответственная работа. Но все-таки я надеялась в душе, что увижу вас с ним вместе.
Я сохранял каменное выражение лица, но у Лауры был такой вид, будто земля у нее под пятками раскалилась.
— Мам, скажи лучше, как ты? — торопливо перевела она разговор. — Что творится в Мельбурне?
— Не знаю, как там в остальном Мельбурне — должно быть, как всегда, жара и пробки. А у нас с Мими все спокойно, — ответила оперная дива, подавив глубокий зевок, и почесала за ухом свою собачонку. — Мы решили остаться сегодня дома, чтобы от жары у нас не разболелась головка. Я пригласила портного, чтобы обсудить с ним кое-какие наряды. И мануального терапевта. У меня уже неделю неприятное ноющее ощущение под левой лопаткой и какая-то скованность, не иначе как от волнения…
— Мам, я о том, что происходит сейчас во всем мире! — нетерпеливо перебила ее Лаура. — Только не говори, что ты не смотрела выступление Протектора!
— Конечно же, смотрела, — без особого удивления признала та. — Сэр Уоллес был как всегда безукоризнен и говорил великолепно. Между прочим, при личном общении он столь же обаятельный и приятный джентльмен — не помню, говорила ли я тебе…
— Да, говорила. Где-то раз пятьдесят. А тебя не беспокоит то, что он сказал?
Её мать едва заметно вздохнула.
— Милочка, ты же знаешь, я не интересуюсь политикой. Не люблю всю эту суету, крики, споры. Каждый должен заниматься тем, к чему лежит его душа и к чему он имеет талант. Сэр Уоллес, не сомневаюсь, прекрасно со всем справится.
— А ты не думала, что папа может быть сейчас в опасности?
— О, только этого не начинай! — недовольно поморщилась она, и впервые было похоже, что эти ее эмоции не наиграны. — Твой отец — взрослый, самостоятельный и совершенно неблизкий мне человек. После развода нас с ним связывало совместное воспитание дочери. Но ты, слава Богу, уже выросла. И теперь я могу с чистым сердцем сказать, что меня совершенно не заботит его жизнь. Пусть это волнует ту особу, в обществе которой он предпочел провести этот период своей жизни, после того, как я отдала ему лучшие годы своей. Все, хватит о нем! А то у меня уже начинает болеть голова.