Новый мир. Книга 5. Возмездие
Шрифт:
— Ай! Ладно-ладно! Я иду!
Я проследовал за Донни, который выволок Хессенхофа из его кабинета и затащил в туалет — одно из немногих мест в офисе, не покрытых камерами видеонаблюдения.
— Можете убирать помехи, — велел я по радиосвязи.
— Убрали, — сообщила Лейла.
Теперь в охранном агентстве снова могли видеть изображение с камер на 4-ом этаже. Если повезет, то спокойная «картинка», которую они теперь увидят, убедит их, что краткая неисправность не стоит того, чтобы немедленно высылать для проверки патруль.
Следом за Донни я зашел в чистенький в офисный туалет с двумя кабинками, двумя писсуарами и двумя
— Сидеть! — гаркнул он тому, как собаке, кивнув на унитаз в кабинке. — Садись, я сказал!
— Чего вы хотите?! — спросил тот отчасти возмущенно, отчасти опасливо, покорно присев на закрытую крышку унитаза.
— Ответов, — подходя, молвил я.
— Что я могу сказать? Я — обычный исследователь, — тоном невинного агнца заверил тот.
— Густав Хессенхоф, да?
— Да. Вы ведь и сами это знаете!
— Нас интересует один из прошлых твоих проектов.
— Не представляю себе, что вас может интересовать! — удивился тот.
— ML-5. «Валькирия».
Установилась долгая пауза. Я сделал несколько решительных шагов к ученому. Я был выше его по меньшей мере на голову, даже когда он стоял, а когда он сидел — то и вовсе возвышался над ним как гора. Это не могло не произвести определенный психологический эффект. Я поравнялся с ним вплотную. Вперил взгляд прямо в его глаза. Его самообладание оставалось безупречным. Либо — он все же не тот, за кого мы его принимаем.
— Я о таком не слышал, — проговорил он.
— Не слышал? Тогда, может, вытащим на поверхность твою прошлую личность? Профессора Говарда Брауна?
Я надеялся, что прямо названное имя выведет его из равновесия, заставит наконец перестать отпираться. Но и это не сработало.
— Уверяю вас, вы ошибаетесь.
Он по-прежнему выглядел совершенно спокойным. Слишком спокойным как для человека в такой ситуации. Таким же спокойным, каким был профессор Браун, отдавая команды проводить над людьми бесчеловечные опыты. И уничтожать людей, когда требовалось. Как, например, он распорядился похоронить живьем бывшего морпеха Хэнка Уотерса — в назидание другим рекрутам.
Я вздохнул. Кивнул Донни. И мы с ним одновременно сняли маски. Кажется, этот жест его наконец насторожил. Ведь он не мог не понимать — если мы показываем ему свои лица, то у нас есть веские основания думать, что он никогда никому их не опишет.
— Знаю, меня сейчас тоже узнать не так просто, — сказал я, посмотрев на него. — Так что давай я напомню тебе кое-что: Грей-Айленд; подопытный № 324; 2089-ый год; «Валькирия»; коэффициент 1.8. А это мой товарищ, на котором в 91-ом применялся уже серийный вариант «Валькирии». Его ты, вероятно, никогда не видел. Думаю, даже не задумывался о том, что ты и твоя работа превратили его жизнь в кошмар.
Хессенхоф промолчал, все еще сохраняя самообладание. Я тяжело вздохнул.
— Данные, которые мы сейчас скачиваем, нам пригодятся. Я очень надеюсь, что там будет достаточно мерзости, которую я смогу показать миру, чтобы все человечество увидело истинное лицо тебя и твоих боссов. Но мы здесь не только ради этого. Мы пришли сюда за тобой, Браун.
Я не сводил с него взгляда — тяжёлого и неумолимого.
— Ты думал, что «Андромеда» обеспечила тебе надежное прикрытие? Был уверен, что никто никогда не найдет тебя и не заставит ответить за то, что ты сделал? Что
— Я не знаю, о чем вы говорите. Кажется, вы принимаете меня за другого человека…
— Знаю, на что ты рассчитываешь. На то, что я не убью тебя, так как не уверен на 100 %, что я не ошибся. Ведь мне, в отличие от тебя, нужен стоящий повод, чтобы убить человека. Так ты полагаешь, да?
— Я правда не понимаю…
— Ты прав. Я не убью тебя, как собаку. То, что я сейчас делаю — это не убийство, а правосудие. Извращенное, грубое, кустарное правосудие. Но только такое правосудие и осталось в мире, который такие, как ты, Браун, и твои хозяева, превратили в антиутопию. Так что вначале ты все мне расскажешь. Ответишь нам на вопросы, которые мы задавали себе все эти долгие годы, пока боролись с твоим чёртовым детищем, сидящим внутри нас, которое норовило и всё ещё норовит свести нас с ума. Ответишь, как, зачем и по чьему приказу ты создал эту дрянь. Лучше ответь нам сразу. Прямо. Потому что иначе, клянусь — мы причиним тебе очень сильную боль. Какой бы мучительной она не была — это все равно будет ничто в сравнении с совокупностью тех страданий, которые причинил людям ты. Но я обещаю — тебе этого покажется более чем достаточно.
К этому моменту я был уверен, что нам с Донни придется сделать это. И, как бы мне не хотелось этого признавать — желал этого. Быть может, впервые в жизни, находясь в ясном уме, я искренне желал и всерьез был намерен пытать безоружного человека, находящегося в моей власти. Это было отвратительное, разрушающее человеческую личность чувство. Оно оставляло мерзкое послевкусие, как будто часть лютой ненависти, адресованной человеку, которому ты жаждешь причинить страдания, преподает и тебе самому. Но все же оно было непреодолимым.
— Я все еще не понимаю…
— Ну ладно.
Я кивнул Донни — и тот ударил ученого кулаком в лицо. Тощее тело слетело с унитаза на пол, как тряпичная кукла. Пока тот пытался опомниться, бывший легионер закатил по локоть рукава, сорвал с унитаза крышку и заткнул в его жерло целый рулон бумаги, а затем еще один, перекрыв путь для ухода воды.
— Что вы?.. — промямлил обескураженный Хессенхоф, из носа которого шла кровь.
— А-ну иди сюда, сукин сын! — взревел Донни, сильно ударив того в лицо еще раз — так, что стекло одного из окуляров его очков треснуло, и очки повисли на одной дужке.
С выражением неописуемой ненависти на лице, он схватил упирающегося доктора за шкирку и с силой ткнул его головой в унитаз, удерживая там. Я тем временем нажал на слив. Вода быстро заполнила унитаз, затопив голову удерживаемого там пленника, и начала течь на пол. Хессенхоф начал конвульсивно дергаться, пытаясь высвободиться — но Донни удерживал его железной хваткой.
— Не дергайся, тварь! — шипел Донни.
Я досчитал мысленно до двадцати, прежде чем дать ему знак прекратить — и Донни выдернул из перемешанной с кровью воды голову едва не захлебнувшегося доктора. Наконец на его лице можно было увидеть выражение, далекое от безмятежности.