Новый порядок
Шрифт:
— Жалко, — заметив изваяние, заговорил Комаров. — Я видел старые фотографии. Там был чудесный памятник первым поселенцам. Но во время войны он был уничтожен.
— Быстрее! — заметив, как на другой стороне дороги, на свисающими имперскими стягами, виднеется надпись гостинцы неоновыми буквами.
«— Ты только скажи, магистр, и всё прекратится».
Данте готов был покинуть сей мир, готов согласиться на требования существа, лишь бы прилив меланхолии отступил. Всё вокруг него стало покрываться тусклостью и оттенять мнимой серостью, в краях зрения запульсировала тьма.
— Не-е-ет, — шепчет Данте… магистр не помнит, как добрался сюда, как оплатил одно койко-место, но главное, что он это сделал.
Вокруг Валерона только светлые стены маленькой комнаты и бежевая дверь. На корявом русском и вывалив двести рублей, он просил не беспокоить его, а значит он может здесь побыть одному.
«— Данте», — существо присело рядом с со своей жертвой, став его ласково гладить по голове и телу.
Данте чувствует странный жуткий смрад, который доносится от тела, от рук и пальцев альтер-эго, но ничего не может поделать. Жена и ребёнок мертвы, брат его оставил, Ангельская Стража вскоре будет передана под командование Совета, который переименовал Рейх в Римский Рейх. Он остался совершенно один и сия мысль заставила содрогнуться его, грудь сжалась внутри и всё сдавило до такой степени, что ему стало плохо дышать. Холод… смертельно-могильный холод подступил к нему, запуская когти в его сердце. Перед глазами пронеслась вся жизнь — он увидел, как в детстве в мараной грязной одежде играл с братом… как отец Патрик наставлял его в законе Божьем и любви; потом были трудные годы взросления, пропитанные невзгодами и борьбой за кусок хлеба; потом было бурное юношество, банды и лихие друзья; а затем подобно свету во тьме явился Первоначальный Крестоносец, несущий волю Канцлера; годы службы переходят в любовь… Сериль, эта девушка стала для него всем, а её потеря стала предвестником времени, когда он стал подобен автоматону, роботу, который только выполняет программу, роль защитника Империи, что стало смыслом его жизни. А теперь… вокруг Данте сгущается холодная голодная тьма, взывающая к нему хоралом адского завывания. Протянув ледяные руки она готова его поглотить, принять в свои объятия.
«— Да-а-а», — радуется существо. — «Немного… ещё совсем немного».
— Данте! — внутри комнатки разнёсся голос и магистру он показался знакомым… знакомым настолько что один его звон, тембр и звучание заставили остатки стальной души вспыхнуть ярким пламенем, но он тут же натыкается на неверие, абсолютное отрицание родилось пожаром.
— Нет, — была первая реакция Данте, его пальцы сжались, подминая белую пастель.
«А-а-а-х ты!» — впервые Данте услышал альтер-эго не ликующим, а беснующимся и гневливым. — «Не слушай их, это такие же иллюзии, как и я».
Магистр не может даже подняться, а поэтому максимальным усилием воли заставил себя перевернуться. Его лицо обратилось к вошедшим в комнату и увидел, как в комнате стоит женщина и девушка. Он усиливает взгляд и в эту же секунду видит, кто перед ним… это прекрасная дама, с оточенным лицом, красивыми губами, тёмным волосом под каре и выразительными насыщенно-голубыми глазами, которые проглядываются через тьму.
— Это я — Сериль! — девушка бросается к нему, став водить по его лицу, целовать и обнимать. — Я не умерла тогда! Не умерла! Ты ошибся!
«— А-а-а-а!!!» — зарычала тварь, альтер-эго отпрыгнуло, словно дьявол, окуренный ладаном, став мерцать и пропадать из реальности. — «Нет… нет».
— Вы… всего лишь… иллюзии, — холодно шепчет магистр.
— Нет… я настоящая, — девушка положила руку на лицо Данте и спустя мгновение прикоснулась к его губам своими.
— С-Сериль, — после короткого поцелуя, уверенно прошептал магистр, — Данте приложил усилие и смог увидеть, как существо низвергнуто и ощутить приятное тепло, прилив света, проникающий в каждую часть его тела проникла радость.
— Но я ведь не могу быть иллюзией, — раздалась речь на новоимперском и Данте увидел, как в комнатку прошёл О’Прайс, медленно снимающие шапку и подходя к лежащему парню. — Я не забыл того, как твои парни вытащили останки друга из Праги. — Он пощупал магистра, надавив ему на шею, потрогав лоб. — Скорую, срочно!
— Уа-а, — зевнув, прошёл Комаров, держа телефон в руке. — Я уже вызвал. Скоро будет.
— Отец! — девушка припала к Данте и в лицах её и женщины Данте находит небывалое сходство.
«Они ведь не могут быть иллюзиями», — эта мысль вспыхнула ярче других. Небывалый прилив сил захлестнул магистра, и боль, приятная пронизывающая боль от груди до рук и пят раздалась в его теле, все нервы словно объятые странным волнением ликования ведут приятный импульс. Душа… что раньше было разбито стало обретать целостность, стало единым, стало душой человека, а не киборга в живой плоти. Он ведь может их ощутить, пощупать, тепло их тел отозвалось в ладони, которую он из последних сил поднёс к щеке Сериль.
Альтер-эго больше нет, оно рассеялось словно морок и утренний там, а жуткий глас более не достаёт его.
Улыбка… её никто не видел очень давно, губы стали отражением ликования и небывалой радости восстановленной души. Сухие губы чуть треснули и на них появился багрянец, а слабый голос выдал:
— Сериль… я рад… что тогда ошибся.
Эпилог и Примечание
Эпилог
Спустя месяц. Под Варшавой.
Прекрасное снежное утро, великолепие мраморных небес и молочная лёгкая дымка, повисшая в воздухе… всего этого не замечают двое мужчин. Они, в утеплённых пальто, стоит по щиколотку в снегу, а вокруг них море мемориалов, надгробий и памятников. Варшавское кладбище, запечатлевшее память мертвецов в камне и граните, золоте, серебре, меди, бронзе и стали, одно из самых животрепещущих и спокойных мест на север от Варшавы.
Первый мужчина, с чёрным длинным волосом, склонился над одной из могил. Белое надгробие, в цвет снежной поляны, украшено парой искусственных цветов и большой свечой, что поставлена алтарниками, которые служат при часовне и каждое утро обходят свой сектор. По воле мальчишек при Польской епископальной церкви память об усопших таким образосм каждое утро почитается.
— Ты как, Данте? — спросил второй мужчина, стоящий у оградки и сложивший руки на груди. — Я бы закурил, но здесь запрещено.
— Нормально… спасибо тебе, О’Прайс. Я не забуду этого, — Данте провёл рукой по плите, смотря на буквы, выбитые на белой плите и посеребрённые, пришёптывая их. — Анна Валерон, — на сей раз поляк подметил, что слово его товарища пестрит оживлением, оно не исторгает ледяной холод, ходь всё равно и отдаёт эфемерным окаменением.
— Я, когда недавно вспомнил твою фамилию парень, всё не мог понять, почему она мне кажется знакомой. Решил пробить наши базы и нашёл твою однофамилицу, которая родом с Аппенин.