Новый путь
Шрифт:
— Хорошо, мам, буду спать один, — пообещал я, с удовольствием замечая, как розовеют мамулькины щеки.
Щелкнула задвижка, и грудной голос «беженки» проник мне прямо в подкорку, приятно щекоча аксоны с синапсами:
— Лидия Васильевна, идите, я помыла ванну!
— Посидела бы еще, — подхватилась мама, — чего ты?
— Да ну, разбухну еще, — несмело пошутила Рита.
Едва закончилась «Песня-75», я вежливо турнул прелестниц, застилая диван в зале — свою комнату, как истинный джентльмен, я уступил гостье.
— Всем спокойной
Лишь по темному потолку изредка проползал силуэт оконной рамы, подсвеченной фарами, и колыхались неясные тени. Хороводящие мысли замедляли свое кружение, зыбкая тишина заполняла дом до краев. Дневные тревоги, страхи, сомнения тонули в пустоте подсознания, тасуясь в причудливый сон…
Вторник 25 ноября 1975 года, утро
Первомайск, улица Мичурина
С ночи выпала первая пороша, нежной лилейной белью опушив улицы и крыши, замазав яркие краски как «Штрих» — опечатки. Только опалесцирующее серое небо, да угольные росчерки по снежному ватману. Вековечная гравюра из собрания зимы.
Марина с удовольствием вминала сапожками невесомый наст, торя стежку синеватых впалостей. Девушка улыбнулась — как-то даже стыдно ступать по нетронутой чистоте!
Приблудная снежинка растаяла на ее щеке ледяным поцелуйчиком, и «Росита» смешливо наморщила нос, принимая ласку природы.
А улица Мичурина несмело восставала против скупой зимней графичности — наметы под изгородями отливали густой небесной синевой, кое-где ломаясь лиловатыми прожилками, и даже рдея прозрачной тенью зоревого румянца.
Рассеянно улыбаясь, Исаева отворила тяжелую калитку, и зашагала к бывшей княжеской усадебке, куда вселилась «ее» спецгруппа.
Офицеры справно несли службу — трое с лопатами наперевес расчищали дорожку, деля снежный ковер, устлавший двор, пополам. Заметив пришелицу, упаренная троица выпрямилась, изображая богатырей на разминке. Марина замерла, недоверчиво приглядываясь.
— Умар? Рустам? — воскликнула она, всплескивая руками. — И вы здесь?
Юсупов с Рахимовым приосанились.
— Куда ж без нас, товарищ стар… товарищ капитан! — просиял Рустам, лихо сдвигая тюбетейку на бритой голове. От его вида на фоне выпавшего снега тянуло сюрреализмом. — Всю Фергану вычистили, весь Ташкент! Отскребли, отмыли…
— Всех за шкирку, да на солнышко! — сипло похвалился Умар. — В один симпатичный лагерек на Западно-Сибирской равнине! Тихонечко, спокойненько…
— Так уж и спокойненько? — усомнилась Исаева с намеком на улыбку.
— Нет, ну бывало и шумненько. Особенно, когда Кудратова брали!
— Начальник горпромторга в Бухаре, — прокомментировал Рахимов. — Был.
— Только я позвонил, — разгорячился Юсупов, — как он начал в дверь палить! Щепки летят, пули звенят… А я выстрелы считаю. Как вышли патроны, так мы и вломились!
— А Сунната куда дели? — оживленно поинтересовалась девушка.
— Джураев-ака нынче
— Ох, как же я вам рада, ребята!
— А меня так в упор не видит, — обиженно забурчал Славин, скромно ковыряя снег в сторонке.
— Такого слона я сразу приметила, в общем-то! — рассмеялась Марина, и Николай тут же украсился улыбкой, из мрачного громилы обращаясь в добродушного увальня.
Офицеры, подхватив лопаты, проводили девушку почетным эскортом. В общем зале ее ждал еще один прилив энтузиазма.
— Маринка вернулась! — запищала Верченко, кидаясь навстречу.
— О-о! — завел Синицын, разводя руками. — Ну, все. Хана врагам рабочего класса!
— Что-то вы, Игорь Елисеевич, совсем опростились, в общем-то, — заулыбалась Исаева. — Здравствуйте, Лукич!
Старый аналитик салютовал ей блестящей фляжечкой из нержавейки, а трое незнакомых Марине парней, сидевших в рядок у стенки, кивнули в унисон и одинаково улыбнулись.
— Борис Семенович нам подкрепление прислал, — сделал Синицын жест в их сторону.
— Иваны мы, — прогудел боец, сидевший с краю, с короткими рыжеватыми волосами, но с пышным чубом. — Все. Я — Иван Первый.
— Второй, — поднял руку его черноглазый сосед с синеватой щетиной на впалых щеках.
— Третий! — ухмыльнулся самый молодой, с золотистыми кудрями херувима.
— Марина, — улыбнулась Исаева.
— Оперативный псевдоним «Росита», — Синицын акцентировал последнее слово, и трое Иванов мигом подтянулись. Легкое снисхождение в их глазах мигом сменилось почтением.
«Опять мы вместе! — приятно пульсировало в Марининой голове. — А вот где же мой Миха?..»
Среда 26 ноября 1975 года, утро
Сомали, Бербера, 527-й ПМТО[1]
Выспаться Ершову не удалось — духота страшная, а в панельном бараке гостиницы не держали такого блага цивилизации, как «эр-кондишен». Даже умыться холодной водой, чтобы маленько взбодрить дух, не получалось — из крана бежала хлорированная струйка отвратительно теплой жидкости. Не освежишься, разве что смоешь саднящую корочку пыли и высохшего пота, неприятно стягивавшую кожу.
Григорий мрачно глянул на свое отражение в зеркале, и скорчил ему рожу.
— А вот фиг вам всем!
Глухим гулом отозвались шаги в коридоре. Дверь щелкнула, и загудел бас сержанта Юдина:
— Товарищ старший лейтенант! «Андижан» на подходе.
— Ага! — обрадовался Ершов. — Всё, Серега, едем. Я сейчас!
Мигом натянув хэбэшку, он сунул в кобуру нелюбимый, но убойный «Стечкин», и покинул номер, на бегу цепляя панаму.
Во дворе задувал ветерок, не принося облегчения, лишь перевевая до смерти надоевшую сухую теплынь. Солнце висело над морем алым шаром, как декорация рассвета в тропиках, но очень скоро светило раскалится добела, немилосердно жаря с небес. И это у них осень!