Новый расклад в Покерхаусе
Шрифт:
— О каких джентльменах вы говорите? — возразил юнец. — Это же толпа богатых ублюдков с пустой башкой! Они вас просто эксплуатируют. Кухмистер отставил в сторону пиво и сказал:
— Быть джентльменом кое-что да значит. Дело не в том, как себя держать, а в том, чтобы знать, как себя держать. А вот вам, молодой человек, этого не узнать никогда.
Главное, не какими они были, а какими должны были быть в идеале. Этот идеал, как старое боевое знамя, воодушевлял людей, олицетворяя собой все самое дорогое. Потрепанный, изодранный кусок ткани придавал тебе уверенность, и ты знал, за что сражаешься.
Он поднялся, пересек двор, прошел под аркой в сад и направился к задним воротам. Сад, засыпанный снегом, стоял неподвижно. Кухмистер бесшумно ступал по гравийной дорожке. В некоторых окнах еще горел свет. Не гасло и окно Декана.
«Размышляет над речью, — подумал Кухмистер и с упреком посмотрел на окна Ректора. — Этот спит небось». Он подошел к воротам и поднял голову. Стену и сами ворота венчали ряды острых стальных прутьев. Бывало, он частенько стоял в тени буков и наблюдал, как молодые люди перелезают через забор. Потом неожиданно выходил из убежища и спрашивал имя нарушителя. Память до сих пор сохранила эти имена, не забыть и испуганное выражение
— Доброе утро, мистер Хорнби. Хотя для вас оно не такое уж и доброе, сэр. Сегодня же доложите о своем проступке Декану.
— Кухмистер, черт бы тебя побрал! Ты хоть когда-нибудь спать ложишься?
— Устав колледжа, сэр.
И они отправлялись восвояси, добродушно чертыхаясь. А теперь перевелись желающие лезть на стену. Тарабанят в дверь посреди ночи, — вставай, иди открывай им. Кухмистер и сам не знал, почему все еще ходит сюда, смотрит, не лезет ли кто. Видно, по привычке. По старой-старой привычке. Он уже собирался к себе — давала себя знать усталость, и хотелось поскорее добраться до постели, — как вдруг услышал за стеной какую-то возню и застыл словно вкопанный. С улицы кто-то карабкался.
Пупсер плелся по Фри Скул Лэйн вдоль черной массивной стены бесплатной школы. Он не ожидал, что доклад на тему: «Контроль над рождаемостью на Индийском субконтиненте» закончится так поздно. А случилось это вот почему: во-первых, энтузиазма докладчице было явно не занимать, во-вторых, сама проблема оказалась крепким орешком. Мало того, что докладчица выступала не ахти как, у нее и мысли были какие-то недоношенные (кстати, речь шла об абортах). Ко всему прочему, она с пеной у рта защищала метод вазэктомии [9] , поэтому последующее обсуждение и затянулось. Докладчица работала гинекологом в Мадрасе, в составе отдела ООН по контролю над рождаемостью. Создавалось впечатление, что детскую смертность она почитала за несомненное благо. Прочие средства она отвергала: от спирали пользы мало, таблетки не всем по карману, а женская стерилизация — вообще сложная штука. Зато вазэктомию она расписывала так соблазнительно, что Пупсер не знал, куда деваться, — приходилось постоянно скрещивать ноги. Он уже клял себя за то, что пришел. И вот по заснеженным улицам он возвращается в Покерхаус. В ногах слабость, в душе дурное предчувствие. Если бы даже за стенами Покерхауса свирепствовал голод, Пупсер не мог бы безвылазно торчать в колледже. Кроме Пупсера, в колледже аспирантов не было, и он чувствовал себя одиноким. Студенты вели беспорядочную половую жизнь, чему Пупсер завидовал, но подражать не решался. Преподаватели же по причине импотенции вместо секса предавались обжорству. Кроме того, Пупсер был в Покерхаусе белой вороной — на это Декан указал ему сразу по поступлении. «Придется вам пожить тут, в колледже, проникнуться его духом», — заметил последний. Аспиранты других колледжей жили в дешевых, но уютных комнатушках, а Пупсеру предоставили чрезвычайно дорогие апартаменты в Бычьей башне, да еще строго-настрого наказали соблюдать студенческий режим. Либо к полуночи дома, либо узнаешь, что это такое, когда Кухмистер не в духе. А наутро, будь добр, к Декану. Тот тебе задаст кучу нескромных вопросов. Из-за этих допотопных порядков Пупсер жалел, что его приняли именно в этот колледж. Особенно удручало отношение Кухмистера. Привратник держал его за чужака и сыпал в его адрес такими оскорблениями, которые обычно приберегал для лавочников. Пупсер пытался смягчить гнев Кухмистера, пробовал объяснить, что Дарем — а именно там учился Пупсер — как-никак университет и что в 1380 году в Оксфорде был даже такой колледж — Дарем. Все тщетно. Упоминание об Оксфорде только усилило неприязнь Кухмистера.
9
Иссечение семявыносящего потока
— Это колледж для джентльменов, — твердил он. Пупсеру же до джентльмена было далеко. Поэтому Кухмистер сразу заимел на него зуб.
Пупсер пересек площадь Маркет Хилл. Часы на ратуше показывали без двадцати пяти час. Главные ворота уже заперты, а Кухмистер спит. Пупсер замедлил шаг. Какой смысл торопиться? Все равно теперь гулять ночь напролет. О том, чтобы разбудить Кухмистера, и речи быть не могло. Тот, конечно, откроет, но зато проклятий не оберешься. Ничего, ему не впервой бродить по ночному Кембриджу. Вот только миссис Слони, служанка, — с ней надо поосторожней. Каждое утро она приходит будить Пупсера и, если увидит, что кровать не смята, обязана доложить Декану. Но с миссис Слони можно договориться. «Что такое один фунт по сравнению с разносом в деканате?» — намекнула она после первой ночи скитаний Пупсера, и тот с облегчением заплатил. Миссис Слони не подведет. Пупсеру она даже нравилась. Несмотря на внушительные размеры, было в ней что-то почти человеческое.
Пупсер поежился. Не только от холода, но и при мысли о миссис Слони. Метель усиливалась, ночью на улице и замерзнуть недолго. Это уж точно. Так же точно, как и то, что Кухмистера он будить не собирался. Придется карабкаться через стену. Несолидно для аспиранта, но что делать — выбора нет. Он пересек Тринити-стрит, в конце улицы Кайус повернул направо и по дорожке вышел к задним воротам. Железные прутья на стене еще никогда не выглядели так угрожающе, как в эту ночь. Но не оставаться же здесь, иначе окоченеешь. Напротив ратуши он нашел чей-то велосипед, протащил его по дорожке, приставил к стене и с превеликим трудом встал на него. Наконец-то он руками схватился за прутья, отдохнул секунду и сделал последний рывок. И вот он уже одним коленом на стене. Приподнялся, перенес свободную ногу через прутья, нащупал опору и… прыгнул. Приземлился он удачно — прямо на клумбу. Кое-как встал на ноги и уже было собрался шмыгнуть по тропинке, под сень буков, как вдруг увидел тень. Чья-то рука легла ему на плечо. Дальше все случилось само собой. Пупсер замахнулся и ударил что было силы. Шляпа-котелок незнакомца описала в воздухе замысловатую дугу; Пупсер пустился наутек. Не разбирая дороги, он бежал прямо по газонам, что противоречило правилам Покерхауса: по газонам разрешалось ходить только членам ученого совета. На гравийной дорожке лежал Кухмистер, он никак не мог отдышаться. Пупсер пулей вылетел в ворота, ведущие во двор. На бегу он оглянулся и увидел на снегу темный силуэт. А вот
Что бы там ни было, Кухмистера бросать нельзя, замерзнет ведь насмерть. Надо помочь бедняге, а там пусть делают, что хотят. Нападение на привратника — дело серьезное, могут и из университета попросить. И не закончить ему диссертацию на тему: «Ключевая роль выпечки грубого ржаного хлеба во внешней политике Вестфалии XVI века». Ну, будь, что будет. Он открыл дверь и поплелся вниз по лестнице.
Кухмистер встал, поднял котелок, отряхнул от снега и тут же надел. Затем смахнул снег с жилетки и пиджака. Правый глаз опухал все сильнее. Силен, щенок. Вон какой фонарь посадил. «Стар я стал для такой работы, — буркнул Кухмистер с гневом, к которому примешивалось восхищение. — Но ничего, все равно поймаю». Он пошел по следам, пересек лужайку и по дорожке вышел к воротам, ведущим во двор. Глаз до того распух, что почти ничего не видел, но Кухмистер про него и думать забыл. Не думал он и о том, как поймать виновника. Мысленно он перенесся в далекое прошлое, в дни его молодости. Когда Кухмистер впервые переступил порог колледжа, старший привратник, старый Сукноу Балл, сказал: «Коли не поймал, так и не закладывай». А что было верно тогда, верно и сейчас. Он минул ворота, повернул налево в арку и направился к себе. На двери спальни висело зеркало. «Ну и фонарь, дорогу освещать можно», — подумал Кухмистер, осматривая распухший глаз. Ну ничего, приложить кусок сырого мяса — и все пройдет. Надо будет взять с утра на кухне. Он снял пиджак и принялся расстегивать жилетку, как вдруг кто-то отворил дверь сторожки. Кухмистер быстро застегнул жилетку, накинул пиджак и прошел в кабинет.
Пупсер стоял в дверях подъезда и смотрел, как Кухмистер прошел по двору и скрылся под аркой. Что ж, по крайней мере он не остался лежать на снегу, уже хорошо. И все-таки Пупсер не мог вот так просто взять и вернуться к себе. Нужно было пойти и посмотреть, как там старик. Он пересек двор и вошел в сторожку. Внутри никого не было, и он хотел было отправиться спать, как вдруг дверь спальни открылась и на пороге появился Кухмистер. Правый глаз его почернел и распух. Старое, испещренное венами лицо казалось каким-то перекошенным.
— Ну? — выдавил Кухмистер. Здоровый глаз со злостью уставился на Пупсера.
— Я… это… пришел извиниться, — смутился Пупсер.
— Извиниться? — спросил Кухмистер с таким видом, будто не понимает, о чем идет речь.
— Извиниться за то, что вас ударил.
— Кто вам сказал, что вы меня ударили? — от свирепого взгляда лицо Кухмистера еще более перекосилось.
Пупсер почесал лоб.
— Ну, в общем, извините. Я подумал, что лучше все-таки вас проведать.
— Вы, наверное, думали, что я доложу Декану. Нет, будьте спокойны. Вы же скрылись.
Пупсер покачал головой.
— Нет же, нет. Я подумал, что, может, я… это… ну, ушиб вас.
Кухмистер мрачно улыбнулся.
— Ушиб? Меня ушиб? Да разве это ушиб? — Он повернулся к Пупсеру спиной, прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Пупсер вышел во двор. Ничего не поймешь. Сбиваешь старика с ног, а он даже не обижается. Где логика? Какая-то бредовая иррациональность. Пупсер вернулся к себе и улегся спать.
3
Ректору не спалось. Давешнее угощение ударило по желудку, а собственная речь — по его психике. Жена преспокойно почивала на соседней кровати. Она-то спала, не спал сэр Богдер. И как всегда при бессоннице, он снова и снова прокручивал в мыслях события дня. Мудро ли он поступил? Стоило ли оскорблять чувства обитателей колледжа? Он тщательно все рассчитал, и казалось, что известность Ректора в политических кругах оградит его от нареканий. Что бы там ученые мужи ни говорили, репутация сторонника умеренных и в сущности своей консервативных реформ не позволит обвинить его в стремлении к переменам ради перемен. Еще в бытность свою министром сэр Богдер придумал лозунг «Преобразования без перемен»; кстати, под этим лозунгом недавно прошли налоговые реформы. И сэр Богдер гордился своим консервативным либерализмом, а в минуты откровения с самим собой называл это авторитарным попустительством. Он бросил колледжу вызов, взвесив все за и против, и вызов этот был оправдан. Покерхаус безнадежно устарел, отстал от жизни, а для человека, который всю жизнь только и делал, что пытался идти в ногу со временем, не было греха страшнее. Сэр Богдер всегда выступал за единое среднее образование, во что бы оно ни встало. Будучи председателем комитета по высшему образованию, сэр Богдер преложил открыть политехнические курсы для умственно отсталых. Он гордился тем, что лучше всех понимает, что именно пойдет на пользу стране. Жена его, леди Мэри, такую точку зрения полностью разделяла. Ее семья неукоснительно придерживалась либеральных взглядов и по сей день сохраняла традиции вигов, увековечив их в своем девизе — Laisser Mieux [10] . Сэр Богдер взял девиз на вооружение и, видно, вспомнив знаменитое изречение Вольтера [11] , стал врагом «лучшего» в любом проявлении. Он не верил в пословицу «Учись доброму, а плохое само придет» и полагал, что надо учиться всему. Все, что нужно молодежи, — так это первоклассное образование, а вот преподавателям Покерхауса — хорошая встряска.
10
Oставить лучшее (фр.)
11
Имеются в виду слова Панглоса, герой романа Вольтера "Кандид": "Все к лучшему в этом лучшем из миров"