Новый швейцарский Робинзон
Шрифт:
XXXVIII. Доверенная тайна. Англичанка на острове Вулкана. Отправление на ловлю жемчуга. Дельфиновый мыс. Ловля жемчуга. Приезд домой
Фриц окончил свой рассказ. Но пока его братья и даже мать с любопытством рассматривали его добычу, он таинственно отвел меня в сторону, к отдаленной скамье и, когда мы оба уселись, дополнил свой рассказ следующим обстоятельством.
— Теперь, папа, выслушай еще одну загадочную подробность. Когда я поворачивал оглушенного мною альбатроса, ища пригодного пера, я заметил, что одна из его лап была обвязана куском полотна. Я поспешно снял это полотно и увидел, что на нем было написано какими-то красными чернилами, по-английски: «Кому бы в руки ни попало это письмо несчастной женщины, молю отыскать вулканический остров, заметный по пламени, выходящему из его жерл, и спасти несчастную пустынницу с Огненной скалы».
Пораженный изумлением, я перечитывал эти слова раз десять и едва верил, что делаю это наяву. Возможно ли, — спрашивал я себя, — чтоб в этой пустынной стране находилось еще живое человеческое существо? Как попала сюда эта женщина? Вероятно, как и мы, вследствие крушения. Ах, если б мне удалось вовремя найти ее и спасти!
Однако я старался помочь птице, которая была только оглушена. С этой целью я влил ей в клюв несколько капель меда. Затем, обмакнул перо в кровавую рану тюленя, я написал на куске моего платка: «Надейтесь на Бога: его помощь, может быть, близка!» И, привязав обе тряпочки к ногам альбатроса, который между тем совершенно оправился, я дозволил ему испытать силу своих крыльев и улететь. Он направился по направлению к западу с такой быстротой, что она меня опечалила: я надеялся, что он полетит медленно, и что я, следя за его полетом, увижу Огненную скалу.
— Вот что я хотел рассказать тебе одному, папа. Дойдет ли мое обнадеживающее письмо к ожидающей его несчастной женщине? Где она? Как мне найти ее?
— Дорогой мой, — ответил я Фрицу, — меня чрезвычайно радует благоразумие, с которым ты поступил в этом деле. Ты понял, что должен сообщить этот загадочный случай одному мне, потому что, рассказав его братьям и матери, ты поверг бы их в беспокойство, от которого, по долгу брата и сына, должен оберегать их. Может быть, письмо, привязанное к лапам альбатроса, уже давнее. Может быть и то, что несчастная, которую ты хочешь спасти, находиться от нас на расстоянии недоступном, потому что альбатрос быстр и неутомим и в несколько дней пролетает огромнейшие расстояния, следовательно, местность, откуда он прилетел и куда возвратился, может отстоять от нашей колонии на большое число миль. Но мы поговорим об этом потом, а теперь возвратимся к семье, которая дивиться нашей таинственной беседе.
Говоря это, я встал. Фриц последовал моему примеру. Мы отправились, рука об руку, к жене и детям, которые действительно, уже недоумевали относительно нашего разговора.
— Дорогая жена, — сказал я с некоторой торжественностью, — дорогие дети, обратился я к Эрнесту, Жаку и Франсуа, — Фриц отвагой и благоразумием уже так давно заявил себя достойным полной свободы, что я считаю своим долгом объявить, что с сегодняшнего дня он может вполне сам располагать собой и свои временем. Конечно, он останется нашим сыном и вашим братом; но он сам себе хозяин, и впредь я буду давать ему лишь советы, как отец и друг, а не приказания: ребенок стал мужчиной.
Как я заметил, слушавшие меня были по различным причинам тронуты моим заявлением. Мать обняла Фрица со слезами на глазах и, горячо благословив его, быстро удалилась, под предлогом приготовления ужина, а на деле для того, чтобы, уединившись, отдаться возбужденному в ней нежному чувству. Со своей стороны, трое детей бросились обнимать Фрица, произнося невинные шутки, которыми также хотели скрыть свое волнение.
— От всего сердца желаю тебе радостей и счастья, — сказал Фрицу Эрнест. — Ты скидаешь претексу (римскую одежду отроков) и облекаешься в toga pura et libera взрослых граждан.
— Покрывай меня иногда твоей тогой, когда мне случиться что-нибудь нашалить, — прибавил Жак.
— Бери меня иногда с собой, чтобы я мог быть твоим товарищем, и также пользоваться свободой, — сказал по-прежнему маленький Франсуа.
Фриц молча улыбался, и мы сели за ужин. Во время еды разговор касался, естественно, жемчужных раковин, и я должен был рассказать, как образуется жемчуг, ловлю его, труд водолазов, опасности, которым они подвергаются, и прочее и прочее. Разговор этот привел к решению, что так как мы располагаем целым пластом жемчужных раковин, то на всякий случай нам следует собрать содержимые им сокровища. Но у нас не было необходимых для этой ловли орудий, и изготовление их мы должны были распределить между собой. Я выковал четыре железные крючка, два большие и два маленькие, и насадил их на крепкие палки, которые мы намеревались прикрепить к лодке таким образом, чтоб во время гребли крючья зацепляли за дно залива и отрывали раковины. Эрнест изготовил, по моему рисунку, согнутый инструмент, которым можно бы было отрывать от скал прикрепленные к ним ласточкины гнезда, которых я хотел собрать большой запас. Жак устроил легкую лестницу об одной веревке, с железным крюком на конце. Франсуа помог матери изготовить мешки для складывания оторванных устриц. Фриц же занимался исключительно лишь устройством в своем кайяке, именно в покрывавших его кожах, второго отверстия. Братья Фрица думали, что это второе отверстие и предназначается для кого-либо из них, как товарища в морских поездках. Я угадывал тайное назначение отверстия, но, конечно молчал.
Решив отправиться на ловлю жемчуга, мы стали готовиться к этой поездке. Путевых запасов было у нас довольно: свежий пеммикан, лепешки из кассавы, кукуруза, миндаль, даже бочонок жидкого меда. Все это было нагружено на нашу пирогу, вместе с оружием и утварью, и в благоприятную для поездки погоду мы отправились, оставив дома мать, в сообществе и под защитой маленького Франсуа. Нас сопровождали: Кнопс второй (Кнопс первый давно умер); Жаков шакал — правду сказать, уже состарившийся для подобного дальнего путешествия; Билль, также уже довольно дряхлая, и наконец наши два бульдога, Бурый и Рыжий; климат и хорошая пища помогли последним развиться до того сильно, что я охотно сравнивал их с собаками, которых царь Пор подарил Александру и которые храбро вступали в бой со львами и слонами.
Жак выпросил себе место на кайяке брата и, поместившись во втором отверстии, намеревался служить нам лоцманом, — конечно, под наблюдением Фрица.
Мы плыли за кайяком и подобно ему отважно прошли между скал Моржа, о которые с пеной разбивались волны. Местами мы видели на берегу выбеленные временем остовы морских животных, один из которых мои молодые спутники охотно захватили бы с собой для нашего музея. Выехав на спокойную поверхность большого залива, мы любовались плававшими на его блестящем зеркале красивыми тонкочерепными ботиками, и наши лоцмана словили несколько штук раковин, которые мы бережно сложили в нашу лодку.
Скоро мы достигли плоского мыса, который, по его виду, называли мысом Дельфина. Обогнув его, мы увидели вдали, за мысом Арки, интересовавшую нас губу Жемчужных Раковин.
Исполинский свод, под которым мы прошли, действительно заслуживал восторга, с которым отзывался о нем Фриц, и как последнего, так и нас облетали, подобно летней стае комаров, тысячи морских ласточек. Впрочем, мы не долго предавались созерцанию красоты свода: под ним мы видели богатства, которыми мы, рано или поздно, могли воспользоваться, и каждый из нас принялся добывать гнезда, при чем изготовленная Жаком веревочная лестница давала нам возможность взбираться до трещин в скалах. Но так как дерзкие попытки детей внушали мне опасения, то я прекратил их. Добыча была сложена в большой мешок, помещенный нами затем в лодку, и мы продолжали плавание, подкрепив себя предварительно пищей.
Прилив помог нам беспрепятственно пройти этим опасным ущельем, и мы очутились вскоре в прекраснейшей бухте, какую мне когда-либо удавалось видеть. Окружность ее была от семи до восьми миль. Вид ее разнообразили рассеянные местами маленькие острова. Со стороны моря она была ограждена от бушующих волн поясом высоких и низких скал, по средине которых оставался свободный проход, довольно широкий для самых больших кораблей. Единственное неудобство, которое заметил бы в этой природной гавани моряк, состояло в том, что в ней было несколько отмелей. Но отмели эти, состоящие частью из раковин, подымались до уровня воды, были видны и потому не представляли опасности.