Новый Свет
Шрифт:
Я вынул руку из ремней, которыми мой щит крепился к руке и отбросил тот в сторону. В это время император кружил вокруг меня, продолжая прикрываться помятым щитом. Сам же я обеими руками схватился за рогатину и поучаствовал в себе пламенную уверенность, сразу же бросившись в атаку.
Пользуясь тяжестью оружия в своих руках, нанёс несколько быстрых уколов в щит лагриканца, не с целью убить его, а сколько напугать. Крепкая сталь с лёгкостью пробила бронзу, оставив сквозные дыры. Аяк всё понял и быстро отступив на несколько шагов назад, незамысловато метнул в меня своё оружие. Оно летело столь медленно, что я мог бы с лёгкостью перехватить его в полёте и отправить обратно адресату, но заместо просто отшагнул в сторону, не отрывая
Юный император также сбросил свой щит и потянул из ножен на своём поясе два длинных узких кинжала, длина которых едва не достигала полуметров. Кинжалы были без гарды и хоть какой-то защиты кисти, а клинок был прямым и обоюдоострым, с небольшим долом и маленьким кровостоком у самой рукояти. Но странным было не это. Странным был цвет металла, который был совершенно точно сталью. Я бы мог посчитать, что кто-то из моих кузнецов торговал «налево» стальным оружием, но форма была непривычной для суров. Можно было бы предположить, что это работа лагриканских мастеров, но она была слишком чистой для кузнецов аборигенов, никогда раньше не сталкивающихся с таким металлом ранее.
Туземец, крутанув кинжалами в ладонях и рванулся в атаку. Он был яростен и быстр, нанося множественные удары, особенно никуда не целясь, просто пытаясь достать меня. Разогнанное дурманом тело позволяло императору повысить скорость движений и реакцию, но практически полностью убирало инстинкт самосохранения, оставляя его где-то на самых дальних затворках сознания. Аяк продолжал резать воздух своими ударами, словно был не воином, а мельницей. Его отлично заточенные кинжалы не успевали, но жадно пытались прорезать мою плоть. Впрочем, Аяк был слаб. Он точно не был воином и попусту тратил свои силы, тогда как я, пройдя десятки боёв и лично лишив жизни сотни человек, отлично отточил каждое своё движение, чувствуя в бою каждый мускул, каждый нерв, скрытый под кожей. Я постоянно уворачивался, в открытую усмехаясь над противником. Этого слабого человека, скрывающего свой страх за дурманом, я боялся всего несколько минут назад, но сейчас опасности от него не ощущалось от слова «совсем», ведь он даже не пытался защищаться, полностью открыв свой корпус для атаки. Я забавлялся и веселил окружившую нас толпу, которая наблюдала за жалкими попытками императора победить в заранее проигранном бою.
В один момент мне надоело постоянно уворачиваться от слабых ударов Аяка и я ударил его древком копья в лицо. Просто с силой толкнул, будто делая жим от груди. Император пропустил этот удар и толстое древко впечаталось в его нос, разрушая хрящ. Аяк рухнул на спину и его грудь стала заливать кровь, стекающая под каплями зарождающегося ливня стекающие вниз. Парень попытался подняться на ноги, но я ударил его «пяткой» копья прямо в открытое солнечное сплетение, выбивая из лёгких воздух. Император стал задыхаться, сипеть и пытаться втянуть хоть немного воздуха в лёгкие. Его одурманенное сознание рвалось в бой, но тело, скованное болью, не позволяло сдвинуться с места. Император попытался поднять свои кинжалы, но пинком ноги я выбил оружие из одной руки, а вторую пришпилил к земли широким наконечником рогатины. Юный правитель заорал от невыносимой боли, а я медленно опустился на корточки, чувствуя, как тарабанят по спине холодные капли разразившегося ливня.
– Я тебя предупреждал что будет, если ты меня обманешь?! – с плотоядной улыбкой спросил я Аяка, - Предупреждал. Ты думал, что я не узнаю о твоих планах? А я узнал. Скоро ты погибнешь, а твоих воинов нашпигуют свинцом. Прямо сейчас флот, который ты послал по Инн горит ярким пламенем, и воины умирают пот огнём моих пушек и стрелков. Зря ты пытался меня обмануть. Ты, видимо, подумал, что смерть минует тебя? За смелость тебе моё уважение, но очень зря ты решил против меня выступать. Ты погубил не только себя, но и всю свою империю.
Я выпрямился и выдернул рогатину из почти рассечённой надвое кисти Аяка. Удивительно, но не смотря на страшную боль, лагриканец оставался в сознании, что не могло не вызывать уважения. Впрочем, от этой частички сейчас ничего не значило, а потому я перехватился иначе за древко, взяв копьё для рубящего удара. Занеся оружие над головой, я с сил опустил его прямо на шею раненного удара. Большой вес и широкий наконечник рогатины были хорошим подспорьем, но даже так мне не удалось срубить его голову с первого раза. Пришлось нанести несколько ударов, прорубая кожу, гортань, мышцы и позвонки. Каждый удар всё больше и больше заливал меня кровью, которая практически моментально смывалась крупными каплями разошедшегося ливня.
Наконец, голова вождя была отделена, и я насадил её на копьё с диким рёвом поднимая над собой. Кровь сливалась по древку, но я плотоядно улыбался. Я ощущал в себе силу, пышущую внутри сердца. Эта сила была нечеловеческой, будто бы по-настоящему божественной и потому сейчас я был готов в одиночку броситься на напуганный строй лагриканцев, но разум был сильнее. Глубоко выдохнув, я положил копьё на плечо и пошёл по грязи к своим бойцам. Поравнявшись с Берндом, который единственный ожидал моей победы, я воткнул копьё в грязь под ногами и крикнул своим бойцам:
– Убить всех до единого! Это приказ!
Я махнул над головой рукой и из-за спин ожидавших наёмников появились аркебузы. Пока аборигены пытались осознать смерть своего правителя, то стрельцы растянулись в шеренгу и без приказания дали залп. Шеренгу сразу затянуло пороховым дымом, а сотня лагриканцев словно подкошенная рухнула в грязь.
Не успели аркебузиры уйти на перезарядку, как заговорили пушки. Канониры не привыкли препятствовать исполнению моих приказов, не смотря на их возможную глупость. Пушки, заранее нацеленные на лагерь, рявкали, отправляя в полёт раскалённые ядра и бомбы. Оставшиеся там аборигены не знали, что им делать. Как только упали первые снаряды, то кто-то попытался лезть на горы, другие пытались спрятаться внутри поселения, а третьи наши в себе силы пойти в атаку. Они попёрли неорганизованной толпой, натыкаясь на пули аркебузиров, каждый из которых раз за разом нажимал на спуск, не проявляя эмоций, а потому никто не смог добраться до наших позиций, оставляя свои жизни на размокшем поле, превратившимся в сплошную грязь. Пушки же рявкали без устали. Здесь ну было смысла в залпах, а потому били по готовности. Вышколенные пушкарские команды работали слаженно, каждый боец знал свою роль и потому мне оставалось что только наблюдать за этой музыкой войны, смотря как тысячи душ погибают под ударами артиллерии. Победа была окончательной.
С момента сражения минуло несколько дней, и мы успели вернуться в Вольгород. В нашем обозе несколько телег было занято головами тех ларингийцев, которые вздумали восстать против моей власти. Правда, после того ада, который устроила моя артиллерия, целых головёшек осталось не так уж и много. Что же в это время происходило на реке Инн? Как и предполагал Рубен, направленный на помощь к союзникам, разбить флот мятежников оказалось не так сложно и большая часть из тех, что не сумела отступить, погибла или рискнула сдаться в плен. Впрочем, имеющих реальный боевой опыт там было столь малым, что это было скорее избиением, нежели битвой.
Сейчас же я стоял на стене Вольгорода, смотря на тянущиеся в город толпы. Это были посланники. Посланники, которые хотят получить мир и выторговать жизнь у Огненного Вождя. Именно такое имя я получил среди лагриканцев, которые стали свидетелями последних битв. Впервые за сотни лет император Инн смог собрать войска практически всех городов и пустить их против врага, но потерпел поражение, которое, казалось бы, было невозможным. Конечно, ни будь у меня лазутчиков Ки’бака, то план Аяка мог бы свершиться вполне удачно, а уж тогда остаётся только гадать над тем, что произошло бы с поселением.