Новый выбор оружия
Шрифт:
Из-за постоянной стрельбы слышно было плохо, в воздухе, перебивая вонь сероводорода, висел запах пороха.
Новый цикл атаки. Кончатся они или нет?
Показалось, что нас стало меньше. Я заставил себя отвлечься буквально на долю секунды, чтобы пересчитать своих, и остолбенел: не было Патриота.
– Где Патриот? – крикнул я.
Ответом была растерянная ругань.
– Утащили, – отрывисто сказала Энджи, – мы не заметили, а его утащили.
– Ангидрид твою валентность! – не удержался я. – Через медный купорос!
Прямо
Я отмахнулся стволом. Тварь скрылась в тумане.
Кажется, самая пора настала молиться и вспоминать прожитую жизнь, утешая себя тем, что скоро с семьей увижусь…
Закончилось все еще быстрее, чем началось. Мутанты растворились в тумане, словно их и не было. Если бы не исчезнувший Патриот, можно было бы решить, что мы стали жертвой морока.
– Надо его найти, – прохрипел Никита.
– Его сожрали, да? – пробормотала Энджи. – Его что, съели, поэтому нас оставили в покое?
Я посветил на землю. Несколько шагов – и вот он, кровавый след. Небольшая лужица черной жидкости, вокруг – отстрелянные гильзы. Укусили его, что ли? Такое чувство, что подстрелили.
А потом уже сбили с ног и потянули. Насколько же быстро это произошло, что никто ничего не заметил? Конечно, мы были сосредоточены, но ведь Патриот даже крикнуть не успел!
Дальше его волокли – на камнях и мусоре остались мазки крови. Мы двинулись по следу, не забывая прислушиваться и смотреть по сторонам. Паники не было – только опустошение, то, что приходит за гранью страха и отчаяния. Не выбраться нам со свалки. Легко бороться со зримым врагом, а с невидимым, появляющимся ниоткуда и исчезающим никуда, что делать?
Патриота мы нашли быстро.
Он сидел, привалившись спиной к груде битого кирпича, на коленях лежал «калаш», рюкзак валялся рядом. Патриот тяжело, булькая, дышал, на губах пузырилась кровавая пена. Одежда – лохмотьями, грудь, ноги в крови. Не понятно даже, куда он ранен.
– Друг! – Никита упал рядом с ним на колени, принялся обшаривать. – Дружище, сейчас мы тебе поможем! Где у тебя это снадобье, которое ты Энджи давал? Сжуешь листиков, а мы перебинтуем, донесем тебя до укрытия! Ты что, умирать тут вздумал?
Он тормошил и тормошил Патриота, но тот не откликался. Глаза его были приоткрыты, поблескивал белок. Я с удивлением заметил, что начало светлеть – туман редел.
– Бойтесь, – пробормотал Патриот еле слышно. – Бойтесь Скубиду.
– Ты о ком? – переспросил Пригоршня.
Но Патриот не ответил – хриплое дыхание его прервалось, он дернулся, выгнулся дугой, уронив автомат, и умер.
Мы замерли в молчании.
– Предсмертный бред, – высказался Вик. – Надо его похоронить, да, по сталкерским обычаям?
– Надо-то надо, – Шнобель почесал нос, – но место уж больно поганое, нельзя здесь задерживаться.
Нам ничего не оставалось, как согласиться. Поднялся ветер, и туман практически истаял, и
Я открыл его.
Патриота звали Александр Галицкий, он родился в Москве, и было ему тридцать два года. За обложку он вложил пятитысячную купюру и листок с телефонами.
Вспомнив свои подозрения, я отстегнул его ПДА, открыл отправленные сообщения: пусто. Зато мигал желтый конверт непрочитанного входящего.
«Патриот, спасибо, сведения получили, теперь ждем информацию о вашем маршруте. До связи».
Ругнувшись, я зачитал сообщение вслух и добавил:
– Вот, кто сливал наш маршрут. Осталось выяснить, кому.
Шнобель снял его окровавленную куртку и принялся обыскивать, Пригоршня похлопал по карманам его штанов, вытащил нож и рулончик туалетной бумаги. Шнобель издал радостный возглас, демонстративно щелкнул своим модным ножом, вскрыл потайной карман и с видом победителя вручил мне пластиковую карточку. В ней значилось, что Галицкий был подполковником российских спецслужб. Действующим причем. Не «военсталом», а настоящим контрразведчиком.
Вот этот парень с отечественным оружием – из ФСБ?!
Под ложечкой засосало: вот оно как, вот он – «крот», лежит мертвый. И с одной стороны – значит, опасность со стороны загадочных «мародеров» и прочих темных личностей (узнаю почерк родной «кровавой гэбни»!) нам больше не грозит. И никто не узнает, куда мы идем. С другой, ФСБ начнет искать сотрудника, а нас с Пригоршней в Зоне каждая радиоактивная свинья знает. И с третьей – жаль парня. По-человечески он был мне симпатичен, даже не хочется верить, что он предатель.
Энджи подошла ко мне, потопталась рядом, словно хотела что-то спросить, но передумала.
Мужчины молчали.
– Нужно идти, – наконец, сказал я. – Патриота… Сашу… придется оставить. Документы передадим родным. Нам нужно идти, пока снова не поднялся туман.
Разобрав имущество покойного и прикрыв ему лицо его же курткой, мы двинулись к краю свалки. Туман больше не сгущался, путь был ясен и прост, и только на сердце – невозможно гадко. Шнобель, яростно и зло улыбаясь, нес за спиной гитару Патриота.
Будто удовлетворившись одной жертвой, Помойка отпустила нас. Ветер стал сильнее, разогнав не только туман, но и низкую облачность, выглянуло закатное солнце, низкое, красное, подсвечивающее все контрастным алым светом. С края холма я смотрел на березовую рощу внизу. Казалось, что стволы истекают кровью.
Предстоял спуск. Зелье, которое покойный Патриот дал Энджи, еще действовало, и девушка держалась бодро.
На этот раз на разведку отправили Шнобеля, он сам вызвался. Я был ему благодарен: укушенная нога разболелась, голень раздуло, надо бы антибиотики вколоть. Шнобель резво спустился вниз и заявил: