Новый взгляд на историю Русского государства
Шрифт:
Нам возразят, что это толкование субъективно и спорно; но мы и не выдаем его, в противоположность Морозову, за единое и истинное решение задачи. Мы хотим только показать, что, оставаясь на почве астрономического толкования и даже принимая основные положения Морозова, можно прийти к выводу, подтверждающему дату Откровеция, как ее устанавливает библейская критика [431] . Но при этом у нас есть два преимущества перед Морозовым. Первое заключается в том, что мы не прибегаем при толковании к помощи туч, облаков, ветра, грома, предполагаемого затмения, не прибегаем к искажению смысла текста путем произвольного перевода, но остаемся исключительно на почве астрономического и астрологического толкования, соответствующего уровню знаний и взглядам эпохи, и на почве имеющегося налицо текста, не допуская никаких произвольных переводов. А второе наше преимущество заключается в том, что при нашем толковании учтен основной характер Откровения, как предсказания, основанного на астрологии и экстатике, что совершенно не учитывается Морозовым. Вывод из всего этого, конечно, только один: в применении к Откровению астрономический метод не может быть точным, так как астрономические вычисления всегда будут основаны на субъективном толковании, и так как при желании всегда можно дать такое толкование, которое астрономически оправдает любую желаемую дату.
431
Можно с меньшей очевидностью оправдать и другой, менее принятый в науке взгляд, согласно которому Откровение было написано в 60-х годах I века. Тогда наблюдение над Юпитером будет относиться к 63 г., а расчет появления Сатурна в Весах и Скорпионе — к 69—72 гг.; в промежутке будет огненный [pyrrhos] конь с большим мечом — комета Галлея, которая должна была явиться в 65—66 годах.
Так шатается первый краеугольный камень сооружения Морозова. Перейдем теперь к другому его важнейшему положению определению времени жизни Иисуса, отождествляемого им с Василием Великим. Пророков мы покуда минуем, так как в цепи умозаключений Морозова они тесно связаны с Откровением, и если падает морозовская дата Откровения, то падают и даты пророков; вопрос же о времени жизни Иисуса разрешается Морозовым вне связи с Откровением и пророками. Морозов основывается на рассказе Евангелий Марка, Матфея и Иоанна об обстоятельствах, сопровождавших казнь Иисуса; этот рассказ Морозов, в противоположность общепринятому взгляду, считает целиком достоверным, не исключая даже и некоторых чудес. Центр тяжести, по Морозову, лежит в известии, что во время казни Иисуса, от 6 до 9 часа, была тьма (skotos) по всей земле; эту тьму, по мнению Морозова, надо понимать, как затмение, и притом затмение лунное, так как в полнолуние, которое имело место во время казни Иисуса, солнечных затмений не бывает. Отсюда Морозов стал искать подходящего лунного затмения в течение первых веков нашей эры, и притом не ранее 21-го марта, так как христианская пасха не празднуется ранее 22-го марта. Такое затмение он и нашел 21-го марта 368 года; отсюда, время жизни Иисуса должно, по Морозову, относиться к IV веку нашей эры, а казнь его — к 20-му марта 368 года.
Прежде всего, поставим первый вопрос, — возможно ли астрономическое толкование вышеприведенного известия Евангелий. Дело идет, конечно, о значении слова skotos: можно ли в данном случае от явления заключать к причине? Третий евангелист это сделал и добавил, сравнительно с Марком и Матфеем, объяснение появившегося мрака именно затмением, но затмением солнца. Затмение солнца, конечно, исключается; Морозов прав, говоря, что тут перед нами объяснительная позднейшая вставка. Но возможно ли толкование в смысле лунного затмения? Возможно только в том случае, если казнь Иисуса происходила вечером; Морозов так и думает, и, полагая в простоте душевной, что раз на востоке день (в смысле счета дней недели и месяца) начинался с вечера, то и счет часов, тоже начинался с вечера, а именно, первый час соответствовал нашему 7-му часу вечера. Тогда время от 6 до 9 часов евангельского счета будет соответствовать, по нашему счету, времени от 12 до 3 час. ночи, когда лунное затмение могло быть ясно видимо. Но беда этого толкования заключаете в том, что оно совершенно произвольно искажает текст и основано на полном незнакомстве Морозова со счетом часов, принятым во всем древнем мире. Этот счет часов, установленный в Вавилонии и оттуда распространившийся по всему древнему миру (ср. Herodot., II, 109), заключался в том, что день, от восхода Солнца и до его захода, делился на двенадцать часов, причем первый час соответствовал, в среднем, 6-7 часу утра, колеблясь в зависимости от времени года. Для счета часов употреблялись солнечные часы, имевшие неподвижную шкалу в 12 часов, вследствие чего и час не всегда имел одну и ту же продолжительность, в зависимости от времени года. Сообразно с этим делением дня делили и ночь на 12 часов; но это деление не было повсеместным и обычным и чередовалось с другими способами, напр., с делением ночи на четыре стражи, т.е. по сменам караулов. Казнь Иисуса происходила утром; об этом совершенно единогласно говорят Евангелия. Он был отведен к Пилату на рассвете (proi); после краткого разбора дела Пилат передал Иисуса солдатам для исполнения приговора; распят Иисус был б третьем часу (Марк., 15, 25), т.е., в 9 часу утра; труп Иисуса был снят с креста после смерти, последовавшей, по обстоятельствам казни, слишком быстро (Марк., 15, 44), вечером (opsias — Марк., 15,42; Матф. 27, 57; ср. Лука, 23, 54: «день тот был пятница и наступала суббота»); отсюда «тьма» могла быть только от 6-го до 9-го часа дня, т.е. от 12 до 3-х часов дня по нашему счету. И, конечно, только такое внезапное наступление темноты среди яркого дня — от 12 до 3 час, — и могли разуметь евангелисты; их читатели только при таком изображении могли проникаться ужасом, на который рассчитан весь тенденциозный рассказ о тьме, землетрясении и разрыве храмовой завесы. При толковании Морозова, все действие, вопреки ясному тексту всех Евангелий, переносится на ночные часы, когда не могло быть ни толпы народа около креста, ни потрясающего впечатления чудесного наступления тьмы среди белого дня.
Таким образом, мы видим, что астрономическое толкование «тьмы» во время казни Иисуса базируется исключительно на обычных для Морозова приемах: читать не то, что есть в тексте, а то, что нужно для его предположения, и переделывать факты, если они противоречат гипотезе. С этим принципом «тем хуже для фактов» мы встречаемся уже в «Откровении»; там Морозов свое предположение о принадлежности Откровения Иоанну Златоусту доказывает, между прочим, тем, что Златоуст якобы был революционером и призывал антиохийцев разбивать императорские статуи, хотя речи Златоуста о статуях наоборот рисуют Златоуста верноподданным, бичевавшим антиохийцев за враждебные чувства к императору. Мы должны поверить заявлению Морозова, что эти речи поддельные, а недошедшие подлинные речи имели революционное содержание. Но в науке не принято верить, это — дело религии... Однако, к вере в новые, открываемые Морозовым факты он призывает нас и в вопросе об Иисусе. Он ищет его среди церковных деятелей IV века и находит в лице Василия Великого. Основания: 1) Василий Великий значит «великий царь», а Иисус был распят, как «царь богославных» — отсюда Василий совпадает с Иисусом (?); 2) житие Василия «во всем» совпадает с Евангелиями, кроме... того факта, что Василий был приговорен к смертной казни и неудачно «столбован» за предсказание лунного затмения. Казнь Иисуса за это преступление есть в евангелиях (но ведь Иисус по Евангелиям никакого затмения не предсказывал и не за это был распят; «царь иудейский» не значит «астроном-предсказатель?»), но этого нет в житии Василия; факт этот, по мнению Морозова, по каким-то причинам, опущен биографом Василия, но он, Морозов, после своих астрономических вычислений и сличения «жития» и евангелий считает своим полным правом внести «в жизнь четьи-минейского „великого царя“ лунное затмение 21-го марта 368 года и его результаты, описанные в евангелиях» (стр. 161; ср. стр. 147; 156—157). Морозов имеет право в любое литературное произведение вносить любые дополнения и объявлять, что он этим исправляет намеренные пропуски; но мы имеем полное право объявить такой способ исправления и дополнения литературных произведений и создание новых фактов плодом поэтической фантазии.
Теперь несколько слов о пророках. Определяя время их происхождения астрономическим путем, Морозов на основании выводов «Откровения в грозе и буре» уже наперед считает исключенной возможность появления их в дохристианскую эпоху и ищет их даты в период после начала христианской эры. Эта презумпция совершенно произвольна. Правильный научный метод требует, чтобы были взвешены все возможности, и только после совершенного исключения одной возможности исследователь имеет право испытать другую. В данном случае Морозов имел дело с бесспорным в науке положением, что пророческие книги еврейской библии были написаны в дохристианскую эпоху, что изречения пророков вовсе не имели в виду предсказания Христа, как стали толковать их богословы в первые времена христианства, но были связаны с событиями и идеями того времени, когда жили пророки. Поэтому при применении к пророкам астрономического метода Морозов должен был прежде всего проверить при его помощи датирование пророков дохристианской эпохой и только в случае неудачи строить новые предположения о сущности иудейства, как секты, а не нации, о датировании его первыми веками нашей эры и т.д. Не сделав этой предварительной работы и начав прямо с характеристики иудейства как явления, самое раннее, II века нашей эры, Морозов начал строить новое здание без фундамента.
Попробуем произвести эту проверку, конечно, в тех случаях, когда применим астрономический метод. Его надо исключить по отношению к Захариии и Иезекиилю. Захария в начале VI главы описывает свое видение, в котором ему «из ущелья среди медных (nechoscheth) гор» явились четыре колесницы, запряженные разномастными конями. Морозов считает колесницы символами планет: Марса, Меркурия, Юпитера и Луны («Пророки», стр. 158—159; по «Христу», стр. 255, вторая колесница не Меркурий, а Сатурн) и, поправляя в тексте, неизвестно на каком основании, вместо nechoscheth — nachasch, змей, определяет, что все эти четыре планеты были около созвездия Змеедержца. Далее дату «24 день 11-го месяца» он считает 24 января «по византийскому или еврейскому календарю» и для этого дня определяет астрономически дату — 466 г. по Р. Х. Не говоря уже о произвольном приравнивании 11-го месяца еврейского года к январю, текст Захарии не знает никаких оснований для астрономического толкования. В своем «литературном» переводе Морозов не только исправил nechoscheth на nachasch, но еще пропустил 4-5 стихов, где ангел дает Захарии объяснение видения: четыре колесницы, это — четыре ветра небесных (ruchoth haschammajim), обходящие землю... Иезекииль в I главе рассказывает свое видение, в котором, по мнению Морозова, фигурируют три планеты и Луна, и на основании их положения вычисляется дата 5 июня (почему июня?) 453 года. Текст Иезекииля сам по себе, однако, совершенно не дает данных для такого толкования и потому подвергается у Морозова своеобразной переделке, как видно из следующего сравнения:
| Точный перевод с еврейского | Перевод Морозова |
|---|---|
| (Курсивом — места, совершенно пропущенные в переводе Морозова) | (Курсивом — места, произвольно добавленные Морозовым) |
| И вот бурный ветер пришел с севера, и большое облако в нем, и блеск был кругом него, и пылающий огонь, и из середины огня (сияло), точно блеск полированной меди. И в середине сего — подобие четырех живых существ; и таков был вид их: образ человека у них, но четыре лица у каждого из них и четыре крыла у каждого из них; и ноги их были прямые, и подошвы ног их круглые, сверкали они, как блеск меди. И рука человеческая была под крылами их по четырем бокам их. [И лица всех четырех не поворачивались, когда шли они] [432] ; каждое шло прямо перед собою. И вид лиц их: [лицо человека спереди у (всех) четырех], и лицо льва справа у (всех) четырех, и лицо быка слева у (всех) четырех, и лицо орла сзади у (всех) четырех; и верхние крылья были распростерты кверху у (всех) четырех; и каждые два крыла были соединены одно с другим; и каждые два других крыла покрывали тела их. И каждое шло прямо вперед пред собою; куда дух побуждал их итти, туда шли они и не поворачивались. | Шла буря с севера, большое облако со сверкающими молниями, а вокруг него тянулось сияние Млечного пути, как светящийся поток, текущий между вспышками огня грозы. На южной же стороне неба были видны четыре живые существа — планеты — и там же выделялся облик человека (в созвездии Змиедержца). К нему одному шли те четыре лика (планет), и у него же одного, таинственного, были четыре крыла неба (две из двенадцати пар клиньев, отсекаемых от небесной сферы ее меридианами). Непреложно было шествие этих существ, и вогнутость путей их была, как вогнутость пути окружности, и все четыре лика их сияли, как полированная медь. Человеческие руки простирались под крыльями неба над ними (у созвездий Змиедержца, Стрельца, Геркулеса), а крылья неба соприкасались одно с другим и не останавливались во время своего кругового шествия по небу, идя каждое вперед (по направлению ежесуточного движения находящихся под нам планетных ликов). Очертание Льва было направо от них, очертание Тельца налево, а очертание Орла находилось около всех четырех над ними. Их лики и их крылья были разделены (небесными меридианами) попарно сверху вниз, и в каждой паре одно крыло соединялось с другими (на небесном экваторе) и два покрывали тела тех живых существ. А сами живые существа — планеты — шли туда, куда влек их дух. |
432
Места, поставленные в [...] , переведены с греческого, так как еврейский текст здесь испорчен.
Пропуски и добавления, сделанные Морозовым и обозначенные курсивом, сами говорят за себя; для характеристики перевода остается добавить только еще несколько отдельных примеров. Евр. 'arba'a panim le'echath (жен. род.! относится к chaja — существо — жен. рода) — четыре лица у каждого (существа) — Морозов переводит «к нему одному (но 'adam — человек — муж. рода!) шли (?) те четыре лика». Евр. le'echath lakhem — у каждого из них — переведено «у него одного (но должен бы быть муж. род!) таинственного». Евр. jisabbu, «не поворачивались», от sabab, Морозов перевел «не останавливались». Reglkkhem — двойств, число! — значит «ноги их», переведено «шествие». И так далее. В результате получился не новый литературный перевод, а новое литературное произведение. Но зачем же выдавать его за текст Иезекииля?
По отношению к Даниилу, Иеремии и 34 гл. Исайи возможно применить астрономическое толкование, хотя более или менее вероятно оно только по отношению к 34 гл. Исайи. Рука, которая пишет на стене (а не на небе) во время пира Валтасара (Даниил, гл. V), может быть истолкована и не в смысле кометы; но если даже мы примем это толкование, то и в дохристианскую эпоху найдутся даты, оправдывающие научные взгляды на время происхождения книги Даниила. По общепринятому в науке взгляду, книга Даниила в целом была написана в 165 — 164 г. до Р. Х., в эпоху маккавейского восстания, причем автор ее использовал некоторые литературные материалы, восходящие к последним годам эпохи плена. Если мы предположим, что рука есть символ кометы, то вышеуказанная дата оправдается привлечением кометы Галлея. По ее периодам она должна была появиться именно около середины 160-х годов и 540-х годов до Р. Х.; первое соответствует дате книги в целом, второе -времени происхождения легенды о пире Валтасара, под которым разумеется сын последнего вавилонского царя Набонеда, Бел-шарушур; последний, по-видимому, с 549 г. и почти вплоть до падения Вавилона в 537 г. правил за больного отца. Первое нападение персов на Вавилонию относится к 10 году Набонеда, т.е. около 545 г. (ср. Тураев, История Древнего Востока, II, 158-159); это нападение, в связи с появлением кометы в ближайшие годы после него, и могло послужить поводом к составлению апокалиптической легенды о пире Валтасара, так как иудеи, пламенно жаждавшие гибели Вавилона, несомненно, рассчитывали, что Кир теперь же двинется на столицу халдейского царства и положит ему конец. Автор книги Даниила использовал этот отрывок V века для своего откровения о предстоящей гибели Антиоха IV и торжестве верных.
Астрономическую зацепку для определения эпохи Иеремии Морозов находит в ст. 11—14 первой главы. Росток миндального дерева и кипящий котел (у Морозова почему-то «размахнувшаяся кочерга») являются, по Морозову, символами кометы; такое же толкование дает этим символам и Д. Святский («Галлеева комета в Библии и Талмуде»). Убедительным это толкование не может быть, так как нет речи, чтобы знамения были на небе; однако, и безусловно отвергать его возможность не приходится. Но два астронома, согласные в толковании, дают разные даты. Морозов, исходя из презумпции, что пророки позже Откровения, считает, что дело идет о появлении кометы Галлея в 451 г. по Р. Х.; Святский, напротив, считая книгу Иеремии произведением дохристианской эпохи, указывает ее дату по той же комете Галлея в 619 г. до Р. Х.; эта дата соответствует эпохе выступления Иеремии в качестве пророка, как она определяется научной критикой, а именно, между 616 и 629 годами до Р. Х. Астрономический метод в применении Святского подтверждает научную точку зрения. Далее идет Исайя. Книга пророческих изречений, носящая имя Исайи, является, с научной точки зрения, собранием изречений и речей различных пророков, причем лишь около 30% книги, преимущественно в первых 26 главах, принадлежит подлинному Исайи. 34 глава, на которой основывает свои расчеты Морозов, относится к группе 28 — 35 глав, которые по характеру своего содержания, стилю и намекам на исторические события считаются очень поздним отрывком апокалиптического содержания; время происхождения их, на основании 33 главы, относится обычно к моменту победы Маккавеев над Антиохом IV Епифаном, т.-е., примерно, к 162 г. до Р. Х. Меч Иогве на небесах (34 гл. 5 стих), несомненно, означает комету; Морозов ищет ее в первые века нашей эры и отождествляет ее с кометой 442 г. китайских летописей. Но, примерно, около 163 г., как мы видим, должна была явиться комета Галлея, которая и могла дать повод к написанию отрывка 28—35 гл. Исайи.