Новый закон существования
Шрифт:
– Ещё и срок добавят, – дополнила Маша.
Марго кивнула и продолжила:
– Только чем ты его вытащишь? Не голыми же руками вырывать? – Марго хихикнула и закатила глаза, что-то вспоминая. – Был случай такой: девчонки парой сбежали и пытались выгрызть зубами друг у друга эти штуковины. Закончилось всё тем, что одна из них напарнице артерию какую-то перегрызла случайно. Та тут же и померла. Когда головастики отыскали их, вторая лежала в луже крови и пыталась утопиться.
Лиза представила девушек, перегрызающих друг другу шеи, и содрогнулась от страха. Марго без тени
– Потом головастики заковали её в наручники, чтобы назад в Ферр привезти, так она нарочно побежала. От ударов тока сердце её не выдержало и разорвалось.
– Это ужасно. Неужели это реально произошло? – засомневалась Лиза.
– А ты спроси у Старухи, так это или нет. Потом и поговорим.
– Кто это – Старуха?
– Бабка одна, постоянница здесь. Уж не знаю, в чём она так провинилась в этой жизни, но, кажется, в Ферре она сидит дольше, чем на свете существует. Да ты её наверняка видела, она вчера прибыла. В одном поезде с тобой.
Лиза напрягла память. Перед глазами всплыл образ сухонькой старушки, которая шла, сгорбившись, перед ней в конвое. Действительно, в чём она могла провиниться, что в таком возрасте попала в Ферр в очередной раз?
– Этот маячок навсегда теперь с тобой. Когда выйдешь отсюда, его лишь деактивируют, но доставать не будут. А как вернёшься, пик, – Марго пальцем нажала на невидимую кнопку в воздухе, – снова тебя пасут.
– Из Ферра даже если и выйдешь, то Ферр из тебя – никогда, – удручённо добавила Маша.
– А вы здесь не первый раз? – обратилась к ней Лиза.
Маша, даже не взглянув в ответ, повернулась к Марго:
– Она любопытная. Не люблю таких.
– Ой, можно подумать, ты хоть кого-то любишь? – вмешалась Саша.
– Раньше любила, потому и тут, – ответила Маша. Саша театрально вздохнула, откровенно демонстрируя неприязнь к прозвучавшим словам. Выждав минуту, она присела на край кровати и решила сменить тему:
– Я здесь второй раз. Осталось сидеть полгода – она убрала длинные волосы, обнажив изящную шею и маячок. В металлическом круге изумрудным светом горела цифра «183». – Первый раз попала сюда, когда мне было двадцать три: меня пытались изнасиловать на улице. Правда, мне тогда удалось сбежать. Пришла домой, рассказала всё родителям. А они… – Саша опустила голову и чуть тише продолжила. – Они меня не приняли. Обвинили в том, что я сама виновата в случившемся. Якобы слишком легкомысленная. Отправили сюда на перевоспитание.
– А второй раз? – спросила Лиза.
Саша безжизненно махнула рукой в сторону, опустила голову и пробурчала что-то отдалённо похожее на «да по накатанной». На серое платье упали и растеклись чёрными пятнами крупные слёзы. Лиза растерянно перевела взгляд на Марго и Машу. Судя по их лицам, происходящее с Сашей их мало беспокоило.
– Маша тоже здесь второй раз, – взяла слово Марго. – Ей сидеть ещё год.
– А Марго у нас старожил – четвёртый раз в Ферре, – перехватила Маша.
– Четвёртый? – удивилась Лиза. Марго ехидно улыбнулась:
– Ага, следующий год – юбилейный.
– Но… почему? Как? Кто? – недоумевая, вопрошала Лиза.
– Да разве упомнишь всех мужиков, которым не дала! – Марго громко засмеялась. Саша и Маша робко её поддержали. Лиза не унималась:
– Как же так получается, что вы снова и снова сюда попадаете?
– А виной эта штучка, – Марго постучала ладонью по загривку. – Для мужиков это – как клеймо проститутки. Не понравишься кому на свободе, нахамишь или пошлёшь куда подальше, тут же настучит на тебя. «Повторным» в Джайкате даже слово не дают сказать, ссылают сразу в Ферр.
– Получается, все всегда возвращаются сюда?
Марго со вздохом поднялась с кровати и подошла к Лизе:
– Есть женщины, которым везёт…
– А есть мы! – закончила за неё Маша.
Девушки звонко рассмеялись и разбрелись по камере, занимаясь каждая своим делом: Саша склонилась над умывальником, удаляя следы прошедшего сна; Марго, распустив волосы, принялась расчесывать их пальцами, словно гребёнкой; Маша же, справив нужду, застилала кровать. Через некоторое время зазвучала сирена.
– Завтрак, – отвечая на немой вопрос Лизы, констатировала Саша.
Решетчатые двери камер по очереди распахивались, порционно выпуская в коридор заключённых. Лиза вышла вслед за Марго и прежде, чем направиться в столовую, остановилась и осмотрелась. Второй этаж Ферра полностью состоял из камер, размещённых по кругу друг за другом. Окон и дверей здесь не было. Только одна лестница, убегающая на этаж вверх и вниз. Столовая находилась этажом выше и занимала всю его площадь. Те два гигантских круглых окна, что Лиза видела снаружи, располагались именно здесь. Кроме череды столов и скамеек, здесь протянулась длинная линия раздачи блюд и стояло ведро для параши. Лиза забрала положенный ей завтрак, включавший овсянку, кусок мягкого хлеба и сладкий чай, и вместе с новыми знакомыми присела за столик в углу. Каша выглядела крайне неаппетитно, а на вкус и вовсе была отвратительна. Но измученной голодом Лизе выбирать не пришлось. Поэтому она быстро проглотила завтрак, практически не жуя и отвлекаясь на рассказ Марго об укладе в Ферре:
– Подъём у нас ежедневно в шесть утра: в каждую камеру заходит головастик, проверяет, не сбежал ли кто, не отбросил ли коньки. Потом идём на завтрак и едим очередную кашеобразную бурду. В восемь всех собирают в лекционном классе. Наш дорогой Херр читает лекции о нравственном воспитании и морали.
– Кто-кто?
– Херр. Директор Ферра. На самом деле он Герр, но мы за глаза зовём его Херром. Больно уж он уродливый и на член похож, – девушки захихикали. – Эта пытка длится три с половиной часа, зато потом сразу обед.
– На обеде кормят получше, но тоже особо не разгуляешься, – дополнила Саша.
– С часу начинается рабочий день: обычно это стирка или глажка формы для головастиков. В семь – ужин. После него у нас час тишины: всех загоняют по камерам и запрещают разговаривать. Директор специально это придумал, мол, так у нас есть время «осознать свои проступки и покаяться в грехах». Перед отбоем в десять вечерняя проверка: зайдут опять, пересчитают по головам и уйдут. И так день за днём, пока твои часы на шее не подадут сигнал об окончании этих мучений.