Ноябрь, или Гуменщик
Шрифт:
— Дело не в отце, — сказала Лийна. — Дело в Хансе. Он меня не любит. Мы даже не знакомы толком.
— Ну, тут уж я совсем ничего не понимаю! — удивилась знахарка. — Что ты из-за чужого человека слезы льешь?
— Я люблю его, — прошептала Лийна. — Я люблю Ханса, он про это не знает!
— Так ты скажи ему, не зверь же он какой, чтоб отвергнуть любовь такой красавицы, — сказала знахарка и погладила Лийну по голове.
— Отвергнуть? Дело не в этом. Он другую любит. Можешь ты сделать так, чтобы он отказался от той, другой, и полюбил... меня?
Знахарка задумалась.
—
— Нет! — возразила Лийна. — Я не хочу ее убивать, ни в коем случае. К тому же это мне не поможет, наоборот. Ханс с тоски и помереть может, и что тогда останется делать мне?
— Умереть с тоски? — удивилась знахарка. — Такое я впервые слышу. Кубьяс, должно быть, совсем сдурел, если ему грозит такая смерть!
— Да, он совсем чудной стал, — сказала Лийна. — За то я его и люблю. Мне, бабушка, больно, так я его люблю. Понимаешь?
Знахарка вздохнула, взяла с полки сушеную мышь и принялась ковырять ее ногтем.
— Может быть, — сказала она. — Я, конечно, всего-навсего старуха с хвостиком, но и я когда-то все ждала, что один парень проберется ко мне на сеновал.
— Пробрался? — спросила Лийна.
Знахарка покачала головой и закашлялась.
— Мне припоминается одно любовное зелье, про которое мне мать рассказывала, — сказала она наконец, прочистив горло. — Надо взять у себя под мышкой пот, смешать его со своим дерьмом и скормить парню. Это помогает.
Лийна уставилась на знахарку.
— Ты сама-то испробовала это зелье? — спросила она.
— Нет, — ответила знахарка.
— И я этого не сделаю, — сказала Лийна.
Знахарка погладила ее по голове.
— Бедняжка, — сказала она и принялась нарезать ломтиками очищенную от шкурки мышь. — Ты и вправду очень любишь его. Но ты молодая и красивая, и у тебя нет хвостика. Может, тебе и удастся заполучить этого парня. Хочешь чайку с мышом? Успокаивает.
Лийна снова разрыдалась.
Вскоре опустилась ночь. В барском саду в сугробе стоял, преклонив колено, кубьяс и читал барышне стихи, немного погодя из-за деревьев показалась волчица и залегла на свое постоянное место, где снег от тепла ее тела подтаял и на дневном морозе покрылся блестящей корочкой льда.
21 ноября
Утром амбарщик проснулся оттого, что в лесу вроде как кто-то кукарекал и блеял. Он сел в кровати и спросил:
— Что ж это такое? Кто в лесу безобразничает?
— Ах, да это старая Май Лахудра, — отозвалась его жена Малл, она уже встала и теперь вернулась из хлева, где доила голубую корову. — Ты ведь знаешь, время от времени она подает голос.
Май Лахудра была старая дева, много лет тому назад она пошла в лес по ягоды да так и не вернулась. То ли ее волки задрали, то ли что другое случилось с ней — этого не знал никто, потому что тела ее так и не нашли, однако она стала призраком. Как водится, если человек нашел смерть в лесу, она никогда не бродила вблизи жилья, она аукала в чаще, издавала странные звуки и шумела. Никто не удосуживался пойти взглянуть на нее: чего на Май Лахудру смотреть? Люди жили своей жизнью, и когда призрак начинал слишком уж шуметь и голосить, в сторону леса кидали камень или шишку и кричали, мол, заткнись и иди подальше, откуда пришла, нечего тут куролесить.
Так и амбарщик не стал обращать внимания на вопли Май Лахудры, а занялся своими утренними делами. Май Лахудра голосила, пищала и крякала беспрестанно, но амбарщику это не мешало, в конце концов он вообще перестал замечать доносившиеся из лесу звуки, просто пропускал их мимо ушей, словно птичий щебет. Но вдруг он навострил слух. Сквозь вопли Май Лахудры стал доноситься какой-то звон.
— Что бы это могло значить? — пробормотал амбарщик. — Чем это она там звенит?
Он прислушался внимательно.
“Неужто клад?” — задумался амбарщик. Вполне естественно, что призраки имеют доступ к тайным местам, где захоронены клады; кто не знает, что в лунные ночи они выкапывают из земли золото и сушат его на болотных кочках? Сейчас, правда, не ночь, а холодный облачный зимний день, но кому ведомы привычки этих призраков? Может быть, Май Лахудра хочет звоном монет дать знать: приди, жив человек, и забери отсюда это великое богатство, чего оно тут ржавеет?
Почему же этим человеком не может быть он, Оскар-амбарщик?
Амбарщик позвал жену.
— Малл, послушай! Схожу-ка я в лес, а? Погляжу, чем эта Лахудра там звенит. Уж не монетами ли.
— Ты что, сдурел? Откликаться на штучки призраков! — стала отговаривать его Малл. — Не ходи никуда! Только что случилась у нас беда, когда твой домовик нам чуть избу не спалил, кто знает, что теперь еще случиться может.
— Не бойся, не бойся! — возразил амбарщик. — Я этих призраков не боюсь. У меня свои уловки есть, как их одолеть. Ты подумай только, а вдруг горшок с золотом обнаружится! Неплохо бы, а?
— Ну конечно же неплохо, но... Будь осторожен! Я ребенка жду, если с тобой что случится, как мне тогда быть?
— Ничего со мной не случится! — заверил ее амбарщик и отправился в лес.
Верещание Май Лахудры слышалось теперь куда явственнее, и тут уж не могло быть сомнений — временами слышался также золотой звон! Амбарщик шел, утопая в сугробах и стараясь по голосу определить нужное направление. Порой ему казалось, что он на верном пути. Голос Май Лахудры становился все ближе, и чудилось, что призрак прячется со своим кладом тут же, в кустах. Но затем голос доносился уже издалека, и амбарщику приходилось менять направление. И так он все углублялся и углублялся в чащу.