Ноябрьский триллер
Шрифт:
— Едем куда? — сонным голосом спросил водитель.
— В Лесное. Кажется, я забыл там важные документы.
Через полчаса раздался звонок в дверь, на пороге стояли два телохранителя. Массимо бегом сбежал по ступеням. Пожилая консьержка взглянула на часы и только плечами пожала: мол, и чего людям не спится?
На трассе водителю пришлось попотеть: плотная снеговая завеса, скользкая, как каток, дорога, сильный встречный ветер. Казалось, погода задалась целью заставить Массимо Фандотти вернуться, но он наоборот подгонял водителя по-итальянски: «Престо! Престо! Престо!», что служило признаком крайнего возбуждения
Домчались за полтора часа. В Лесном их уже ждали: Володя предупредил о приезде хозяина, и старый Петрович, трогательно называвший синьора Фандотти на русский манер Максимом Павловичем, заслышав шум въезжающей во двор машины, настежь распахнул дверь. Ежась от колючего ветра и подслеповато щурясь в темноту, он терпеливо ждал, когда Массимо поднимется по ступеням.
— Заходьте, Максим Палыч, — добродушно гудел старик, раздевая хозяина. — Заходьте, зря беспокоитесь: у нас все в полном ажуре. — Петрович ласково заглянул в глаза Массимо и вздрогнул.
Фандотти напоминал разъяренного зверя: побелевшее и перекошенное от злобы лицо, сжатые в черную щель губы, прищуренные, налитые кровью зрачки. Молча, даже не глянув на преданного Марко, услужливо заглядывавшего хозяину в глаза, он взбежал вверх по лестнице и скрылся в коридоре второго этажа. Дойдя до комнаты жены, Массимо остановился, будто в нерешительности, потом распахнул дверь и вошел в нее.
Через несколько минут дом содрогнулся от жуткого животного воя. Это выл синьор Фандотти, выл страшно, как воют звери или умалишенные.
— Батюшки, да он в уме тронулся! — ахнул Петрович и размашисто перекрестился.
Вошедшие в дом водитель и охранники остолбенели, слушая дикие вопли хозяина.
— Как бы он с собой чего не сотворил? — Петрович испуганно посмотрел на Марко. — Может, врача вызвать? Ну, дохтора, — настойчиво повторил он, видя, что итальянец его не понимает.
Слово «доктор» оказалось интернациональным, и Марко сообразил, чего от него хотят, однако протестующе замахал руками:
— Но! Но!
— «Но» да «но», — проворчал Петрович, — разнокался тут. Чай, не запрягал еще! Вот помрет Максим Палыч, чего делать будешь, макаронник проклятый?!
Ворча и ругаясь, Петрович отправился в свою комнату под лестницей. Охранники еще немного постояли, прислушиваясь, но вой как будто прекратился, и они устало разбрелись по своим комнатам.
Утром синьор Массимо вышел к завтраку как ни в чем не бывало — чисто выбритый, тщательно причесанный. Он даже улыбался, но глаза смотрели холодно и отчужденно. Покончив с омлетом, Фандотти приказал Марко заказать три авиабилета на Милан на завтра.
— Один билет для меня, другой — для синьоры Бардини, третий — для синьора Паоло Фандотти.
— Старый синьор хочет вернуться домой? — спросил Марко.
— Да. Здесь, в России, говорят: «Дома и стены помогают». Старику нужен отдых и покой.
— Но, насколько я помню, вам, синьор, выезд из Москвы временно запрещен, — осторожно заметил Марко, наливая хозяину кофе из тяжелого серебряного кофейника времен Екатерины Великой.
— Черт побери! — заорал Массимо, вскочив из-за стола. — Я не спрашивал твоего мнения насчет
— Да, синьор, — кротко ответил Марко и потупил глаза. Щеки его стали пунцовыми, руки дрожали, он попытался убрать со стола чашки, но едва не разбил блюдце.
— Пусть затопят камин в зале. Я там поработаю, — и синьор Фандотти тяжелой походкой вышел из столовой.
Ему требовался отдых, проклятая голова не отключалась, мысли не давали покоя. Вчера вечером ему позвонил нотариус из Милана и официально заявил, что оглашение завещания синьоры Луизы состоится первого декабря, и неофициально шепнул, что Массимо ждет неприятный сюрприз, о котором он не имеет права говорить раньше положенного срока. Фандотти надавил на него, и нотариус признался, что свою долю в «Космите» и два дома в Сан-Ремо и Порто-Фино мать завещала внучке Софии, дочери Джины. Старая ведьма! Ведь она была прекрасно осведомлена о его трудностях в последнее время, и так подгадить. Даже после смерти продолжала пакостить собственному сыну! Массимо не мог ей этого простить. Она мстила ему за Лину, за его непослушание, за то, что он посмел жениться на ней против воли матери. Еще эта чертова кукла Джина! Она во всем поддерживала матушку в надежде получить хороший куш после ее смерти и не ошиблась! Джина настраивала мать против Лины и против него, Массимо, и добилась-таки своего!
К горлу подкатил отвратительный плотный комок, он мешал дышать, и Фандотти изо всех сил рванул воротник рубашки. Пуговицы с треском посыпались на пол.
Что делать? В последнее время он винил Лину во всех своих неудачах — в ссоре с родителями, в финансовых проблемах, но теперь жены нет. А проблемы остались.
Массимо едва не взвыл, но вовремя опомнился — вчера ночью он, кажется, не на шутку испугал прислугу. Хватит! Не распускаться! Нужно держать себя в руках.
Держась за сердце, он подошел к высокому французскому окну и прижался лбом к холодному стеклу. За окном валил снег, все тот же проклятый снег, он стал для Массимо символом безысходности.
Окаянная страна, с вечным снегом и тусклым солнцем! И ему нестерпимо захотелось домой, в Италию, яркую и праздничную, пахнущую Адриатикой и терпким вином, полную жизни и истории, в родной Милан. Черт занес его на Богом забытую окраину земли!
Фандотти глухо застонал и стукнулся лбом о дубовую раму. Как он устал! Ему совершенно необходимо уехать, и Массимо это сделает. Плевать ему на всю русскую милицию вместе взятую!
При этой мысли ему полегчало. Он уедет, оставит все беды здесь, отвлечется, и, быть может, ему еще повезет. Должно повезти. Не может не повезти. И Массимо ощутил слева теплое покалывание — сердце ожило и робко отозвалось на его мечты. Да, так и будет. Непременно будет.
Он уже хотел отойти от окна, когда заметил движение у въездных ворот — там засуетились охранники. Потом Массимо увидел, как автоматические ворота медленно поползли в сторону, пропуская во двор допотопный милицейский уазик, на котором обычно перемещался полковник Дубовой.
Фандотти отпрянул от окна, правый глаз предательски задергался, руки затряслись.
— Какого черта им здесь опять нужно?! — выдохнул он. — Неужели они докопались до?.. Нет, не может быть. Мы были очень осторожны. Нет. И какое их собачье дело, если я!..