Ноябрьский триллер
Шрифт:
Был еще Петрович, пожилой, крепкий мужик, исполнявший обязанности дворника, истопника и привратника. Он неторопливо вывернул откуда-то из-за угла и остановился неподалеку, почтительно склонив лохматую седую голову.
— Бон джорно, синьор Массимо! — хором пропели женщины.
— Бон джорно. Уно бике аква минерале, — бросил синьор Фандотти Марко, входя в дом.
— Стакан минералки, — быстро шепнула Люба, толкая обмершую от ужаса молоденькую Нину. Та вздрогнула и рысью припустила на кухню.
В огромном холле, обитом плотной ворсистой тканью оливкового цвета, царил прохладный полумрак, бронзовые светильники на стенах теплились,
Синьор Фандотти быстро прошел в большую гостиную, где ровно гудело мощное пламя в камине и на круглом столе орехового дерева тускло поблескивало отполированное серебро столовых приборов.
Придирчиво оглядев комнату, синьор Фандотти бросил пальто на руки Марко и, усевшись в кресло, жестом приказал «ключнику» сесть.
— Теперь доложи мне о подготовке к завтрашнему приему, — проговорил он по-итальянски, щурясь на пляшущие в камине оранжевые языки пламени.
Марко послушно достал из жилетного кармана блокнот и принялся докладывать. С присущим южанам темпераментом, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и беспрестанно жестикулировал, выжидательно поглядывая на хозяина — ему требовалось одобрение синьора Фандотти по поводу произведенной им титанической работы. За две недели до юбилея он привел в порядок дом из двадцати четырех спален, двух гостиных, бильярдной, двух саун, большого бассейна, зимнего сада и кинозала, закупил чертову уйму провизии, заказал штат официантов для обслуживания банкета, лично проверив каждого из них на профпригодность.
— Два повара и шесть помощников со вчерашнего дня здесь. Заготовки уже сделаны, осталось утвердить меню, и люди примутся за дело. Сам контролирую, синьор Массимо, не беспокойтесь. Разрешите подавать обед? — спросил Марко и встал.
— Я доверяю тебе, Марко. А меню займется синьора Лина после обеда. Можешь идти.
— Так, как же насчет обеда, синьор? Подавать? — осторожно переспросил Массимо, переминаясь с ноги на ногу.
— Да, конечно. Пусть несут. Синьора сейчас будет. — Фандотти устало откинулся на спинку кресла.
Ему приходится очень нелегко в последнее время, очень. Финансовые дела фирмы оставляли желать лучшего — конкуренты заставляли идти на значительное снижение цен. Чтобы сохранить бизнес, приходилось постоянно наращивать объемы продаж, и в результате фирма разрослась невероятно, за два года штат работников увеличился впятеро, контролировать эту махину становилось все сложнее. Русские, охочие до чужого добра, норовили делать по минимуму и воровать по максимуму. А завтра юбилей — сорок пять! Господи, он и не заметил, когда промчалась большая и, что самое обидное — лучшая часть жизни. Жизнь представлялась ему равнодушным бухгалтером, неумолимо отщелкивающим годы на грязноватых счетах. Неужели сорок пять? Хотя для мужчины — это расцвет, так, кажется, говорят. Но он устал, очень устал.
— Ты знаешь, Макс, зимний сад — просто обалденный! — Голос Лины прервал его размышления. Раскрасневшаяся, возбужденная, она влетела в гостиную, не раздеваясь, плюхнулась в кресло напротив мужа. — Фикус, ну тот, что плетется, помнишь?.. Он так разросся! И апельсиновое дерево — просто прелесть. Ты чего молчишь? Устал, да? — встревожилась Лина. — Ну, ничего. Завтра отстреляемся и отдохнем. У меня самой дисенкризи на весь этот шум и гвалт. Правда-правда.
— Нет такого слова «дисенкризи». Нету! Я — иностранец, но я знаю, что есть слово «и-ди-о-син-кра-зи-я». Иисус, зачем ты пытаешься умничать?
К счастью для нее, в гневе он незаметно для себя перешел на родной язык, поэтому большую часть его тирады Лина не поняла. Тем не менее она фыркнула, немного помедлила и, высоко вскинув голову, вышла из комнаты.
— Когда ты, наконец, начнешь думать?! — выкрикнул ей вслед Массимо и, подойдя к столу, налил себе в рюмку приличную порцию коньяку, поднял, посмотрел на свет и махом выпил, хотя терпеть не мог, когда его русские коллеги поступали подобным образом. Но сейчас ему было не до культуры.
Женился он по любви, покоренный непривычной для итальянца северной красотой и непосредственностью русской девочки. Ко всему в начале девяностых мода на русских жен на Западе вообще приобрела статус эпидемии. Подхватил этот вирус и влюбленный синьор Массимо. Тогда еще плохо владевший русским языком, он придумывал образ Лины в меру собственной фантазии. Спустя год после женитьбы, когда «пороховая дымка» в их супружеской спальне немного рассеялась и Фандотти научился вполне сносно, если не говорить, то понимать русскую речь, он вдруг обнаружил, что его жена ничего общего не имеет с тем образом, который Массимо нарисовал в своем воображении. Это стало настоящим ударом, учитывая, что Лина была уже беременна. Человек исключительной порядочности и серьезный коммерсант, синьор Фандотти решил сохранять семью ради сына.
Впрочем, со временем он поуспокоился и решил не делать из своего брака трагедии. По большому счету Лина устраивала его в роли жены — заботливая, верная, мягкая, хозяйственная, симпатичная наконец. Не стыдно показаться на людях. Она была удобна, как старые, разношенные по ноге, туфли. Естественно, временами его тянуло к женщинам другого уровня, хотелось чего-то утонченного, изощренного, и тогда он, подобно любому мужчине, пускался в интрижку, но быстро пресыщался и неизменно возвращался к своей уютной супруге. Пусть она не умела завлечь умным разговором, пощекотать нервы, удивить, встряхнуть, зато оборотная сторона этой медали, безусловно, менее блестящая, а сказать по правде, безнадежно тусклая, давно облеченная англичанами в пословицу «мой дом — моя крепость», помогала Массимо выстоять. Да и вообще — человек упорный и жесткий, синьор Фандотти брал от жизни только то, что ему действительно нужно, ведь он не был жадным. Зачем ему лишнее?
Обосновавшись в России и женившись на русской женщине, Массимо решил «обрусеть»: за два года овладел языком, приучил себя к бане с веником. Правда, полюбить водку так себя и не заставил — это оказалось выше его сил. Как ни старался Константин Валито научить его с толком употреблять сей народный «хит» под хорошую закуску — будь то блинчик с икрой, хрустящий соленый огурчик или дымящийся пельмешек, — все было напрасно. Любовь к кьянти, впитанная с малолетства, оказалась неистребимой, впрочем, как и любовь к родине. Массимо скучал по Италии, чему немало способствовал холодный российский климат — теплолюбивый итальянец жестоко страдал от лютых русских морозов. Никакие шубы его не спасали, стоило ему выйти на улицу — и маленький шрам на верхней губе, полученный в детстве, когда они с приятелем разодрались теннисными ракетками, начинал белеть, что означало крайнюю степень переохлаждения.