Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
* * *
Прошло семь лет. Все давно привыкли к слепой Ншан. О ней перестали думать, говорить. Ее ущербность приняли, как данность.
Сусанна давно уже вышла замуж и жила в райценте с мужем и двумя детьми, наведываясь домой лишь по праздникам. Армен и Арам уехали в Ереван, устроились рабочими на заводе. Оба женились там на городских девушках. Так что Сильвия осталась во всем доме одна со слепой дочерью. Она по-прежнему работала на виноградниках, вела хозяйство.
Многое девушка приспособилась делать сама. Она свободно перемещалась по дому, выходила в сад и беседку, лучше матери знала, где что лежит. Сама могла приготовить обед, вымыть посуду, полы, постирать белье. Вот только гладить, шить и подметать у нее не получалось. Особых хлопот она матери не доставляла, и та постепенно свыклась с неизбежным.
Левон, которому минуло 22 года, и слышать не хотел о женитьбе, всякий раз отмахиваясь, когда дома заводили разговор о невестке. Он выучился водить машину и теперь работал шофером на грузовике. Из-за непогоды и плохих дорог грузовики часто простаивали, и Левон с радостью оставался дома.
Дождавшись, когда тетка Сильвия уйдет на работу, он, как в детстве, перемахи-вал через ограду, чтобы быть поближе к Ншан. Иногда помогал ей по хозяйству, ничем не гнушаясь. Но больше всего любил просто смотреть на нее, говорить с ней.
– Отведи меня на то место, Левушка, - как-то попросила она.
Он не спросил, какое. Он сразу понял, что она имеет в виду. И, взяв Ншан за руку, повел в конец сада, на край ущелья. Ншан на ощупь отыскала свой камень, устроилась на нем, как прежде. Он сел у ее ног и снизу вверх глядел на ее бледное тонкое лицо с выступающими скулами и высоким, четко вылепленным лбом. На ее губы, отороченные нежным золотистым пушком. На прекрасные, широко раскрытые, невидящие глаза.
«Как странно, - не в первый раз подумалось ему. – Теперь я могу без смущения часами смотреть на нее, но это не радует меня, а вызывает боль.»
– Радость нужно искать внутри себя. Только тогда ты сможешь быть счастлив, - вдруг сказала Ншан.
Он вздрогнул от неожиданности, но успокоил себя тем, что их мысли просто совпали.
– Ты о чем? – спросил нарочито небрежно.
– Мир – это человек. И он может быть радостным или сумрачным, как сам человек.
– Как странно ты говоришь последнее время. Я не всегда понимаю тебя.
– Это оттого, что я – слепая, - спокойно ответила Ншан. – Раньше я не могла заглянуть в себя, понять окружающий меня мир.
– Окружающий мир? – невольно переспросил Левон. – Но ты же его не видишь.
– А разве ты и то, что тебя окружает, не одно целое? Его не надо видеть. Его надо чувствовать. В себе.
– Так не бывает!
– Глупый.
– Послушай! – возмутился Левон. – Я закончил школу, я много читаю, работаю, общаюсь с людьми. А ты целыми днями сидишь в четырех стенах, ничего и никого не видишь, не читаешь книг... Как же ты можешь знать мир лучше меня?
– Я ведь сказала тебе, мир внутри нас – во мне и в тебе. Он так прекрасен! Полон музыки, красок и света...
– Да полно тебе! Ты видишь краски и свет?
– Конечно.
– Не сочиняй! Это невозможно.
– Еще как возможно. Разве ты не видишь красочных снов с закрытыми глазами?
– Так ведь то сны.
– Какая разница. Я вижу сны наяву.
– Но как? Расскажи.
– Нет, Левон, этого не расскажешь.
– Мне иногда кажется, что ты вовсе не переживаешь своего несчастья.
– Это правда. Если бы мне предложили сейчас вернуть зрение, я наверное бы отказалась.
– Не верю! Ты нарочно так говоришь. Потому что ты гордая и не хочешь, чтобы тебя жалели.
– Жалеть можно вас, а не меня.
Левон хотел ответить насмешкой, но сдержался. Пусть себе, если ее это утешает.
Нет, Ншан вовсе не лукавила. Она действительно была счастлива. Это особое, прежде неведомое внутреннее состояние заполняло ее целиком, не оставляя места для сожалений и тоски. Слепота открыла ей совершенно новый, неведомый прежде мир. Знания и какое-то особое понимание окружающего возникало в ней само собой, как откровение. Поначалу она не переставала удивляться, откуда они берутся. Но постепенно привыкнув, начала воспринимать происходящие в ней перемены, как нечто само собой разумеющееся.
Не только цветы, но и обычные предметы она могла теперь различать по запаху, по насыщенности окружающей их ауры. Она улавливала волны, исходящие от всего живого, и читала их, как открытую книгу. Одни касались ее, словно дуновение ветерка, даря свежесть и умиротворение, другие действовали угнетающе, рождали смутное ощущение тревоги, желание спрятаться. По волнам, исходящим от людей, она на расстоянии чувствовала, дурной человек или добрый, открытый или замкнутый, солнечный или сумрачный. Людям свойственно надевать на себя маски, лгать, изворачиваться, лицемерить... Глаза могли бы обмануть Ншан, но ее внутреннее чутье, развившееся со слепотой, никогда.
Она чувствовала и понимала природу, как никто на селе. Не видя ни неба, ни Солнца, она безошибочно предугадывала погоду на завтра, а то и на целый сезон. Она ощущала себя неотъемлемой частью природы и вместе с ней переживала все ее состояния. Ни с кем, кроме Левона, не делилась Ншан своими чувствами, мыслями.
Он мог часами слушать ее и дивиться. Он уже привык, что она хозяйничает в его голове и сердце. Если ей доступны тайны природы, что ей стоит угадать мысли такого простого парня, как он. Ему было во сто крат интереснее с Ншан, чем с любой другой девушкой, пусть даже городской. Все они рядом с ней казались пустыми и примитивными. Ншан можно слушать до бесконечности. К тому же она стала еще краше, чем была. Высокая, стройная. Хрупкая и сильная одновременно. Нежная бледная кожа, недосягаемая отрешенность огромных, черных, как летняя ночь, глаз. Несчастье, случившееся с ней, нисколько не сломило ее. И это придавало ей особую притягательность.
И потом – не он ли повинен в ее беде? Эта мысль вот уже сколько лет не давала ему покоя. Ведь если бы в тот злополучный день он не увел ее из дому, не оставил в саду одну, не окликнул бы, возможно ничего бы и не было. Она не потеряла бы зрение, и любой парень посчитал бы за счастье взять ее в жены.
Левон сильно вырос, раздался в плечах. Руки у него теперь были большие, мозо-листые. Взгляд почти всегда – если Ншан не было рядом – хмурый, неприветливый. Он не общался со сверстниками вне работы, избегал девушек, тщетно пытавшихся привлечь его внимание. С того самого дня, семь лет назад, несмотря на уговоры и гнев отца, он раз и навсегда отказался от роли барабанщика при отцовском дудуке, не принимал больше участия ни в веселых, ни в грустных событиях.