Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
– Прости, Ншан. Я пришел сказать тебе что-то очень важное. Я сгораю от нетерпения и не могу ждать, пока ты сама выйдешь в сад.
– Ладно, заходи.
Не дожидаясь второго приглашения, он тут же запрыгнул в комнату через окно. Теперь она неподвижно стояла совсем близко от него, босая, простоволосая, неодетая. Ведь для нее Левон оставался все тем же соседским мальчиком, с которым ее глаза попрощались семь лет назад. Не могла она видеть и себя.
– Говори же! Я слушаю.
Он приблизился, нерешительно и робко, взял ее за руки. Она казалась сейчас такой доверчивой, беззащитной. И такой нестерпимо близкой.
– Ншан, - прошептал он еле слышно. – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Давно. С самого детства.
– Знаю. – Так же тихо отозвалась она, и ее дыхание, легкое, чистое, коснулось его губ. Ее пальцы хрустнули в его ладонях.
– А ты? Ты любишь меня?
– Я не имею права любить.
– Разве любовь нуждается в правах?
Он понял ее так, как понял бы любой на его месте: слепая девушка не смеет рассчитывать на разделенную любовь. Но Ншан вкладывала в свои слова совсем иной смысл.
Левон, не знавший ни одной девушки, многие годы изнывавший от невысказан-ных чувств, оказавшись впервые так близко к Ншан, потерял контроль над собой. Он сжал ее в своих объятиях.
Она не сопротивлялась, но и не отвечала на его ласки. Он наступал, она пятилась, пока не наткнулась на свою незастеленную постель.
Левон не рассуждал. Ему казалось, согласие родителей безраздельно отдало ему Ншан. Сегодня он пришел к ней не как друг, не как возлюбленный, а как ее будущий муж. Отныне и навечно они будут принадлежать друг другу...
Ншан приняла его спокойно и безропотно, как посланника судьбы. Кому ж, как не Левону, могла она принадлежать...
Он примастился рядом с ней на ее узком девичьем ложе, покрывая легкими поцелуями ее тело, ее незрячие прекрасные глаза. Она перебирала пальцами густые, спутавшиеся волосы Левона. Пальцы скользнули ниже, на переносицу, прошлись по ресницам. Ощупали крепкую горбинку носа, гладко выбритые скуластые щеки, подбородок. Отыскали кадык и впадинку между ключицами – Ншан знакомилась со своим первым мужчиной, «осматривала» его.
– Когда ты так возмужал?! – с изумлением отметила она. – Мне все казалось, ты тот же, что и семь лет назад, только голос стал взрослым. Знаешь, мне как-то даже не по себе, будто я лежу с чужим, незнакомым мужчиной. Будто мы встретились впервые.
Вместо ответа он поцеловал ее.
– Скажи, неужели и я так изменилась?
– Конечно. Ты выросла, стала взрослой.
– Опиши, какая я теперь, - попросила, смущаясь, Ншан.
– Твои волосы, как... как струи ночного ручья.
– Они и раньше были такими.
– Твои ноги, как стволы молодых платанов.
– Еще...
– Твои губы после моих поцелуев похожи на вишневое варенье. А зубы – на очищенные от кожицы ядрышки свежих орехов. Твои ресницы отбрасывают такую густую тень, как... как тутовник в жаркий полдень, а глаза... Нет, я не могу придумать сравнение для твоих глаз. Нет в природе ничего, равного им... Щеки твои похожи на персик, покрытый нежным пушком.
– Какой ужас!
– расстроилась Ншан. – У меня волосатое лицо?!
– Я этого не говорил. Пушок едва заметный. Уверен, никто, кроме меня, его и не видит.
– Успокаиваешь?
– Главное, чтобы нравилось мне. Ведь ты теперь моя жена.
Она грустно улыбнулась:
– Ах, если бы...
– Ты сомневаешься?! – Воодушевившись, Левон сел на постели, взял ее за руку. – Ведь я еще не успел тебе сказать самого главного – мои родители дали согласие на наш брак! Они ждут тебя в нашем доме.
Он ожидал проявлений восторга и благодарности. Ему самому так тяжело далось это согласие. Еще вчера он не смел и надеяться. И, что таиться от самого себя, предательские сомнения нет-нет да и посещали и его: как воспримут друзья и односельчане его женитьбу на слепой, ущербной девушке, не станут ли подтрунивать, унижать состраданием, не пожалеет ли он потом, много лет спустя, о своем поступке. Но всякий раз он с негодованием гнал от себя эти, недостойные его любви, мысли.
И тут Ншан совершенно неожиданно сказала:
– Твои родители еще не самое главное, Левон.
– То есть как!? – опешил он. – Ты имеешь ввиду твою мать?
– Н... нет.
– Тогда кого же? Уж не хочешь ли ты сказать, что не решила еще сама?
– Именно это я и хочу сказать.
– Шутишь!
Он, в отличие от нее, имел возможность видеть их обоих, еще не остывших от жарких ласк. Он видел спальню Ншан, с трепетавшими на ветру простенькими занавесками на окне, через которое он к ней проник. Он видел свою одежду, сброшенную второпях прямо на пол. И ее рубашку поверх. Он видел ее обнаженное тело и разметавшиеся по постели волосы... Какой оскорбительной для него и нее нелепостью прозвучало ее заявление.
– Ты многого не понимаешь... не можешь понять, - отрезвляюще строго сказала Ншан. – Подай мое платье... пожалуйста. Оно на спинке стула, у окна.
Деревня дольше города хранит традиции, бережет обычаи, карает за любые отступления от них. В деревне девушка всегда на виду. Безупречность репутации – ее главное приданое. Ншан и он преступили неписанные законы. Уж конечно же не ему осуждать ее за случившееся между ними. И он не только не собирается отступать, но и безмерно счастлив, что это наконец произошло. Но ведь должна же она понимать свое положение, свою теперь уже полную от него зависимость. А вместо этого она разговаривает с ним так, будто это он – слепая Ншан, а она – Левон.
Такие, в общем-то недостойные мысли разъедали его обиженное сердце. Он ожидал от нее иной реакции. Он ожидал ответной любви и, может быть, неосознанно – благодарности за его великодушие. Ншан оделась и, сославшись на то, что ей хочется побыть одной, попросила его уйти.
– Ты так ничего и не скажешь мне? – вконец обиделся Левон.
– К сожалению, не все зависит от нас, - уклончиво ответила она. – Завтра. Завтра все решится.
Он ничего не понял и ушел раздосадованный. Так принадлежит она ему или не принадлежит? Их отношения будто и не изменились вовсе. Все та же недосказанность и загадочность. Может обычные девичьи уловки? Маленькая отсрочка, чтобы подразнить его, защитить свою гордыню? Пройдет день, другой, и она, краснея, сообщит ему о своем согласии. Ведь в противном случае ей так и просидеть всю жизнь возле стареющей матери.