Ну ма-а-ам!
Шрифт:
Мне есть за что поставить себе твердый двояк, и если открыть портал раскаяния, то чувство вины затопит меня всю. Но все свои косяки я замечаю и непременно исправляю. Я не буду думать о них с надрывом и разочарованием в себе, потому что мое чувство вины ничего не исправит. Исправлю все я сама, потратив на это ту энергию, которую раньше тратила на страдания.
Это немножко похоже на «я не виновата, что я плохая мать», но так и есть. Пункт «за что на этой неделе мне себя винить» давно переименован в «за что мне себя на этой неделе простить».
Я неидеальная мать, потому что живая. Живые люди совершают ошибки. Это встроенная при производстве опция,
Я вспоминаю, как испекла на этой неделе любимую запеканку сына и дочки и любовалась тем, как они ее едят. Вспоминаю, как тащила с прогулки самокат, медведя и мяч, когда дочка, которая непременно хотела взять на улицу все эти игрушки, играла в них ровно минуту. Вспоминаю, как с сыном вместе готовили подарок на день рождения девочке, которая ему нравится. Как после ванны Катюха вырвалась у меня из рук и маленьким привидением в полотенце носилась по квартире, а мы все бегали, ловили ее и притворялись, что никак не можем поймать. Как ехали в машине, и там заиграла песня «Все люди как люди, а я суперзвезда», и мы всей семьей орали припев, не попадая в ноты, не зная слов, и хохотали. Вспоминаю, как мы заснули с приболевшим сыном в обнимку во время дневного сна дочери и проспали втроем до пяти вечера.
Я не знаю, может, «Оскары» лучшим мамам дают за другое: за идеальный порядок в квартире, за пятерочный дневник и за Шопенгауэра, прочитанного ребенком в семь лет.
Но мой личный «Оскар» не похож на величественную статую, облитую сусальным золотом. Он похож на имбирную елочку, измазанную творогом запеканки, заштрихованную разноцветными мелками, заляпанную пальчиковыми красками, с подломанными лапками-веточками, склеенными сгущенкой. И именно эти кляксы выглядят как елочные игрушки и добавляют красоту!
И этот мой хвойный «Оскар» самый настоящий, мне не нужен другой. Мои бусики вины больше не тяготят меня и не тянут ко дну, а цветными горошинами летят вниз и брызгают об пол ярким разноцветным салютом.
Папа с сыном учат английские слова: папа называет слово – сын говорит, как оно звучит по-английски. Видно, что Дасе надоело: отвечает вяло, устал.
– Холодильник! – говорит папа.
– Не помню.
– Вспоминай. Ре…
– Ре…
– Ре-фре…
– Ре-фрей-тор! – осеняет Дасю.
– Если будешь плохо учиться, – говорит муж, – пойдешь в армию служить рефрейтором!
Ж – Жизнь
Единственная сказка, которую я написала, называется «Варина вера». Она для детей, находящихся на длительном лечении в больнице.
Мне было важно, что в этой сказке главные герои (дети) побеждают болезнь (злого Микроба) при помощи и поддержке людей вокруг (это очень понятно и созвучно для тех, кому адресована эта сказка).
Пока я ее придумывала, поняла, что писать сказки очень сложно и мне, вероятно, не быть детским писателем. Я сама, став мамой, начала очень придираться к сказкам.
Маленький ребенок мыслит образно, и сказка легко сходит в его реальность. Поэтому сказка – это коммуникация. На языке сказки можно донести до ребенка много важного и сложного.
Я придирчиво отбираю сказки, которые читаю детям. Мне важно понимать, про что они и чему учат. Иногда в них много слов и героев, а смысла мало, и я сама не понимаю, что хотел сказать автор.
Для своих детей я выдумываю сказки, где главный герой (ну, например, мышонок в капюшоне) попадает в такие же передряги, как и мой сын. И мышонок всегда знает, как поступить правильно. И сын, послушав сказку, тоже знает.
Та моя сказка вошла в сборник, который мы с читателями блога издали для детей. Это был благотворительный проект без издательств и редакторов. Команда работала на энтузиазме, движимая идеей сделать мир чуточку добрее.
Мы издали совсем небольшой тираж, на который хватило денег, и подарили этот сборник в больницы, раздали социальным педагогам. Прошло много лет, и я, признаться, забыла об этой книжке.
Однажды я болтала с детьми, находящимися в больнице на длительном лечении. Я забегала к ним в гости регулярно. Мы сидели в холле и разговаривали. Я приходила туда читать им лекцию о блогах, потому что иногда лечение отбирает у тебя силы, и интернет остается единственным окошком в мир.
После лекции мы просто сидели в коридоре и болтали. В большинстве своем моими слушателями были подростки. Если ребенок заболевает чем-то страшным и серьезным, он, бывает, годами живет в больнице. Очень важно, чтобы в это время он продолжал учиться и развиваться. Это означает, что он как бы нагоняет сверстников, пытается не отстать за время болезни, потому что потом, когда он выздоровеет, ему будет непросто вернуться в строй. Если же ребенок теряет интерес к учебе, особенно в этот период, это очень плохой знак – он сам не верит, что выздоровеет.
Мы с детьми говорили о том, что нужно обязательно находить время на учебу и чтение, что время лечения нужно проживать максимально продуктивно, потому что оно обязательно закончится, и потом начнется обычная жизнь без врачей, процедур и пилюль.
По коридору периодически проходили пациенты разного возраста с капельницами в руках. И вдруг прошла девочка лет десяти. Она шла очень медленно, присела на банкетку рядом с нами передохнуть. Мне показалось, ей плохо, и я предложила проводить ее до палаты. Мы медленно шли к ее палате, молча. Мне казалось, ей не до разговоров.
Когда мы вошли в палату, я вдруг увидела на ее кровати ту книгу сказок. Она называется «Все будет хорошо». Я так давно не держала ее в руках!
Я усадила свою новую знакомую на кровать и убедилась, что с ней все в порядке. А потом взяла в руки знакомую книжку и улыбнулась.
– Вы, наверное, смеетесь надо мной, – сказала девочка. – Что я такая взрослая, а читаю сказки.
– Нет, что ты… – поспешно ответила я, понимая, что девочка неправильно поняла мою улыбку.
– Это не моя книга. Мне ее оставил тот, кто лежал тут до меня. Но она хорошая, в этом месте особенно нужная. Я читала другие книги, там люди гуляют, ходят в кино, едят что хотят, и у них ничего не болит. И я читаю и не верю, что так вообще бывает. А тут хоть и сказки, но понятные. Кто-то заболел, но он обязательно выздоровеет в конце. Когда читаю эту книгу, всегда думаю, что тоже при выписке обязательно оставлю ее для следующего пациента.