Ну, здравствуй, муж!
Шрифт:
— Все! Пришел зажравшимся магам конец! — вещал деревенский староста, задрав палец к небу. — Сказывают, лорд Вертич карету заложил и с семьей в столицу подался. Чует, гад, что воздастся ему за потравление посевов в угоду охоте. Прижмет ему Палач эту охоту!
— Слава тебе, Афарика! Послала избавительницу! — целовали щепоть старухи и истово прикладывали ладонь ко лбу, стараясь таким способом передать свои чаяния милосердной богине.
— Я думал, сказки все о Палаче и его замке, — басил кузнец, ударяя молотом по наковальне. — А на тебе девку в штанах!
— Да куда ж избавительница-то подевалась? — чесал голову хозяин торговой лавки. — Будет крепость отстраивать, или дальше можно камень оттудава тягать?
Хаюрб, возлежащий на огромной софе, стучал пальцами по подушке, вторя мелодии, выводимой Толстушкой Зу. Певица то заливалась соловьем, то подражала грохоту камнепада в горах, то воспроизводила шелест песков, по которым скачет перекати-поле. Телеса шамуянки подрагивали. От череды высоких нот, взятых Зу с чарующей легкостью, ее грудь высоко поднялась, и у единственного слушателя, не считая спящего у его ног пса, создалось впечатление, что певица специально прижимала свои объемные холмы ладонью, чтобы те не выпрыгнули из золотых одежд.
Когда-то и Шаша ходила в золоте. Только она не стеснялась своей наготы. Ее тело, натренированное в боях, было прекрасно. И драгоценные украшения ей шли.
Хаюрб наклонился и достал из-под софы ларец. Открыв его, вытянул цепь, усеянную подвесками с бриллиантами. Зу дала петуха.
Король песков рассмеялся.
— С тебя хватит и кольца! — он кинул под ноги певицы перстень, и та, с не свойственным толстякам проворством, подхватила его.
— Это, — оборотень потряс цепью перед носом открывшей глаза собаки, — для нашей Шаши. Скажи, Гаррон, ты дарил ей золото?
Пес отвернул морду.
— По глазам вижу, что не дарил. Все агридцы ублюдки. Не знают, чем можно порадовать женщину.
— Шаша возвращается?! — возмущенный крик Зу под высоким сводом залы повторило эхо.
— Что в том удивительного? Как говорит мой старший сын, место раба у ног хозяина.
Стоило вспомнить об Ашрафе, как на лик повелителя легла тень.
Из тридцати шести придворных в Вараку-тум соизволили вернуться всего шестеро. Остальные разбрелись кто куда. Ашраф говорил, что на обратном пути заглянет в Кадию, где для него подобрали невесту, но разве время устраивать смотрины, когда отцу чуть не перегрызли глотку?
— Щенок! — произнес Хаюрб и подал знак, чтобы Зу продолжила пение.
В мелодии слышалось море. Грозовое, шумное. В самый раз для настроения.
Когда в зал переговоров попала неполная свита, Хаюрб не сильно обеспокоился. Он не хотел брать в Агардар младшего сына — молодого и неопытного бойца, который к тому же потащил с собой друзей — таких же желторотых птенцов. Как же! Увидеть самое сердце Агрида! Когда еще удастся попасть в столицу врага и присутствовать при переговорах, где отец надает по носу самому могущественному магу Всемирья?
Хаюрб рассмеялся, чем смутил Толстушку Зу. Та оборвала песню.
— Продолжай!
Теперь в пении угадывался шум ветра, заставляющего вишню ронять нежный цвет.
Правитель оборотней вернулся к своим ленивым мыслям.
Змея Айсса, посланная к агридцам с предложением об обмене секретного документа на рабыню Шашу, вернулась с двенадцатью амулетами перемещения — Элькассар сделал широкий жест.
Ха! Знал бы агридец, как быстро пустеет его сокровищница. Всего двенадцать? Да Хаюрб не пожалеет для своих придворных вдвое, нет, втрое больше амулетов, пусть каждый из них и обошелся ему в кусок золота величиной с кулак.
Да, он подозревал, что амулеты, переданные Элькасаром, особенные, тогда как попавшие в Хаюрбат контрабандным путем, скорее всего, будут лишены допуска во дворец. Только поэтому щенкам не удалось побывать при встрече глав государств. Но ничего. Пусть Шайраф с друзьями повеселится во Враде — таков был уговор, если вдруг портал в агридский дворец не откроется. Младший принц давно хотел посмотреть на поющие водопады. И беспокоиться не о чем: за сыном присматривает опытная Айсса. Она не даст ему наделать глупостей.
Хаюрб потрогал повязку с целебными мазями. От укусов пса на шее останутся шрамы, но ему ли о них беспокоиться? Правда, не обратись он в человека, на волке раны зажили бы гораздо быстрее, но тогда он не смог бы поручиться, что не загрызет Гаррона. А он нужен. Очень нужен.
Порывистая Шаша, слепая в своей любви к Цессиру, сама же дала королю песков козырную карту: прежде чем исчезнуть, выкрикнула имя мужа.
«Бывшего мужа».
Он потрепал собаку по голове, та глухо зарычала.
«Смотри-ка, какой неугомонный. Даже в Ярме сопротивляется».
— Довольно петь! Ступай!
Толстушка Зу зажала рукой рот и потрусила к выходу. Золотая ткань некрасиво обтягивала ее зад.
И вновь мысли вернулись к Шаше.
Хаюрб перебирал звенья цепи с бриллиантовыми подвесками и представлял, как они лягут на грудь рабыни.
Стоило закрыть глаза, и он видел розовый сосок, просвечивающий через золото полупрозрачной одежды. Он прикусит его через шелк…
Глава 44. Старый хромой волк
Цессир попал в Хаюрбат на спине собственного сына, вцепившись зубами в его загривок. Гердих сразу догадался, кого привела Самфира. Мало кто заметил, как Первый советник закатил глаза, поняв, что Гаррон повторил трюк с собакой. Правда, теперь он превратил себя не в несуразного бассет-хаунда, а взял… как бы помягче сказать… собирательный образ. Мощное тело алабая (таких с Земли натащил себе в замок Ханнор, после того, как его освободили от Черного камня урийцев) и тупое рыло ротвейлера. Видимо, сильно напрягался, чтобы представить крупную породу собак, а не какого-нибудь мопса. Вот и наворотил.