Нуар
Шрифт:
Лёва не уставал удивлять. Не тем, что сильно изменился, набрав изрядно плоти и отрастив настоящие усы, уже не тюленьи, моржовые. Все мы за эти годы не помолодели. Зато глас стал поистине трубным, впору в протопопы определять. А уж амбиции столько, что на взвод бы хватило.
И стихи стали заметно лучше. Не тот ужас, что приходилось слушать в Галлиполи.
Терпеть не станем. Всем миром встанем.Бузе не нужно учить братву.Ледок подтает —и мир узнает:«Аврора» снова вошла в Неву!Пойдем геройски народным войском.Куда ни глянешь – зовут давно,от сел тамбовскихдо пущ тобольских…А на Украйне гудит Махно.Под каждым стогом – спасибо Богу! —обрезов много; такая жисть.Чуть-чуть пригреет,и нам помогут.А ближе к маю – Москва, держись!..Липка наклонился к самому моему уху, но я приложил палец к губам. Не хотелось мешать. В зале наконец-то настала тишина, даже самые истовые свистуны умолкли. Лев все-таки сумел овладеть аудиторией, и я мысленно ему аплодировал. Нашего тюленя не только не били, но и начали слушать. Силен, Царь Зверей!
Но туго вмята в гранит Кронштадтакартечью выбитая вода…На льду – курсанты,и делегаты,и по-немецки орут со льда.Снаряды рвутся. Форты сдаются.Сопит держава, махнув рукой.Страна усталаот революцийи люди хочут себе покой.…Стреляют в спину. Но близко финны,а лёд пока еще тверд окрест…Прощай, Рассея.Встречай, чужбина.Залив не выдаст – свинья не съест!Секунда тишины – и аплодисменты. Хлопал весь зал, даже те, что пришли сюда мордобойствовать. Задело! Кронштадцам в глубине сердца сочувствовали все, и «белые», и «красные».
– «И по-немецки орут со льда», – вздохнул фон Липпе-Липский. – Молодец Лев! Но это только начало, вот увидишь.
Липка не ошибся. Гершинин даже не успел прокашляться, готовясь читать дальше, как с заднего ряда раздался чей-то не слишком трезвый голос:
– Господин прапорщик!.. Так за кого вы?
Лев даже глазом не моргнул, но сзади не унимались:
– Вы за коммунистов или все-таки за Россию?
Распорядитель – худая жердь во фраке, выскочил вперед, но грозный Лев величественно поднял десницу.
– Отвеча-аю! Без всякой симпатии к участникам событий, ра-а-азвернувшихся на военно-морской базе в Кронштадте, отмечу общеизвестное. Как ни крути, м-а-атросики все же слегка охладили восторг опасных фанта-азеров, заставив их хотя бы на какое-то время вспомнить, что мирова-а-ая революция – мировой революцией, а терпение может урваться даже у совсем уж ба-аранов. Прививка, правда, держалась недолго, так что выпа-алывать безумие с корнем пришлось другим людям, рационалам и прагма-а-атикам…
– Сталину, что ли? – хохотнули в первом ряду. – Пятилетку в три года?
Жердь во фраке вновь подалась к публике, замахала руками, но море уже взбурлило.
– А говорят, вы, сударь, про китайцев краснопузых изволили стихи сочинить? – возопил какой-то старичок, вздымая вверх тяжелую трость. – Так извольте прочесть, потешьте душу!..
Липка недоуменно моргнул белесыми тевтонскими глазами.
– Про каких еще китайцев? Родион, что за бред?
Ответить было нечего. Да, за эти годы мы все сильно изменились. Краснопузые китайцы, надо же!
– Про китайцев! Про китайцев! – катилось по залу. – Про «ходей»! Просим, просим!..
Я смотрел на Льва, пытаясь угадать, как поступит Царь Зверей. Трусом он не был, но на передовую лишний раз старался не соваться. Рационал и прагматик…
– Про кита-айцев? Извольте! – ударил густым басом Гершинин. – Хотел прочесть позже, но раз вы наста-аиваете…
Шагнул вперед, мотнул тяжелой лысой головой…
Лев принял вызов.
Узкоглазые дети предместий Пекина,никогда никому не желавшие зла,вас Россия ввозила рабочей скотиной,но другая Россия вам ружья дала!Белочешских винтовок звенящие пуливашей крови в сраженьях отведали власть —умирали в атаках китайские кули,на Советской земле, за Советскую власть.– Боже, – еле слышно прошептал штабс-капитан Липа. – Mein Gott! Oh mein lieber Gott!.. [29]
Вас начдивы считали козырною мастью,для запаса держа, как наган в кобуре,и бросали на карту послушные части,как последнюю ставку в военной игре.По ночам вы дрожащие песенки пели,пили терпкий сянь-нянь, гиацинтовый чай…Имя «Ленин» сказать не всегда и умели,только знали, что Ле Нин придет и в Китай.29
Боже мой! Мой милостивый Боже! (нем.)
– Сука большевистская! – проорал кто-то над самым моим ухом. Лев набычился, сжал кулаки.
Разве можно забыть ваши желтые лица?Как нам нужно сейчас оглянуться назад —на китайских парней, защищавших Царицын.Тот Царицын, который теперь…Последнее слово утонуло в грохоте разорвавшейся… Я невольно втянул голову в плечи. Нет, пока еще только в грохоте разбившегося вдребезги цветочного горшка. Безвинная герань уронила зеленые листья прямо на левый Лёвин ботинок. Гершинин, еще выше вздернув голову, поглядел на люстру и брезгливо дернул моржовыми усами.
– Гуманисты, – буркнул Липка. – Я бы в голову целился.
Между тем зал всколыхнулся. Первым вскочил давешний старичок с тростью, за ним почти весь первый ряд…
– Господа, да он большевик! Чекист!..
Уши можно было смело закрывать, а еще лучше – снять пиджак и закатать рукава. Русская народная потеха mordoboy уже стояла на пороге, притоптывая от нетерпения.
– Чекист! Краснопузый! Большевизан!..
Распорядитель, вновь замахав руками, подбежал к первому ряду, но тут же отскочил и принялся резво отступать к ближайшей стене. Гершинин же не сдвинулся с места. Так и стоял, глядя на люстру, даже не стряхнув землю с ботинок. Я взялся за пиджачную пуговицу. Кажется, пора!..