Нуар
Шрифт:
День был теплым, почти летним, и мы расположились прямо во дворе у большого деревянного стола. Прево остался на хозяйстве один, все домашние уехали в Касабланку, где как раз сегодня открывалась весенняя ярмарка. Сержанту же выпал внеочередной выходной, честно потраченный на приготовление «короля супов».
От приглашения я, естественно, не отказался. В гастрономии не силен, но в славном городе Эль-Джадира слишком мало тех, с кем можно общаться без риска заработать хроническую тошноту. Деметриос хорош в гомеопатических дозах,
Другом был Марселец. Он и сейчас друг, но уже год, как встречаемся мы с ним только по делу. И пойди пойми, почему. Мадемуазель же Анади и так всегда со мной в качестве неотступной зубной боли. Вот и сюда напросилась, вечно голодная. Канючила, глазки строила, чуть ли не плакала. «К дяде Антуану! К дяде Антуану!..» Попробуй не возьми! Ничего, скоро коленом под зад – и прямо в Нью-Йорк, без пересадки. Отмучаюсь…
– О, мсье Рич! – Антуан, виновато моргнув, покосился на мою пустую тарелку. – Понимаю, понимаю, я переложил цедры. Уже потом понял, когда закипело… Но вы уж извините, мсье, я очень старался!..
Я хотел успокоить парня. Суп был бесподобен, куда там здешним ресторанным помоям. Дело вовсе не в цедре и даже не в том, что слегка пересолено. Я шел сюда отдохнуть, но что-то не клеилось. Как там у Апухтина? «Мухи, как чёрные мысли, весь день не дают мне покою…»
Мух здесь нет, если, конечно, не считать &. А что касаемо мыслей…
– Сержант! Суп получился выше всяких похвал. Говорю вполне ответственно, как представитель Комитета Национального освобождения. Однако рискну заметить, что согласно уставу к наваристому супу полагается что?
На лице бравого повара отразилось тяжкое раздумье. Ненадолго. Вот и знакомая улыбка, на все тридцать два.
– О, мой капитан! Конечно, как же я мог забыть? Специально женушку на рынок посылал… Закрутился, уж извините, мсье!..
Бух! Высокая бутыль блестящего черного стекла. Бах! Бах! Две маленькие глиняные рюмочки.
– Ум гум! – строго заметила &.
Наскоро проглотив, уточнила:
– И мне!
Я проигнорировал. Сержант, взглянув нерешительно, почесал крепкий подбородок.
– Мсье Рич! Мы все-таки французы. Граппой, конечно, мадемуазель Анади угощать не стоит, но у меня есть хорошее вино. Очень легкое, вкусное…
Осекся. Вздохнув, принялся открывать бутыль.
– Дядя Антуан, это же контрабанда! – наивно моргнула девица. – Как же так можно, вы ведь полицейский!..
Рука бедного Прево дрогнула. Я улыбнулся:
– Не контрабанда, а боевой трофей. Наливайте, Антуан, девочка просто вредничает. Ей скоро в Штаты, а там сплошной кошер. Синагога по субботам, родственнички стаями…
– Они еще через простынь ebutsya, – печальным тоном подхватила &.
Бутыль я все же успел поймать.
К ликвидации дел я уже приступил, неспешно, шаг за шагом. Деньги меня не слишком интересовали – до Франции должно хватить, а дальше поеду бесплатно, без пересадок. Если повезет, прямиком в кресло возле компьютера. Но лишние несколько тысяч от продажи аптеки и запасов лекарств очень пригодятся & в ее новой жизни за океаном. А что останется, отправлю в Москву. Танк уже купил, на очереди истребитель. Надо бы подходящее название придумать.
Но это лирика. А вот лишних следов оставлять нельзя, ни в Эль-Джадире, ни в Касабланке. Эксперимент должен быть чистым. Память Ричарда Грая, героя Сопротивления, останется незапятнанной. Если уходить – то прямо в легенду. Мне будет уже все равно, но друзья и те, с кем мы вместе воевали, не должны пострадать.
Прости, Марселец! И ты, Арнольд, прости!..
Граппа пилась легко. Осушив по рюмочке, мы сразу же повторили, после чего я запросил добавки. Торжествующий Прево, налив мне полную тарелку, зубасто улыбнулся:
– О, мсье Рич! Теперь даже я начинаю верить, что мой буйабес удался. Вот увидите, через год-другой я оставлю без работы всех здешних поваров. О, я знаю, что вы уезжаете, но не навсегда же. Я освою супы, потом займусь мясными блюдами, и, наконец, перейду к соусам. И первый же удачный назову в вашу честь.
– Лучше пусть будет «Взятие Берлина», – улыбнулся я. – Антуан, я вам уже говорил, что в ближайшие месяцы наша славная армия поменяет дислокацию. Эту надоедалу мы сплавим в Нью-Йорк…
Тресь! Ложка что есть силы врезалась в дно пустой миски. Я даже ухом не повел.
– Мы с Арнольдом уедем. В Европе у нас дела…
– «Взятие Берлина», о-о! – мечтательно выдохнул сержант. – Увы, полицейских в армию не берут, я специально выяснял.
– И не надо. Когда часть уходит, в лагере всегда остается бравый сержант, дабы поддерживать порядок. Иначе и возвращаться будет некуда. Я постепенно передам вам, Антуан, все дела, познакомлю с людьми. Будете держать оборону в непосредственном тылу.
– Слушаюсь, мой капитан!
Сержант, грозно нахмурившись, вскочил, прижал к бокам длинные крепкие руки. Подбородок вперед, губы сжаты, скулы тверды. Я облегченно вздохнул. Этот справится!
«Мухи, как чёрные мысли, весь день не дают мне покою…»
Я прогнал бессмысленную фразу-муху, встал.
– Так держать, сержант! А теперь – вольно. И… И еще по одной. Кстати, когда мы уедем, вам понадобятся помощники…
– Дядя Антуан меня возьмет, – не преминула вставить &. – Я в Штатах долго не пробуду, вернусь в Эль-Джадиру – и поступлю в полицию. А что? Город я уже знаю, арабский выучу, а дядя Рич будет далеко, в своей Европе. Слышишь, дядя? Сидишь ты где-нибудь в окопе – и зубами скрипишь, мне помешать не можешь. Как представлю себе…