Нукер Тамерлана
Шрифт:
– Прочь! Все прочь! – вдруг дико, срываясь на визг, закричал Тимур. – Не приближайтесь, собачьи дети!
* * *
Он сидел, нахохлившись, как старый ворон. Человек, которого ненавидел и боялся весь азиатский мир.
Начинало смеркаться. В траве, незаметный, громко запел сверчок. Он звенел где-то совсем рядом, и Тимур невольно оглянулся, но, конечно же, не увидел маленького певца.
Небо темнело. Вскоре замерцает первая звезда – бледная искорка, которая с каждой минутой будет разгораться все ярче и ярче. И остальные звезды высыплют вслед за нею, и небо заискрится алмазным, холодным блеском.
Тимур любил вид звездного неба. Оттого-то и брезговал пышностью дворцовых опочивален – из узких оконных щелей не видно искрящегося блестками небесного свода, напоминающего сокровищницу: сияние звезд походило
Не то чтобы Тимур совсем не верил во власть небесных светил над людской судьбой, но знал: не будет продуманного до мелочей порядка в построении войска перед битвой, не будет плана, как обмануть противника, не будет войско состоять из закаленных в сражениях солдат – никакие звезды не решат исхода битвы. Но отказываться от помощи звезд тоже глупо: на то они и сверкают над головой своего избранника.
На небесные богатства Тамерлан не зарился – ему хватало и земных сокровищ. Пришел и взял. Не дают – отнял.
Не для себя старался. Сам – лишь эмир, но его внуки будут шахами. Владыками. И будут его потомки править семьдесят поколений [37] . Бог сотворит чудо…
И вот спустя добрых три десятка лет является вдруг неведомо откуда человек трехаршинного роста и говорит, будто послан из времен, которые настанут, когда смерть смежит веки не только Тимуру, но и внукам его внуков. И приносит весть, что Бог сотворил чудо, дал награду, о которой поведал Пророк во сне. И говорит, что ехал с посольством к далекому правнуку Тимура…
37
По свидетельству письменного источника, называемого “Автобиографией Тамерлана”, Тимур среди прочих фактов своей жизни указывает на вещий сон, который ему приснился после освобождения им из узбекского плена семидесяти сеидов (потомков пророка Мухаммеда). Якобы Тимуру во сне явился сам пророк и сказал: “Ты освободил из неволи семьдесят моих потомков и за этот подвиг получишь награду: Бог сотворит чудо и семьдесят колен твоего потомства будут царствовать”. Тимур постоянно упоминал о пророчествах, которые были ему даны в разные моменты жизни. Особенно же подчеркивал, что само его царствование предопределено свыше. Тема же царствования его потомков всплывает не единожды, причем в различных вариантах: и пророчество святого, данное его матери, и вещий сон, приснившийся ему самому.
Семьсот лет.
Что же смутило тебя, эмир Тимур? Что же смутило тебя, могущественного владыку и воителя, одно имя которого способно смутить тысячи умов, заставить в страхе затрепетать тысячи сердец? Или твое сердце тоже затрепетало, устрашенное? Чем?
Правдой. Правдой, подтвержденной строками Корана, прочитанными нараспев маленьким мирзой Улугбеком; подтвержденной полубезумным провидцем-пьянчугой в рваной хырке [38] . А правда устрашает…
Вот оно, создание Аллаха из плоти и крови – чужой и далекой, посланное гонцом, чтобы явить эмиру милость величайшего чуда. Но разум отказывается верить ему. Не хочет. Он желает совсем другого: объявить пришельца лжецом и отдать палачу. Но не будь чужака-посланца, Тимур оплакивал бы кровь свою, мирзу Халиль-Султана. Аллах явил еще одну милость… Казнить пришельца как лжеца? Но кто под солнцем способен измыслить подобную ложь? Значит, он говорит правду… Казнить того, кто послан Аллахом сквозь время, потекшее вспять? “Он – Откровение Сильного, Милосердного…” – вот предупреждение. Было оно… Было!
38
Хырка – дервишеское рубище.
Но кто поверит? Никто. Кто знает о пророческих строках? Внук. Маленький мальчик. Смирятся, но не поверят. Решат, что из ума выжил на старости. Значит, смирятся только на время…
* * *
– Хотел бы я назвать тебя лжецом…
Первые слова, произнесенные Хромцом после долгого, очень долгого молчания. Странная интонация, отметил Дмитрий. Похоже, праздновать победу рановато. Тамерлан сомневается. И его сомнения следует разрешить.
– Мне нет никакого смысла лгать тебе, – возразил он спокойно. – Я сказал тебе все, что должен был сказать. Что будет дальше? – Дмитрий равнодушно пожал плечами. – На все воля Аллаха…
Тамерлан резко поднял голову. И пришел черед удивляться Дмитрию. Недавняя смятенность Хромца исчезла без следа. Он распрямился, и в посадке его перекошенного на низком сиденье тела появилось упругость. Казалось, эмир за какие-то секунды умудрился помолодеть лет на десять. Даже морщины на темном, обветренном лице стали менее заметны. На Дмитрия глядел уже не старик, а крепкий дядька лет пятидесяти. И взгляд у этого дядьки был сосредоточенный и умный. Вдруг почудилось что-то очень знакомое в чертах раскосого и рыжебородого самодержца. И неожиданно понял: такое же сосредоточение он не раз видел на лице Велимира, погруженного в шахматную комбинацию.
– Ты говоришь об Аллахе? Да? – чуть усмехнулся Тимур. – Одного я не пойму. Ты поведал, что послан мне из грядущего Аллахом. Так?
– Так, хазрат эмир.
– Но ведь ты иноверец! Как Аллах мог послать мне неверного?
Дмитрий мысленно улыбнулся. К такому вопросу он был готов: ведь попал в мир, где сначала спрашивают, какой ты веры, а уж потом – откуда ты родом. И Тамерлан не мог не коснуться веры “посланника Аллаха”: что-что, а на правоверного мусульманина Дмитрий в глазах Хромца ну просто никак не вытягивал. Но не зря он так долго и тщательно готовился к этой встрече и старался предугадать все. Не зря сидел у солдатского костра долгими вечерами – не только анекдоты слушал и солдатские враки. И не зря внимательно слушал джавляка, когда тот по собственному почину начинал рассказывать всякие сказки и притчи. Много их знал Як Безумец и рассказывать был мастак. Пригодилось, чтобы соткать еще одну.
– Возможно, ты ошибаешься, хазрат эмир, – возразил Дмитрий.
– Хочешь сказать, что ты мусульманин? – с неприкрытым изумлением спросил Тамерлан. Изумление эмира было недобрым.
– Суди сам, хазрат эмир, – сказал Дмитрий. – Лет двести назад в нашу страну пришел странник. Был он старик. Построил себе дом в уединении и стал жить. Не в обычаях моего народа обижать отшельников. Никто ему не чинил обид. Он жил, как хотел, и делал, что хотел. Оказался он человеком добрым и праведным. И еще – искусным лекарем. Он лечил людей и не брал платы за лечение, питался плодами с земли, которую возделал сам. Люди полюбили его. У него появились ученики. Но он был уже стар, а климат на моей родине суровый. И вдруг он умер. Мало он пожил среди моего народа. Люди не знали, как похоронить его, по какому обычаю. А его ученики мало что могли сказать – немногому он успел их научить. Пока судили да рядили, время шло. Его тело оставалось непогребенным. И нетленным, хазрат эмир. Тогда-то все и поняли, что старец – святой. Мой народ воздвиг над его телом мавзолей и стал почитать его, как святого. Этот человек был твоей веры, хазрат эмир. И благодаря тому, чему он все-таки успел обучить своих учеников, мы поняли, что привел его в нашу страну сам Всевышний. И с тех пор мой народ говорит: “Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его…”
Тимур, не мигая, в упор смотрел на него: – Это было двести лет назад, говоришь?
– Это было двести лет назад для меня, хазрат эмир, – уточнил Дмитрий. – И пятьсот лет спустя – для тебя.
Лишнее напоминание, что он – человек из будущего. Таран для крепостных ворот Тамерлановой души. Долбить и долбить, пока ворота не рухнут.
– Мой народ исповедует лишь то, чему успел обучить святой старец, – сказал Дмитрий. – На все воля Всемогущего, но человека, подобного ему, больше не приходило к моему народу, а мы бы приняли его с радостью и почестями. Но не только новую веру принес нам святой, вместе с ним пришли на нашу землю и предания о тебе, непобедимом воине и полководце, жившем в далеком прошлом.