Нукер Тамерлана
Шрифт:
Не получится выключиться. Не получится выскочить из котла. Для этого надо покинуть прошлое, а потому мечты останутся мечтами.
И нечего тешить себя иллюзиями. Америка, то да се… Какая Америка, если серьезно? Ну, доберусь я до нее – до прерий и бизонов, до пирамид и Пернатого Змея. И что дальше? Господа ацтеки любили вкушать человечинки по праздникам, да и не по праздникам тоже. Отучить их от этой привычки едва ли окажется возможно, а самому принимать участие в каннибальских пиршествах… Нет уж, спасибо… Если моя нога и ступит на неизвестный пока континент, то я доберусь до прерий – и баста. Томагавки, мокасины, охота на бизонов, воспетые Майн-Ридом и Фенимором Купером, – красота, да и только.
Будь я археологом или историком, наверное, было бы проще: кто их них не отдал бы полжизни, лишь бы оказаться на моем месте и увидеть все собственными глазами? Но те хоть знают, что именно хотят тут увидеть. А вот поучаствовать в жизни прошлого, как я, они бы хотели?
Что я знаю о прошлом? Стандартный набор: пирамиды в Египте, пирамиды в Америке, Ледовое побоище, Куликовская битва, Петр Первый, французская да российская революция… И еще Великая Отечественная война. Да и того толком не знаю… Но знаю, что, окажись я не в Средней Азии, а на Руси, энтузиазма это бы мне не прибавило. Я не могу примириться целиком и полностью со своей новой жизнью в прошлом. Я не могу примириться с прошлым – оно мне не нужно. Оно мне не нравится.
Вот Як Безумец – совершенно другая ипостась этого прошлого. Но и она мне не нравится. Я до сих пор не пойму, кто он – Як Ювелир, он же Безумец. Мыслитель? Гуманист? Экстрасенс-ясновидец? Или просто ненормальный? По-моему, все вместе. Но для своего времени он органичен, чего не скажешь обо мне. Он – суфий [36] . Мудрец. Но меня от его мудрости порой в дрожь бросает: псих – и все. И этот псих приклеился ко мне, как банный лист. И все же он мне нравится. Чем – не пойму. Но знаю, что, тронь кто-нибудь Яка, я тому скручу живьем башку или вспорю брюхо в лучших традициях жестокого средневековья. А что или кто я для Яка – до сих пор понять не могу”
36
Суфизм (от араб, “суф” – грубая шерстяная ткань; отсюда – власяница как атрибут аскета) – мистическое течение в исламе, возникшее в VIII – IX веках и окончательно оформившееся в X – XII веках. Для суфизма характерно сочетание метафизики с аскетической практикой, учение о постепенном приближении через мистическую любовь к познанию Бога (в интуитивных экстатических озарениях) и слиянию с ним. Суфизм оказал большое влияние на арабскую и особенно персидскую поэзию (Санаи, Аттар, Джалаледдин Руми).
Но он, скотина, показал мне всю бездну моего одиночества в чужом времени, задав всего один вопрос. В мире ничего не изменилось: в сердцах людских не исчезли алчность и злоба, справедливость – фикция, а правители… Мать их всех, правителей… А технические достижения цивилизации – пароход, самолет, искусственный спутник, Интернет – да на фига они нужны, если в мире ничего не изменилось? Сказка блаженного ума это. Нелепая, неправдоподобная сказка.
Мой удел – жить и молчать, тая в себе правду о будущем. Правда здесь не нужна.
Но уйти я пока не могу. Из-за Зоррах. Я не могу бросить девчонку на произвол судьбы, я перед ней в долгу. Именно она, пигалица, помогла мне не спятить. Бросить ее – подло, а тащить ее вместе с собой, покинув орду, тоже смысла нет. Дезертировать сейчас – самая что ни на есть глупость. Уйти вместе с девочкой, бродить по стране, по которой Хромец только что проехался асфальтовым катком? Пугать и без того перепуганных аборигенов своим необычным видом? Приключения точно начнутся, и они будут далеко не сахар. Одному было бы проще…
Вот хрен, уйти я действительно пока не могу…”
Тряпка высохла и нагрелась. Дмитрий смахнул ее с лица, сел и потряс головой – ну вот, полежал и помечтал. Пора ехать. Или еще немного поваляться? Он перевернулся и лег на живот, сорвал длинный, суставчатый стебелек и сунул в рот, прикусив зубами. Кисловатый травяной вкус растекся по языку.
Все-таки в его размышлениях полно фантазий. Картошка, самостоятельно выпрыгивающая из котла с шурпой, – бред почище машины времени. И где ее найти, эту самую машину времени?
Дмитрий выплюнул изжеванную травинку и сорвал другую. Нет никакой машины времени, не было ее и не будет. Надо думать о предстоящем разговоре с Хромцом. А в принципе зачем ему теперь Тамерлан? Он же, можно сказать, и так добился желаемого. Халиль-Султан еще мальчик. Прямой и простодушный. И не скрывает симпатий.
Дмитрий усмехнулся: базовая его задумка стать для начала любимой обезьяной его величества на опыте оказалась не столь привлекательна – ведь он теперь является обезьяной его высочества и, следовательно, знает, чего можно ждать дальше. Быть в числе избранных солдат личного отряда Халиль-Султана – честь великая. От важности и лопнуть можно. Но это ничто по сравнению с потерей той свободы, которая у него была, пока он был обычным десятником в войске.
В гвардейцах Халиль-Султана он едва начал служить, но царевич непременно желал его присутствия в полной выкладке рядом с собственной персоной. На охоту с собой не брал, но на всякие публичные действа: выслушивание жалобщиков, визиты в гости и прием гостей… Ритуальщики хреновы… Действительно, как обезьяна: торчишь столбом за спиной принца. Свободного времени оставалось немного. Солдат спит, служба идет – относится к совершенно другой ситуации.
Но теперь надо ждать перемен, и не к худшему. Он ведь не просто вытащил принца из воды, он вернул его к жизни на глазах у многих свидетелей. Мальчишку солдаты любят. Он откровенно трепещет перед славой деда и хочет не только походить на него, но и переплюнуть. Быть справедливым и отважным, мудрым и прочая – вот его цель. Честен и прямодушен до одури.
Дмитрий опять усмехнулся, вспомнив, как после сдачи Дели получил от царевича увесистый мешочек с деньгами в присутствии особо приближенных к нему молодых вельмож. Халиль-Султан тогда заявил: “Мы оба знаем правду: слона захватил ты. Но кричать об этом во всеуслышание, опровергая слухи, по-моему, нелепо – пусть каждый думает, как того хочет, но сам я никогда не скажу, что зверя пленил я. Прими же от меня награду за воинскую доблесть и, поверь, я сумею вознаградить тебя и в дальнейшем, если твои доблесть и преданность останутся неизменны”.
Доблесть и преданность, получается, остались и применились. Думается, жизнь свою Халиль-Султан ценит высоко и мешочком не ограничится, вознаграждая спасителя. Так что все пока складывается, как нельзя лучше. Ну его, Тамерлана…
Нет, не “ну”…
Жуя измочаленный кончик травинки, Дмитрий опять перевернулся на спину. “Я не откажусь от своего желания выдать Хромцу сказку о „посланце Аллаха", – думал он. – Наверное, самолюбие взыграло. Я не просил, чтобы меня швыряли в средние века. Мое место в родном начале двадцать первого века. Здесь место Хромцу. И если я не могу покинуть этого ненужного мне времени, то хочу заставить его играть под мою дудку. А Хромец для меня – олицетворение своего века. Он средство. Опасное, хитрое, жестокое средство. И если он меня убьет, то, значит, до настоящего авантюриста мне еще расти и расти…” Он выплюнул травинку и громко рассмеялся.