Нулевой день
Шрифт:
Силы: пиромантия (магия огня), извержение лавы, террамантия (магия земли), способность создавать и контролировать огонь, горы, вулканы, вызывать землетрясения.
Особые навыки: спортивная подготовка, грубая сила.
Оружие: камень и огонь.
Изображение: правитель с жёстким взглядом, сидящий в окружении пламени и гранитных глыб со скипетром и гравированным анхом [8] в руках.
Символ: анх.
8
Aнх (aнк, aнкх) –
Отличительные характеристики: его руки извергают лаву, а глаза горят огнём.
До Вспышки: правый нападающий "Ошава Дженералз" — молодёжного хоккейного клуба из Онтарио, надежда НХЛ.
Надеюсь, я сломал Номеру Восемь его грёбаную шею. Я падаю на скамью штрафников, пока его погружают на каталку.
Только что я применил против Восьмого силовой приём и наши клюшки "случайно" скрестились. Теперь он стонет, выплёвывая зубы на лёд, как жвачки "Chiclets".
Я старался не ради игры. Я старался ради будущего.
Скауты [9] такое дерьмо любят; вон они стоят на трибунах с телефонами в руках.
Прозвище Рихтер я получил за то, что выталкиваю игроков за борт с силой землетрясения. Нормально, а что? Как ещё показать скаутам, на что способен? Когда я с криком "Чего-то хотел?" снимаю перчатки, большинство игроков предпочитают обойти меня стороной. Восьмой приехал из США и, видимо, не слышал, что на меня лучше не нарываться. Остальные меня знают. Вон, с сестрой Двадцатого я, кажется, даже встречался.
9
Хоккейные скауты – «кадровики» в хоккее, отслеживающие игры молодых игроков, отбирая наиболее перспективных из них и определяя их будущее.
Да, вспомнил. Такая крикливая оказалась.
Я бросаю взгляд на старшего брата. Броуди стоит у самой арены, тяжело опираясь на трость. Он по-прежнему тот ещё чертяка, хотя и не может больше кататься на коньках. Он и ходить-то почти не может.
Из-за меня.
В четырнадцать меня загребли на допрос (та сучка думала, что сможет подразнить меня и "передумать"?) и он приехал, чтобы за меня поручиться. А по пути домой... бац!
Авария.
В одно мгновение он превратился из звёздного игрока в калеку. Потом стал мне и агентом, и тренером. Через несколько недель после аварии он сказал: "Ты быстрый, жёсткий и ты ещё растешь. Когда за тебя возьмусь я, ты будешь летать по льду. Не будет никого свирепей. Ты станешь огромным, как танк. Совершенной дробильной машиной".
Его тренерская техника? Боль. Много боли. Каждый раз, когда я косячу.
Поначалу я был таким медленным и тугим, что ему приходилось лупить меня своей тростью каждый день. Теперь лишь несколько раз в неделю...
Номер Восемь не шелохнулся, когда его увозили на каталке, даже не махнул рукой в толпу, чтобы его провели аплодисментами.
Мы с Броуди обмениваемся взглядами, без намёка на улыбку. Его грубое лицо совсем как моё, улыбка только безобразит. Он тоже заметил, что скауты заинтересовались. Всё идёт по его плану: "Ред
Я беззвучно произношу одними губами: "Я же говорил". Он думал, дурная слава потянется за мной в Ванкувер, но беспокоился напрасно.
Меня ничем не возьмешь!
Я посмотрел на табло и ощутил всплеск адреналина: Три... два… один...
Обратно на лёд. Шайбу в игру.
Номер Двадцать смотрит на меня с вызовом. От этого у меня закипает кровь, тело пылает. Вот это мне нравится! Он идёт прямо на меня. Ну-ка, сучёнок!
Краем глаза я замечаю Номер Тридцать, но слишком поздно. Меня атаковали сразу двое...
БАЦ.
Столкновение мощное, как при автомобильной аварии.
Открыв глаза, я вижу крышу стадиона. Я не могу дышать! Я лежу на льду, скользя по нему, как шайба. Не хватает воздуха! Никогда ещё я не валялся на льду.
Они смеются. Двадцатый подкатывает поближе и, притормозив лишь в сантиметре от моей головы, осыпает мое лицо ледяной стружкой.
— Это за мою сестру, больной ублюдок.
Как же мне хочется начистить ему рыло! В мясо разодрать! Дыши, Рихтер! Почему я не могу пошевелиться? Перед глазами всё плывет, тело бросает в жар. Кулаки словно горят огнём!
Возникает странное ощущение, словно я опускаюсь. Неужели каток... тает? Видимо, я потерял сознание, и всё это мне снится.
Люди начинают кричать. Игроки пытаются убежать с тающего катка. Гладкой ледяной поверхности как не бывало, вокруг только жидкая грязь и песок. Я поворачиваю голову и смотрю на правую руку. Перчатка превратилась в вязкую массу, похожую на суп, пролитый между пальцами. Тоже растаяла? Не может быть.
Вдруг над крышей стадиона вспыхнул свет. Ночь стала... днём. Я что умираю? Иду на свет? Хотя я так часто видел во сне адское пламя, что чёрта с два вознесусь на небеса.
Крики нарастают. Значит, остальные тоже видят это. Где Броуди?
Сверху обрушивается огонь, падает вокруг меня, на меня. Но не обжигает. Мне даже… приятно. Веки тяжелеют.
Нет! Я должен подняться. Добраться до брата! Я изо всех сил стараюсь встать на ноги. Мир вокруг вращается.
Глаза закатываются, я теряю сознание.
Придя в себя, я не вижу ни хрена. Как долго я был в отключке? Я протираю глаза. Стоп, где мой шлем и перчатки? Щитки и свитер? Я медленно сажусь. Зрение проясняется, я вижу, что лежу в чем мать родила, и все мое тело покрыто копотью, но ожогов нет. Я оглядываюсь вокруг. Мозг отказывается переваривать окружающую действительность.
Стадион исчез; остались только металлический каркас бывших трибун и стальные брусья по кругу. Дальше виднеется стоянка, полная обгорелых машин с дымящимися покрышками.
Вокруг тут и там встречаются странные груды пепла. Я встаю на ноги. Босой. Где чёрт возьми, мои коньки? Я опускаю взгляд на пару лезвий. Коньки... сгорели.
И где, чёрт возьми, Броуди?
Я ковыляю к трибунам. Всё болит, как после нескольких дней без тренировок. Чёрт, на сколько же меня вырубило?
Я подхожу к куче пепла. Под ним виднеются лезвия коньков. Неужели это... кто-то из игроков? Еще одна куча, и ещё, и все с лезвиями. Тела каким-то образом сгорели дотла. Наверно, на нас сбросили бомбу террористы, или что-то в этом роде!