Нулевой потенциал
Шрифт:
Мне кажется, что Лайола на рубенсовской гравюре, которая висит над записями спектрометра, смотрит на меня с издевкой. А что бы вы, отец, сделали с теми знаниями, которые я храню, находясь так далеко от маленького мира, который для вас был всей Вселенной?
Вы смотрите вдаль, отец, а я улетел в такую даль, которую вы не могли бы вообразить тысячу лет тому назад, когда основали наш орден. Ни один исследовательский корабль еще не уходил от Земли так далеко: мы находимся на самых границах разведанной Вселенной. Мы отправились в путь, чтобы достичь туманности Феникс, наше путешествие было успешным, и мы возвращаемся домой, обремененные грузом знаний. Жаль,
На книге, которую вы держите, легко прочесть слова ad maiorem, dei gloriam, но в эти слова я больше не верю. А продолжали бы верить вы, если бы могли узнать то, что мы открыли?
Мы, конечно, знали, что такое туманность Феникс. Каждый год, только в нашей галактике, взрываются сотни звезд, горя несколько часов или дней в тысячи раз ярче, чем обычно, чтобы потом умереть и исчезнуть из поля зрения. Такие «новые» звезды — свидетельства обычных катастроф, происходящих во Вселенной. С тех пор как я начал работать в Лунной обсерватории, у меня скопились десятки спектрограмм, запечатлевших это явление.
Но три-четыре раза в тысячу лет случается нечто такое, перед чем совершенно меркнет даже «новая».
Когда звезда становится «сверхновой», она на короткое время может затмить все солнца галактики, взятые вместе. Китайские астрономы наблюдали это явление в 1054 году после Рождества Христова, не зная, что они видят. Пятью веками позже, в 1572 году, «сверхновая» загорелась в Кассиопее так ярко, что была видна в полуденном небе. За тысячу лет, что прошли с тех пор, это явление наблюдалось еще трижды.
Наша задача была посетить то, что осталось от подобной катастрофы, воссоздать события, которые вели к ней, и, если возможно, узнать причину ее. Мы медленно приближались через концентрические слои газа, который образовался в результате взрыва шесть тысяч лет тому назад и все еще продолжал распространяться. Они были раскаленными и до сих пор излучали интенсивный фиолетовый свет, но газ был слишком разрежен, чтобы причинять нам какой-либо вред. Когда звезда взорвалась, ее внешние слои унеслись с такой скоростью, что полностью вышли из пределов гравитации звезды. Теперь они образовали оболочку, под которой было достаточно места, чтобы там разместились тысячи солнечных систем, а в самом центре горел маленький фантастический предмет, которым стала теперь звезда, — Белый Карлик, не достигающий размеров Земли, но весящий в миллионы раз больше.
Всюду вокруг нас были раскаленные газы, разгонявшие мрак межзвездного пространства. Мы летели в центр космической бомбы, которая взорвалась тысячелетия тому назад и раскаленные частицы которой все еще разлетались.
Мы уже не мчались, как прежде, а медленно плыли к раскаленной маленькой звезде. Когда-то она была таким же солнцем, как наше собственное, но растратила за несколько часов всю энергию, которая бы позволила ей сиять миллион лет. Она похожа на сморщенного скрягу, который прожигал жизнь в юности, а теперь экономит на всем.
Никто всерьез не считал, что мы можем найти планеты. После взрыва они скорее всего превратились в клубы пара, развеянные звездным взрывом. Но, как это мы всегда делаем, когда приближаемся к неизвестному солнцу, мы послали на поиски автоматы и вскоре нашли один-единственный небольшой мир, обращающийся вокруг звезды на неимоверно большом расстоянии от нее. Должно быть, это был Плутон исчезнувшей Солнечной системы, орбита которого проходила по краю ночи. Планета находилась слишком далеко от когда-то яркого солнца, эта отдаленность и позволила ей избежать судьбы ее товарок.
Огонь мимоходом опалил ее горы, унес и сжег мантию из замерзших газов, которая, по-видимому, покрывала ее до катастрофы. Мы приземлились, и нашли Склеп.
Об этом позаботились его строители. Монолитный обелиск, который стоял над входом, превратился в оплавленный огрызок, но уже первые фотографии, сделанные с большого расстояния, показали, что перед нами работа разумных существ. Немного позже мы обнаружили огромный круг из радиоактивного вещества, зарытого глубоко в Землю. Если бы даже пилон над Склепом был разрушен дотла, круг остался бы, как неподвижный и вечно горящий маяк, взывающий к звездам. Наш корабль направился точно к центру круга, как стрела в цель.
Пилон, когда его построили, был, по-видимому, высотой с милю, но теперь он напоминал свечу, расплавившуюся и превратившуюся в лужу воска. Нам понадобилась неделя, чтобы пробурить оплавившийся камень — у нас не было инструментов, необходимых для такой работы. Мы были астрономами, а не археологами, и нам пришлось импровизировать на ходу. Мы забыли, ради чего летели сюда — этот одинокий монумент, возведенный с такой тщательностью на самом большом удалении от обреченного солнца, мог иметь только одно предназначение. Некая цивилизация, знавшая, что она на краю гибели, делала последнюю ставку на бессмертие.
Пройдет немало поколений, прежде чем мы изучим все сокровища, оставленные в Склепе. У них было много времени на подготовку, потому что солнце, по-видимому, не раз предупреждало их о грядущей катастрофе. Все, что они хотели сохранить, все, что дал их творческий гений, последние дни перед концом они снесли сюда, на этот далекий мир, надеясь, что другие люди найдут их наследие и исчезновение их не будет бесследным. Сделали бы мы то же самое или мы были бы слишком заняты своими невзгодами, чтобы подумать о будущем, которого никогда не увидим?
Если бы только у них было немного больше времени! Они могли свободно путешествовать с планеты на планету в своей Солнечной системе, но они еще не научились преодолевать межзвездные бездны, а до ближайшей Солнечной системы была сотня световых лет пути. И даже если бы они обладали секретом сверхскоростного движения, спастись могли бы всего несколько миллионов человек. Может быть, было лучше так, как случилось.
Даже если бы они по своему облику не были столь мучительно похожи на нас, людей, как это видно по их скульптурам, мы бы не могли не восхищаться ими и не горевать об их судьбе. Они оставили тысячи записей и машины для воспроизведения зримых изображений, а также тщательно проиллюстрированные инструкции, благодаря которым нам было нетрудно освоить их письменность. Мы изучили многие из их записей и впервые за шесть тысяч лет как бы воззвали к жизни тепло и красоту цивилизации, которая во многих отношениях была, по-видимому, совершенней нашей собственной. Возможно, они показывали нам только лучшее, но за это вряд ли кто может упрекнуть их. Миры их были очень красивы, а их города построены с таким изяществом, что равных им на Земле нет. Мы наблюдали, как они работают и развлекаются, мы слушали их мелодичную речь, донесшуюся до нас через века. У меня перед глазами до сих пор стоит одна сцена — дети играют на странном синем песке, плещутся в море, как это делают дети Земли. Вдоль берега тянутся странные, похожие на плети деревья, а по отмели, не привлекая ничьего внимания, бредет какое-то очень большое животное.