Нулевые. Затишье перед катастрофой
Шрифт:
– Привет, – девушка обладала надменным голосом, в котором тоже ощущалось что-то зловещее.
От всего этого старый Власов, наверное, жутко испугался бы, стал бегать по камере, стучать по железной двери и в ужасе звать начальника. Теперь вся ситуация казалась Михаилу даже смешной. Он еле сдерживал себя от хохота.
– Чё ржёшь? Тебе понадобилось четыре года, семь месяцев и одиннадцать дней, чтобы организовать мой побег. Я разочаровалась в тебе.
От слов девушки Власов растерялся.
– Что? Ты меня понимаешь? – спросил Власов.
– Ну, да. Что за тупой вопрос?
– А ты, это,
– Да. Конечно. Хотя это с какой стороны посмотреть.
– Ну, ты хотя бы сможешь меня убить?
– Убить? Возможно.
– Это хорошо, – обрадовался Власов.
Девочка-манекен сбросила с себя грязную простыню. Её ноги и руки были пластмассовыми, торс и голова вроде были человеческими с физиологической точки зрения. Она попыталась встать. Конечности явно плохо слушались её, она двигалась неестественно. Она была сутулой и кривой. Её движения напоминали Михаилу о зомби и других персонажах из фильмов ужасов. Девочка-манекен подошла к Михаилу. Власов лучше рассмотрел её. Она была выпачканной в грязи, кое-где на её теле были следы запёкшейся крови. Её грудь скрывала рваная и грязная смирительная рубашка. Михаил обратил внимание на её лицо. Странно. Она не была похожа на образ России из его снов. Это была совершенно другая девушка. На её губах были следы крови. Она тоже имела заплывшие чернотой глаза и была довольно красивой. Но злобы и ненависти в ней было больше чем красоты. Казалось будто бы внутри манекена сидело одержимое жаждой разрушения и убийств существо.
– Зачем я это выпустил? Лучше бы я убил себя, – думал он.
– Это у тебя кровь на губах? – спросил Власов.
– Это следы от варенья.
Михаил улыбнулся. Власов обрадовался, что она пыталась разбавить ситуацию шуткой. Это придавало Власову непонятную надежду на благоприятный исход событий. Она чуть отошла вправо, за её спиной возник деревянный стул. Михаил не удивился этому.
– Садись.
– Зачем это? – спросил Власов.
– Ты же хочешь сбежать? Если хочешь то садись.
Михаил сел на стул.
– А ты можешь вытащить всех этих людей из Лагеря или только меня? – спросил Власов.
– Я могла бы вытащить и их, но они всё равно сами вернутся в Лагерь независимо от местонахождения. Это их судьба.
– Ну, что теперь? Предложишь выбрать красную таблетку? – пошутил Власов.
– Неа.
– А что? – поинтересовался Михаил.
– Ты смотрел фильм “Жертвоприношение”?
– Это Тарковского что ли?
– Да.
– Не. Я не досмотрел до конца. Посмотрел только первые двадцать минут, потом кино показалось мне слишком затянутым и полным псевдофилософских разговоров.
– Так, ну, ты хотя бы знаешь, чем там всё закончилось в “Жертвоприношении”?
– В смысле? Ты предлагаешь поджечь камеру?
Девушка отрицательно покачала головой.
– Так, ладно. А фильм “Кровавый четверг”? Ты же его смотрел? Там вроде бы была похожая сцена.
– СУКА! БЛЯДЬ! ААААА! БЛЯДЬ! – Власов был в панике.
Власов вспомнил ту самую сцену из фильма и полностью осознал своё патовое положение в данной ситуации. Он хотел встать, но буквально врос в стул, который только казался деревянным и явно был прикручен к полу и сделан как минимум из стали. Михаил ощущал ужас панику и безысходность одновременно.
– Начальник! Начальник! Начальник, блядь! Начальник, меня хотят в…. – Власов недоговорил фразу, потому что его губы срослись.
– Заткнитесь, мистер Андерсон!
Девушка медленно приближалась к Власову. От её шатающейся и неестественной для живого человека походки веяло ужасом. Власов орал изо всех сил лишь бы его услышал хоть кто-то.
– Можешь мычать сколько хочешь. Всем пофиг.
Власов закрыл глаза. Он отвел лицо в сторону лишь бы не видеть это ужасное существо. Он продолжал орать. Михаилу казалось, что девушка приближается к нему уже несколько минут. Ожидание повторения той самой сцены было мучительной пыткой для Власова.
Михаил почувствовал легкое прикосновение холодного пластмассового пальца на своей щеке. Его сердце замерло в страхе. Холод от прикосновения быстро распространился по его телу. Власову казалось, что в этот момент он каким-то образом объединялся с этим существом.
– Что я наделал? – думал Власов.
– Сука! – Власов слышал женский крик. Голос был ему знаком. – Просыпайся нахуй! Козёл ёбанный!
Он проснулся.
Перитонит.
Первое что увидел Михаил, было растерянное покрасневшее лицо Анны. Она была одета в обычную домашнюю одежду, но макияж ещё был при ней. Её коса растрепалась. Она трясла Власова.
– Вставай, нахуй! – растерянность переходила в злобу. – Ожил! Ожил, бля.
– Мне снился женский манекен. Он хотел меня изнасиловать в каком-то подвале. Меня привязали к стулу, – говорил Власов.
– Ну, нахуй, – растерянно произнесла Анна. – Я думала, что ты уже всё. Подох к чертям собачьим, – она потрогала его лоб. – Бля, ты такой холодный. На кого ты похож? Рожа вся бледная и синяки под глазами.
Власов сидел на кафельном полу, опершись на стену. Во рту был отвратительный табачный привкус. Его голова раскалывалась.
Позже Власов с изумлением глядел на себя в зеркале ванной. Он был словно поднятым из могилы. Побледневшим с синяками под глазами размером с пятак. Его незаметно обняла Анна. Он почувствовал прикосновение её горячего тела.
– Всё равно холодный. Пиздец, – она поцеловала его в шею. – Прости меня Миша. Ты же знаешь, какой я отвратительный человек.
– Да ничего, – после этой фразы он резко вспомнил её проступок.
Посреди ночи Власов проснулся от внезапного смутного воспоминания, произошедшего с ним в Лагере. Он свалился с кровати и начал проверять всё ли в порядке с его телом. Потом он тихо заплакал от счастья снова быть человеком.
– Слава Богу! Да, я свободен. Да. О да. Больше никаких сраных ёбаных текстов. Никакого драного совка. О да! Я свободен. Свободен, блядь! Свободен! – сквозь рыдание и слюни произносил Власов.
– Ты что совсем ёбнулся там? – спросил заспанный голос Анны.
Михаил вышел на балкон и выбросил в окно остатки курительной смеси.
– Сдохни, сдохни. Сволочь! Чтобы я еще раз в своей сраной жизни притронулся к этой дряни? Никогда, никогда в жизни. Никогда. Больше никогда в жизни. Ебучий сраный манекен. Сука! Ох, бля.