Нуманция
Шрифт:
— Да знаю я, знаю, что у тебя будет, Марций уже похвастался мне. — Перебил он её грубо, — Сама виновата, дура, ещё спасибо скажешь, а если так хотелось, надо было быть посговорчивее. Я предупреждал… — ухмыльнулся, стал подтягивать подол туники наверх, чтобы добраться до тела. — Тоже мне, как последняя шлюха, выперлась в одной тунике, босая, без пояса, да я ему так и скажу, если что, что сама себя предложила, как блудница последняя…
— Не-ет… — протянула со слезами Ацилия.
В этот момент в углу завозился старый Гай, поднялся, вытирая кровь с виска:
— Гай, миленький, прошу тебя, умоляю, найди кого-нибудь… Помоги мне…
— Только сдвинься с места — убью! — крикнул Лелий, поднимая голову, отвлекаясь от рабыни.
— Найди господина Марция, прошу тебя, Гай, быстрее, сделай что-нибудь…найди же его…
— Заткнись! — Лелий толкнул её вперёд, ещё сильнее вдавливая щекой в столешницу, рабу он теперь приказывать не мог, только дёрнись — и рабыню потеряешь. Ацилия зажмурилась, чувствуя во рту кровь от разбитых об зубы губ, зашептала с новой силой:
— Гай, найди Марка…
— Его нет, он в городе на работах…
— Ну что? — Лелий ухмыльнулся, запуская руку под подол туники, скользнул по бедру вверх, — Ничего у тебя не выйдет…
Но Ацилия дёрнулась, стараясь сбросить с себя его руку, снова заговорила:
— Гай… Прошу тебя… У него есть друг… центурион… Найди его, пожалуйста, Гай… Пожалуйста…
— Центурион Фарсий? — догадался старый раб, — Он сегодня дежурит по лагерю, я видел его недалеко…
— Позови… Прошу тебя, Гай… — прошептала из последних сил сухим горлом.
— Только попробуй, старая сволочь! Я найду и убью тебя! — прорычал Лелий.
— Гай?! — прошептала Ацилия.
— Замолкни! — треснул кулаком об стол, как раз у её лица, и Ацилия зажмурилась. Но, похоже, её шёпот больше тронул Гая, чем угрозы о смерти, старик ушёл на улицу, зажимая ладонью разбитый висок.
Лелий начал бесноваться, рычал от злости, попытался овладеть сразу, но то ли торопился, то ли волновался, понял, что ничего не выйдет. Вот она! Бери! А не получится… Не получится…
Проклятая рабыня!
Всё опять вышло по её!
Сейчас притащится этот проклятый Фарсий, объясняйся потом… В сердцах отшвырнул эту проклятую девку от себя, даже не глядя куда, главное — сильнее, чтобы всё, что внутри кипело, вложить. Будь она проклята, эта рабыня треклятая!
Ацилия упала животом на трипод и сползла на пол, от внезапной боли во всём теле перед глазами прыгали белые светящиеся зайчики, но вся эта боль была именно там, там, где она больше всего боялась. Руки почти не слушались её, но она сумела приподняться на локте, потом на всю руку, вторую пылающую ладонь прижала к животу, где больше всего болело. Зашептала:
— Боже… Мой ребёнок…
Слёзы боли и бессильного отчаяния заливали глаза, и Ацилия стирала их кулаком, лежала уже на боку, подтянув ноги к животу. Лелий стоял и смотрел на неё сверху, от злости сжимал и разжимал кулаки.
— Дура, вызывай врача.
— Убирайтесь! — закричала она с плачем, срывая голос, ненавидя его всей душой, а она-то думала, что больше, чем Марция никого ненавидеть нельзя.
— Ты сама во всём виновата.
— Уходите! Уходи-ите… — от плача голос срывался, сквозь слёзы она ничего не видела, а от боли даже плохо представляла себе, что происходит. Лелий ушёл. А через момент появился Гай, бросился к Ацилии:
— Я не нашёл центуриона Фарсия, но подумал, что и без него всё обошлось… Что?.. Что делать теперь? — причитал, качал головой, охал, не зная, как помочь, — Надо врача… врача вызвать…
— Помоги мне… — Ацилия, морщась от боли, попыталась подняться, держалась рукой за живот, второй — за Гая, еле-еле добралась до постели, легла, снова притягивая ноги к груди, лежала, дрожа всем телом. Гай закрывал одеялом, от страха руки его тряслись, слова с заиканием срывались с губ:
— Врача… О-о-о-х… Что же? Ч-что же делать теперь…
Ацилия повернула к нему голову:
— Убери всё… Наведи порядок…
— Да-да… — закивал головой, это было более понятно ему, знакомо. Собрал всё разбросанное по атриуму, расставил скудную мебель, что-то говорил, бормоча под нос.
— Гай? — позвала Ацилия, раб появился тут же, — Спасибо тебе, если бы не ты…
— Что вы? Что вы? Что я сделал-то?
Ацилия помолчала немного, дрожа всем телом, заговорила опять:
— Хочу попросить тебя… Пообещай, что сделаешь… — обернулась ещё больше, ища его глаза, кивающую седую голову, — Пообещай, что не расскажешь никому о том, что случилось… — голос её окреп, стал сильнее, она и сама не понимала, зачем это делает, зачем об этом просит. Может, в душе ещё надеялась, что всё обойдётся, что всё пройдёт, и она сумеет выкарабкаться из этого, но Гай отшатнулся, — Прошу тебя, Гай! Он не простит нам, ни тебе, ни тем более мне… Пообещай, прошу тебя, я сама что-нибудь скажу ему, сама… Ну?
— Хорошо-хорошо…
Согласился сильно быстро, и Ацилия не знала, стоило ли верить ему, но ей это было уже всё равно. Отвернулась к стене, обняла себя за плечи, закрыла глаза, дрожь озноба пробежала по всему телу.
Нет! Боги, только не это… Оставьте… Оставьте ей её ребёнка, её малыша… Я хочу его… Я хочу, чтобы он родился, я даже буду любить его отца, буду жить с ним, буду терпеть его… Боги святые, да что же это происходит?.. Ведь всё, всё, кажется, уже устроилось, она даже перестали ругаться… А что теперь будет? Что будет?..
В глубине живота появилась тянущая боль, стала обостряться, оформляться в более резкую, повторялась, накатывая, через время отступала, чтобы возвратиться вновь, более сильной.
Для Ацилии весь окружающий мир замкнулся теперь на этой боли, и всё, больше она уже ни о чём не думала. Первое время ещё терпела, пыталась сопротивляться, но через момент провалилась в беспамятство, ничего не видя и не слыша.
Один раз всего открыла глаза, увидела знакомое лицо врача Цеста, он что-то говорил ей, поил её каким-то сладким и терпким наваром из трав и мёда, Ацилия была так слаба, что даже не могла сопротивляться, только шепнула еле слышно: