Нунивак
Шрифт:
В тот год, когда родилась дочь, названная Ритой по имени врача, поселившегося в Нуниваке, Таю вступил в партию. В тот же год Таграт переселился к жене на остров Инэтлин, не подозревая, что он на многие годы делает шаг назад, отказывается от будущего, которое приближалось к этим окраинам.
Да и кому из охотников и оленных людей могло прийти в голову, что границы между государствами, о которых они имели самое смутное понятие, могут оказывать какое-нибудь влияние на жизнь чукчей и эскимосов. Да, слышали они о том, что есть такая страна — Россия, и есть Америка, и другие государства на земле, но какое они имеют значение для эскимосов и чукчей, живущих своей жизнью и озабоченных только тем, чтобы не умереть с голоду, чтобы зверя было вдоволь в море и олени тучнели на тундровых пастбищах?..
Так думали люди побережья даже в первые годы советской власти. И когда до сознания Таю дошло, какую ошибку совершил его брат, переселившись на остров, принадлежащий другому государству, было уже поздно. Даже милиционер Митрохин — Таю считал его могущественным человеком, потому что тот был тоже большевиком да ещё и носил широкий кожаный ремень, на котором висел в чехле револьвер, — ничем ему не мог помочь.
— Во избежание международного конфликта, — пояснил он опечаленному Таю.
Брат остался по ту сторону пролива, по ту сторону жизни.
Хозяйства Чукотки объединялись в колхозы, молодые люди уезжали учиться в далекие города, привозили оттуда новые вещи и обычаи, оказавшиеся такими нужными.
В Нуниваке издавна владели байдарами три семьи. Каждую весну, когда кончалась зимняя охота и байдары спускались с высоких подставок и готовились к выходу в море, по старинному уговору вокруг каждого судна образовывались группы охотников. Обычно это были родственники — дальние и близкие.
Байдарный хозяин, по старому обычаю, получал большую долю, нежели его гребцы. Считалось, что так и должно быть — на то он и хозяин! Как же иначе?
Но вот в Нуниваке организовали колхоз. Приехал из района русский. Звали его длинно и непривычно — Владимир Антонович. Он долго рассказывал, как организовали колхозы в других селениях и стойбищах Чукотки.
Насчет того, что байдары будут общими, никто, кроме их владельцев, не возражал. Но как быть с ружьями? Каждый привык стрелять из своего.
— Я скорее соглашусь спать с женой Анакуля, чем стрелять из его винчестера, — заявил Матлю, старый эскимос с отвисшей нижней губой.
— А я тебя скорее застрелю из мужниного винчестера, чем позволю приблизиться к себе! — решительно возразила жена Анакуля.
Долго думали и рядили, как обобществить оружие. Так ни до чего и не договорились. Выбранный председателем колхоза Утоюк ходил по селению мрачный, а каждое утро из всех жилищ тянулись на берег охотники, вооруженные кто чем.
Таю и Утоюк хотели, чтобы у них было, как в настоящем колхозе, о котором рассказывал Владимир Антонович. Они часто ездили в соседнее чукотское поселение и смотрели, что у них делалось.
Наконец вопрос с оружием был улажен. Кто-то из русских сказал, что даже в Красной Армии оружие прикреплено к каждому бойцу, который и заботится о нём, пристреливает его… Ну, а если, скажем, у Анакуля отличный винчестер, но сам охотник плохо стреляет? Не поставишь ведь такого на нос вельбота. А у Утоюка никогда, никогда не было хорошего ружья. Ствол его старого винчестера изнутри был так же гладок, как снаружи, — так истерлись у него нарезы… Неожиданно всё решилось просто и быстро. Государство предоставило кредит нунивакскому колхозу на покупку нового оружия. Привезли новенькие берданки и карабины и огромное количество патронов. Все это богатство принадлежало колхозу. Теперь сам Утоюк вместе с правлением выбирали, кому дать новое ружье и кого поставить на носу вельбота. Старые винчестеры превратились в детские игрушки — для них уже не было патронов, а торговцы, которые их продали нунивакцам, оказались по ту сторону Берингова пролива.
В те годы Таю имел возможность следить за судьбой брата. Молодое Советское государство знало о бедственном положении чукотских и эскимосских охотников и договорилось с американским правительством о снабжении далекого Севера, куда ещё не могли добираться немногочисленные корабли Дальневосточного торгового флота. Шхуны предприимчивых американских торговцев Кнудсена и Свенсона бороздили Берингово и Чукотское моря. Так же как и много лет назад, они скупали пушнину, китовый ус, жир, оленьи шкуры, ремни, изделия из тюленьей и моржовой кожи, но цены теперь у них были другие — их устанавливала советская власть. И что было самым удивительным для эскимосов: редко кто из американских торговцев, у которых обман — такая же национальная черта, как светлая кожа, осмеливался теперь обсчитывать охотника, пришедшего торговать на борт шхуны.
Таграт и Таю часто виделись на охоте в проливе, ездили друг к другу в гости, каждый получив предварительно разрешение у своей власти. Таграт и на том берегу не был последним в промысле. На американском острове он стал уже настоящим опытным морским охотником, для которого возвращение с пустыми руками с промысла считалось большим позором.
Охотники встречались обычно на льдине в проливе. Таграт выглядел на этих встречах счастливым, сытым и мог подолгу рассказывать о жене, о дочери. Он любил пошутить о том, что вот у них, братьев, и дети рождаются одинаково: дочери.
В последнюю встречу Таю с гордостью сообщил брату, что его выбрали депутатом районного Совета и что он уже умеет читать и писать.
— А мотора у вас ещё нет, — заметил Таграт, поглядев на причаленную к льдине байдару нунивакцев. Она была жалка рядом с блестевшим от белой краски вельботом с новеньким рульмотором, на котором охотился Таграт.
— Трудно мы живем — это верно, — со вздохом признался Таю, чувствуя личную ответственность за неприглядный вид советской промысловой байдары. — Строим пятилетку.
— Это что такое? — насторожился Таграт.
Таю и сам не много мог рассказать о первом пятилетнем плане, но говорил убедительно и авторитетно.
— Наши спички будут лучше американских. Моторы будут лучше ваших. Запросто будем догонять кита. Ещё построим города. Большие города. Так говорит секретарь райкома Владимир Антонович…
— А вельботы у вас будут? — спросил Таграт.
— И вельботы будут, — твердо ответил Таю. — Корабли настоящие для промысла.
— Это неудобно — бить с корабля зверя, — усомнился Таграт.
— Эх, не понимаешь ты! — махнул рукой Таю. — Бить будем с вельбота, а возить на берег на большом катере. Надобность исчезнет каждый раз возвращаться на берег — знай бей зверя и нагружай катер мясом, жиром, кожей и бивнями…
Таю увлекся и не заметил, как увлек брата. Но Таграт быстро пришел в себя и, словно не желая отставать от брата, перебил его:
— Ты видишь этот вельбот? — И показал на белоснежное чудо, сливавшееся с краями льдины.
— Вижу, — нахмурился Таю. Вельбот и впрямь был хорош! Стройный, легкий на ходу, крепкий. Если очутишься на нем в сплошных льдах — не страшно: его как мячик выпирает на лед…