Нуониэль. Часть вторая
Шрифт:
К Гастию подкатил полноватый тип с бледным лицом. Это был Кирки, счетовод Гастия.
– Двадцать медяков, господин Гастий, – безразлично заявил Кирки, глядя на своего хозяина и бесцеремонно лузгая какие-то семечки. – Да, двадцати вполне за этого старикашку.
– Это щедрое предложение, господин, – сказал Ломпатри уже совсем другим тоном. – Сколь рад был бы я принять его! Но вы примите мой отказ, господин Гастий. Я первым остановил сказочное существо. Я имею полное право полонить его и вести в стольный град.
– Какое право, Сельвадо! – махнул на рыцаря рукой лысый нахал.
– Вы забываетесь, господин! – озлобленно заявил Ломпатри, сделав несколько шагов вперёд и поравнявшись с нуониэлем. – Ваша речь неучтива!
– Слышали это? – громогласно вопросил Гастий, обращаясь к своим людям. – Оказывается, в Атарии теперь не только благородные знают, что такое учтивость, но и те, кого и рыцарем-то назвать язык не повернётся.
– Я помогу вашему языку повернуться, после нашей с вами дуэли, – ответил Ломпатри, когда напускной смех сопровождающих Гастия начал стихать.
– Рыцарь не может выходить на дуэль с кем попало, – сказал Гастий. – Даже если этот кто-то нарисовал на куске ткани символ несуществующего
Ломпатри на это ничего не ответил. Он сжал губы и закивал головою так, как кивают люди, которые согласны со всем, что им сказали и ничего больше не могут добавить.
Закич наблюдал за разговором, медленно спускаясь на своей Дунке к перекрёстку. Позади раздался знакомый скрип телеги; это поспел Воська с поклажею. Закич обернулся лишь на мгновение, а когда снова глянул на перекрёсток, битва кипела во всю.
Как только Ломпатри кинулся на Гастия, перед ним возникли три всадника верхом на хороших вороных жеребцах. Щит рыцарь оставил на коне, повесив на специальное крепление у седла. Поэтому Ломпатри яростно орудовал своим сияющим мечом, взявшись за него двумя руками. Первым ловким движением он перерезал горло одному из жеребцов. Второму животному он ударил в нос гардой меча, третьему вонзил клинок в шею. Два коня упали, корчась в агонии. Всадники оказались с придавленными ногами на земле. Третий всадник, чьего жеребца рыцарь ударил в нос, был ещё в седле. Лихой малый даже успел атаковать Ломпатри, сделав несколько ударов. Но матёрый рыцарь с лёгкостью отразил их и, подойдя вплотную к всаднику, вогнал ему меч под рёбра, в месте, где кожаная броня перевязывалась тесьмою.
Воины Гастия заробели. Они стояли в нерешительности, глядя, как Ломпатри подходит к одному из поверженных всадников. Тот лежал на земле, отчаянно пытаясь дотянуться до отскочившего меча. Поняв, что над ним возвышается рыцарь, всадник замер и затаил дыхание.
– Моя Илиана выезжала со мной на охоту не холодным осенним днём, а летом! – свирепо сказал Ломпатри и со всей силы топнул по горлу всадника, сломав бедняге шею. Хруст мягких костей вместе с непонятным звуком, успевшим вырваться изо рта всадника, сняли оцепенение с людей Гастия.
– Убить! – закричал вирфалийский рыцарь, обнажив благородный меч.
Теперь в дело пошли не только мечи, но и копья, большие круглые щиты, топоры и луки со стрелами. Ломпатри метнулся назад, к коню; рассчитывать на то, что ещё есть время оказаться в седле он не смел – но дотянуться до щита стоило попытаться. Краем глаза рыцарь заметил, как нуониэль отпрыгнул с пути надвигавшихся на него конных воинов. Сказочное существо нырнуло с песчаной дороги, упав в густую траву. Затем Ломпатри схватил свой щит и еле успел прикрыться от кавалерийской пики: всадники уже настигли свою жертву и, не останавливаясь, устремились дальше по дороге, чтобы развернувшись, снова обрушить на Ломпатри сокрушительные удары своих древковых оружий. Конь рыцаря испугался суеты и снялся с места. Ломпатри еле успел схватить шлем. За всадниками на рыцаря навалилась куча спешившихся воинов. Обмундирование на них было не первой свежести, но сноровка выдавала в них опытных солдат. Короткие булатные мечи и круглые щиты приближались, сверкая точёной сталью на ярком осеннем солнце. Рыцарь нахлобучил шлем, в который уже был вложен подшлемник, и не стал его застёгивать; времени не осталось – настал миг, чтобы поднимать щит. Закрываясь щитом, глядя из-под плохо-надетого шлема, Ломпатри еле различал, что происходило вокруг. Он видел лишь узкую полосу дороги, где пешие воины отчего-то смялись и более не двигались на него. Ломпатри обернулся, успев за мгновение оценить расстояние до всадников позади и расстояние до своего коня, стоявшего теперь в высокой придорожной траве. Все враги оказались достаточно далеко. Поймав момент, рыцарь поправил свой шлем и, наконец, застегнул его как следует. Рыцарь приготовился принять бой. Но не он один теперь сражался с вирфалийскими солдатами. Нуониэль, пропустивший мимо себя конницу, вернулся на дорогу и остановил надвигавшихся на Ломпатри солдат. Нуониэль кинулся на врагов, не имея к этому, по мнению обычных людей, никаких мотивов. Нуониэль мог бы просто отсидеться в высокой траве, или же пуститься наутёк. Но для Ломпатри мотивы нуониэля являлись очевидными. Однако важнее мотивов для рыцаря оказались выводы об этом существе. Белому Единорогу стало ясно и то чувство, которое зародилось в нём в мгновение, когда Гастий стал называть нуониэля тварью. Воин, который стоит один против всех, не тварь. Твари те, кто гурьбой идут на одного.
Ломпатри пытался сосредоточиться на сражении, но нуониэль не переставал забирать всё внимание на себя. Этот худощавый мужчина, которого впору бы назвать старичком, плотно ввязался в дело с вирфалийцами. Кое-кто из них уже глотал пыль, ползая на четвереньках, а этот лихой малый с веточками вместо волос даже не обнажил меча. Он бил наотмашь схороненным в берестяные ножны оружием. Двигался нуониэль со скоростью пятнадцатилетнего юнца, не отяжелённого гнетущим доспехом. Удары сыпались на вирфалийцев один за другим, а враги ничего не могли поделать. Кто-то падал, некоторые отступили и не решались подойти ближе. Остальным попадало, причём так сильно, что бедняги теряли равновесие не в силах даже стонать от боли. Один из вирфалийцев, сам того, видимо, не ожидая, парировал удар нуониэля, разрубив его ножны пополам. Нижняя часть ножен упала, обнажив половину тонкого, изогнутого клинка. Нуониэль снял и верхнюю часть, выставив перед собой оголённый клинок. И пусть его оружие оказалось тоньше булатных мечей вирфалийцев – острый предмет в руках искусного воина заставил противников не мешкая отпрыгнуть назад на несколько шагов.
– Десять золотых за его голову! – заорал Гастий и метнул в нуониэля копьём. Ни один мускул на теле нуониэля не дрогнул, пока копьё летело на него. Оно вонзилось в землю позади сказочного существа, а тот как знал, что зловещее оружие его не коснётся. К этому моменту Ломпатри подоспел к нуониэлю и закрыл его щитом от пик всадников, снова налетевших на полной скорости. Пехота тоже поднажала, и всё смешалось в беспорядочную кучу мяса, пота, стали, крови, копыт и грив. Теперь стало не до удивлений и восхищений. Сноровка нуониэля мало занимала не только Ломпатри, но и остальных участников битвы. Каждый думал только о том, как бы не умереть. Все защищались от ударов, пытались отстраниться от общей кучи и в то же время не оказаться слишком далеко от неё, чтобы не прослыть трусом. Сражались уже не Ломпатри с нуониэлем против вирфалийцев, а желание выжить против страха порицания за нерасторопность. Кто-то не выдерживал этого накала внутри себя и приходил в бешенство. Тогда его сразу же пронзал клинок нуониэля или разрубал увесистый рыцарский меч. Другие сами кидались на неистовую парочку, в надежде получить такой удар, который бы все увидели, но который бы не сразил их насмерть. В этом случае они могли бы спокойно упасть наземь и отползти дальше от сражения под предлогом ранения. Самые опытные из вирфалийцев работали парами или группами по три, по четыре человека. Они окружали врага, били одновременно и успешно теснили противника. Но когда казалось, что вирфалийцы возьмут числом, Ломпатри издавал свой боевой клич «Атария, бой!» и, прикрывшись щитом, устремлялся на врагов, перенося очаг битвы в совершенно новое место. Вновь лилась кровь, но в итоге слаженные действия вирфалийцев опять не давали рыцарю надежды на победу. Тогда нуониэль как будто распылялся пуще прежнего и, двигаясь неимоверно быстро, разил врагов. В эти мгновения его меч походил на вспышки молнии: он сверкал сначала в одном месте, а затем в другом. Скорость клинка была столь стремительна, что кровь врагов не успевала на нём запекаться. Но на место поверженных тут же вставали новые. Оказавшиеся на земле всадники умирали, но откуда ни возьмись снова и снова налетали с копьями наперевес лихие наездники. Иногда битве мешали тела павших воинов или коней. Тогда всё затихало, нуониэль и Ломпатри переходили на новое место, а вирфалийцы следовали за ними. Как только под ногами больше не было убитых коней и людей, бой разгорался с новой силой. Так драка, которую можно без преувеличения назвать сражением, плавно переходила с места на место, оставляя за собой кровавый след.
Оказавшись снова там, где и началась заварушка, нуониэль разделался с очередным пешим воином и схватил то копьё, которое давеча метнул в него Гастий. Он вырвал древковое оружие из земли и вонзил в налетевшего на него всадника. Конь поскакал дальше, а всадник, нанизанный на копьё, вылетел из седла и рухнул наземь. Нуониэль вновь освободил окровавленное копьё, отмахнулся им от приблизившихся к нему врагов, развернулся и резко метнул копьё прямо в Гастия. Бросок копья не в находящихся поблизости врагов, а в того, кто стоял поодаль, оказался столь неожиданным, что почти никто не успел этого заметить. Длинное копьё угодило прямиком в лицо лысому рыцарю. Гастий слетел с коня и бездыханным телом пал на дорогу. Его счетовод Кирки что-то кричал своим, удаляясь от перекрёстка. Те, кто ещё оставались верхом, потянулись ему вослед. Пешие воины стали потихоньку отступать от разъярённого Ломпатри. Группа из трёх особо опытных бойцов всё ещё кружилась подле нуониэля. Ломпатри заметил, как кое-кто из вирфалийцев кинулся на тех двух стариков, которые сопровождали сказочное существо. Старики беспомощно сидели у своего сундука, опрокинутого на обочине дороги. Там же Ломпатри увидел и Закича, который со своим нелепым копьём пытался защитить стариков от двух вирфалийцев. Ломпатри хотел помочь своему коневоду, как тут ему по щиту ударила пара стрел: трое конных лучников, спешившись, взяли рыцаря на прицел. Ломпатри хотел окликнуть нуониэля, который находился ближе к сундуку, но как его окликнуть, когда не знаешь имени? В этот момент Закич упал. Ломпатри чётко различил, как один из вирфалийцев прокалывает бедного старика, отползающего от дороги. Прикрывшись щитом, рыцарь ринулся на помощь. Мимо засвистели стрелы; щит вновь поймал одну, отдавая глухим ударом в левую руку. Не рассчитав сил, Ломпатри споткнулся о мёртвое тело и оказался на своём щите прямо там, где нуониэль расправлялся с упрямой троицей. Меча у сказочного существа почему-то не было, и он, подняв с земли половину чьего-то расколотого щита, атаковал первого противника. Удар усиленной кромкой по шлему оглушил воина. Второй резкий удар той же кромкой по шее, перебил несчастному горло. В это время на нуониэля сзади напал второй. Ломпатри хотел встать, но все его движения вдруг оказались ужасно медленными. К тому моменту как рыцарь привстал на одно колено, нуониэль уже успел поймать удар врага, вывернуть ему руку, отобрать меч и заколоть наглеца этим же мечом. Вынув меч из тела, он отбил атаку последнего врага и сразу же отрубил ему голову. Не останавливаясь ни на миг, сказочное существо метнуло меч в сторону сундука на колёсиках. Тот негодяй, что уже занёс оружие над Закичем вскрикнул от боли: меч вонзился ему в бок. Всё это произошло в долю секунды, и события эти рыцарь лишь после смог воссоздать в своей голове. Тогда, нуониэль со скоростью недоступной обычному человеку сразил трёх вооружённых противников, и затем ещё одного, находящегося поодаль. В тот же самый миг, он странно изогнулся и прильнул к Ломпатри. Деревянные волосы существа упали на глаза рыцаря. Раздался странный звук, похожий на разрывание какой-то плотной материи. Брызнула кровь. Тело нуониэля вдруг всей тяжестью опустилось на Ломпатри.
Когда Ломпатри поднялся с земли, у его ног лежал нуониэль, со стрелой в шее. Сказочное существо шевелилось, но движения эти не имели смысла. Кровь тонкой струёй пульсировала из горла. Лучники вновь накладывали стрелы на тетиву, а тот последний пеший вирфалийский воин, что находился у телеги, проводил мечом по горлу дёргающегося от боли спутника нуониэля. Отдавшись целиком жажде крови, Ломпатри кинулся к вороному коню, который стоял тут же рядом над телом убитого всадника. И вот в руках рыцаря кавалерийская пика. Он гонит коня на лучников, которые спешно прекращают стрельбу и садятся в седло. Теперь им не до луков; на них смотрит острый наконечник пики, столь же разъярённый, как и рыцарь, направляющий его. Пусть у рыцаря чужая пика и чужой конь; натиск атарийца столь силён, что земля стонет от поступи взмыленного животного. Но вот лучники рассеяны, и наконечник пики поворачивается к сундуку нуониэля, подле которого остался ещё один враг. Не проходит и мгновения, как кожаная броня вирфалийского воина лопается. Железное остриё проходит дублёную кожу, ткань, пот, живую плоть и касается горячего, пульсирующего кровью мяса. Теперь не воля человека, а торчащая из спины деревянная палка разворачивает агонизирующее тело, подкашивает ему ноги, роняет и тянет по высокой траве куда-то в сторону. Раскурочив внутренности, наконечник пики выходит из бездыханного тела и снова летит впереди вороного коня над осенними травами, туда, где мелькают фигурки удаляющихся конных лучников.