Нурсолтан
Шрифт:
На второй день пути перед людьми солтана встали изящные постройки Ак-Таша, дремавшего в окружении заснеженного сада. Солтан Ибрагим был удивлён отсутствием стражи, которая всегда встречала его у кованых ворот. Проследовав по занесённым снегом дорожкам к главному входу, солтан вошёл в дом. К покоям матери вела лестница, застеленная пёстрым бухарским ковром, обеспокоенный Ибрагим буквально взлетел по ней. Отсутствие людей и необычная тишина в доме пугали и беспокоили его. Но в комнатах бикем он услышал неясный шум и женские голоса. Распахнул двери и тут же оказался в объятиях матери. Камал-бикем властным окриком отослала прислужниц, упаковывающих кожаные сундуки. Ухватив сына за руку, мать как маленького потянула его за собой, вглубь комнаты.
– Мальчик мой, сам Аллах прислал мне тебя. Ты сможешь сопровождать меня до Казани?
– До Казани?! Я не ослышался, многоуважаемая бикем?
– Бикем? – Женщина презрительно дёрнула плечом. – Держи выше, мой дорогой Ибрагим-солтан, уже полмесяца как я – казанская ханум!
– О чём вы говорите, мама?
– Не знаю, откуда ты прибыл, мой любимый сын, но важные вести обошли тебя стороной. Пошёл двенадцатый день, с тех пор, как в столице скончалась Сэрби-ханум, и теперь я стала законной
– О мама, ваши слова слаще халвы! Давно я не слышал новостей столь радостных и приятных моему сердцу. Но я не так отважен, как вы. Хан не давал мне разрешения возвращаться в Казань. Как он посмотрит на то, если я появлюсь в столице?
Камал-ханум задумалась, постукивая ножкой в изящной парчовой туфле по толстому зелёному ковру. Наконец, она решительно тряхнула маленькой головкой, увенчанной копной всё ещё густых и прекрасных волос:
– Ты верно рассудил, сын, не время ещё перечить хану! Я слышала, наш всемогущий повелитель болен и слаб, но карачи по-прежнему безоговорочно слушаются его. Видно, сказывается многолетняя привычка. Махмуду не трудно будет уничтожить тебя за непослушание, он всегда обладал сильной волей и был необуздан в своём гневе. Это просто счастье, что солтан Халиль не обладает и половиной характера моего дорогого супруга. Решено, сын, ты проводишь меня до Алатура. Местный бек обязан мне многим, он и даст мне охрану до Казани. А ты останешься в Алатурской крепости и будешь ждать моего гонца. Я буду слать тебе вести из ханского дворца. А когда пошлю тебе вот этот перстень, – Камал-ханум указала на массивный перстень с кровавым рубином, украшавший её смуглую руку. – Ты должен будешь день и ночь, меняя коней, мчаться в столицу. От быстроты твоего приезда будет зависеть многое!
Госпожа поднялась, громко окликнула рабынь:
– Эй, бездельницы, подайте обед могущественному солтану и позаботьтесь, чтобы и его люди были накормлены. После полуденной молитвы мы должны отправиться в путь.
В конце месяца зуль-каада 870 года хиджры [31] ослабевший хан Махмуд, не покидавший своего ложа, принимал свою супругу. Он не видел матери Ибрагима больше десяти лет, и нашёл, что время не пощадило новую хозяйку гарема. Тридцативосьмилетняя женщина погрузнела, потеряв стройность стана и юную округлость лица. Но неизменными остались чёрные раскосые глаза и густые брови, сросшиеся на переносице. И голос остался всё тот же – голос властной женщины, не терпящей узды. Годы ссылки совсем не изменили её души, и для этого хану совсем не обязательно было заглядывать в глаза второй жены и разговаривать с ней. Уже много лет он вёл с ней безмолвный разговор, когда читал очередное тайное послание Ибрагиму. Он упрекал свою жену за вероломство, за нежелание смириться с действительностью. Вспылив, он дважды пытался сделать заключение Камал более жёстким и невыносимым, но каждый раз останавливался, не желая причинять боли Ибрагиму. Она ничего не знала об этом, и не испытывала страха перед наказанием, которое не раз нависало над её неразумной головой. Как хотелось хану Махмуду швырнуть ей в лицо эти письма, хотелось взглянуть, как поведёт она себя, узнав, что он всё знает о заговоре, который возглавляет Камал. Но болезнь отняла последние силы, и хан ничего не желал, – только лежать, не двигаясь, пока терзающая боль не накинулась на старое усталое тело.
31
Декабрь 1466 года.
Он молча слушал речи новой ханум, как всегда, полные яда и иронии. Камал нашла тысячу неполадок во всех порядках, какие царили в гареме при Сэрби-ханум. Для начала она желала перестроить комнаты, набрать новый штат евнухов и прислужниц и распродать наложниц, которые, с улыбкой заметила она, лишь напрасно едят лепёшки с ханского стола. Махмуд не желал спорить со сварливой женщиной, в запасе у которой всегда была сотня жалящих слов, на случай если ей начинали противоречить. Десять лет назад у него были силы призвать её к порядку, сейчас же он был слишком болен, а его измученное приступами сердце не позволяло даже повысить голоса. Он устало махнул рукой, позволяя ей навести свой порядок. Как бы он этому не противился, но Камал стала казанской ханум и имела право быть полноправной хозяйкой в гареме.
Новая ханум покинула покои повелителя с улыбкой на губах. Она приходила сюда с одной целью: узнать, так ли силён её венценосный супруг и каково истинное состояние его здоровья. Увиденное превзошло самые лучшие ожидания госпожи.
А хан, оставшись один, смежил опухшие веки. Ему хотелось только одного: «спать!». Жизнь превращалась для него в одну длинную, мучительную ночь, полную боли и кошмаров. Спустя ещё четыре дня ранним зимним утром гонец от Камал-ханум оседлал горячего жеребца и направил его к городским воротам, ведущим в Алатур. На груди гонца, в кожаном мешочке, находился перстень с рубином. Для Ибрагима-солтана этот знак означал одно: хан Махмуд отправился к вратам Аллаха, и ханум Камал ждала своего сына в Казани.
Часть 2
Глава 1
В морозное утро 15 дня месяца мухаррам 871 года хиджры [32] всё население столицы, от мала до велика, высыпало на улицы. Народ ожидал грандиозного зрелища. На площади разожгли костры, чтобы желающие могли погреться. Но таких находилось немного, все боялись пропустить начало церемонии и, несмотря на крепчающий мороз, притоптывали на месте валяными галошами [33] . В толпе среди простого люда, одетого в овчинные тулупы, нарядными бешметами выделялись купцы и владельцы аулов, сотнями приехавшие в эти дни в столицу. Среди доброжелательно настроенных людей можно было заметить мирно беседующего кузнеца с казаком, и степенного муллу, перебиравшего озябшими пальцами чётки, он благосклонно кивал в знак согласия восторженным речам уличного торговца. Вездесущие мальчишки, подставляя друг другу спины, обтянутые ветхими тулупчиками, ухитрялись забраться на высокие ограждения. Оттуда, щебеча, как стайка взбудораженных воробьёв, они громко объявляли обо всём, что открывалось их взору. А все вокруг обсуждали только одну, главную новость дня: сегодня наследник покойного повелителя солтан Халиль вступал в законные права хана Казанской Земли. И вскоре в главной мечети города должна была произойти церемония «хан кутэрмэк» [34] .
32
Февраль 1467 года.
33
Валяные галоши одевались поверх ичиг или же суконных или холщовых чулок (тула оек) в зимнее время.
34
Хан кутэрмэк – букв: поднять хана. Церемония восшествия хана на престол, идущая из времён Чингиз-хана.
Главная мечеть города уже наполнилась лицами духовного звания – хафизами [35] , муллами и даншимендами [36] . Среди их строгих белоснежных чапанов яркостью и богатством одежд выделялись знатнейшие вельможи ханства – беки и мурзы. От яркой радуги разноцветного бархата, шелков, дорогих мехов, искрящихся в свете многочисленных свечей, драгоценных каменей, в изобилии усыпающих одежды знати, рябило в глазах. Нурсолтан, волнуясь, оглядывала стройные ряды будущих своих подданных, взгляд задержался на четырёх карачи, стоявших во главе праздничной толпы. Они – отпрыски знатных золотоордынских родов, решили на днях судьбу солтана Халиля. Они и сеид Мухаммад, взошедший в эту минуту на высокий помост, чтобы оттуда провозгласить праздничную хутбу [37] . Нурсолтан оправила одежды, проверила, достаточно ли плотно прикрыто лицо. Сегодня она впервые с особой тщательностью выбирала свой наряд, ей пришлось приказать служанкам нанести больше белил на лицо, чтобы скрыть румянец волнения. Но содержимое никаких баночек и коробочек из москательной лавки не могло скрыть счастливого, победного блеска её глаз. Ощущение полного триумфа приводило её в такой восторг, что молодой женщине хотелось смеяться без умолку и делиться со всеми окружающими своим счастьем. Только ей и ещё Шептяк-беку было известно, каких неимоверных усилий стоило то, что должно было произойти через несколько минут в главной мечети города.
35
Хафизы – профессиональные чтецы Корана.
36
Даншименды – учителя, наставники.
37
Хутба – проповедь.
В мыслях Нурсолтан всплыл весь этот суматошный бессонный месяц, месяц, начавшийся с кончины всемогущего повелителя. Ей не удалось достойно оплакать смерть близкого человека, с первого же дня пришлось вступить в жесточайшую борьбу с вездесущей ханум Камал. Направляемая Шептяк-беком, Нурсолтан заручалась поддержкой карачи, знатных вельмож, сеидов и мулл. Одним обещались богатые дары, другим – земли, третьим – тарханные ярлыки для повзрослевших сыновей. Нурсолтан помогало то, что благодаря звериному чутью старого дипломата она всегда на один шаг опережала людей ханум Камал и солтана Ибрагима. Результатом этой скрытой и напряжённой борьбы стало последнее заседание казанского дивана, где трое из четырёх эмиров и сам казанский сеид избрали своим ханом солтана Халиля. И лишь один член дивана – карачи Абдул-Мумин заявил о своём протесте. Помогло солтану Халилю и то, что мнение большинства дивана сложилось ещё при жизни хана Махмуда. Покойный правитель за время своего двадцатилетнего царствования приучил карачи во всём соглашаться с его мнением. А хан Махмуд назвал своим наследником и преемником казанского трона солтана Халиля. Чувствуя за спиной незримую тень бывшего господина, члены дивана покорились воле покойного Махмуда.
Немалую поддержку оказал и казанский сеид Мухаммад. Почтенный старец не забыл заслуг молодого солтана, выстроившего на свои деньги ханаку [38] для дервишей и медресе при главной мечети. Сегодня Нурсолтан с благодарностью вспоминала мудрого повелителя, который поручил сыну эти угодные Аллаху и его служителям дела. Вспоминала она, как часто хан заставлял Халиля выезжать на улицы города, где солтан принимал от казанцев жалобы. С разбором дел не задерживались, жалобщики призывались во дворец, где молодой солтан вместе с супругой творил справедливый суд. Особо сложные дела отправлялись на суд главного кадия, а иногда и самому хану. И жалобщики, казанцы из бедных слоёв населения, благодарили наследника за отзывчивое и доброе сердце, радуясь уже тому, что жалоба достигла подножек трона и была услышана всемогущим повелителем. Сейчас этот простой люд, заполонивший площадь Кремля и все примыкавшие к ней улочки, выкрикивал бесконечные здравицы в честь будущего хана и наполнял сердца вельмож, толпившихся в мечети, уверенностью в правильном выборе. Халиль вступал на казанский трон, любимый простым народом и признаваемый всемогущими карачи.
38
Ханака – приют.