Нужно просто остаться в живых
Шрифт:
Когда начали отработку работы в строе, я стал показывать соседям, как правильно становиться, как правильно бить. В принципе ничего сложного в работе с копьем не было, я приноровился, только мешала эта долбаная кираса, и еще этот уникум припер откуда–то шлем, такой же старый и такой же никому не нужный, как и кираса.
Кираса натирала мне все: и спину и плечи. Подкладки не было, и она ездила по плечам. Шлем на голове был как чугунок, который так и хотел свалиться при резком движении. Внутри было как в печке. Это заставляло меня выкладываться по полной. И когда капрал мне командовал, приходилось ласковым голосом ему отвечать:
— Да, лэр!
После приема пищи у нас было, где–то около получаса отдыха. В это время я садился и начинал рассказывать анекдоты. Я удивился, когда узнал, что здесь такого не знают. Хоть никогда подобного артистизма за собой не наблюдал. Рассказал пару анекдотов, переделанных, правда, но которые были приняты на ура. Люди устали, постоянное физическое и психологическое истощение давало о себе знать. И требовался выход таким образом. Да, этим людям было тяжело, но мне было тяжело вдвойне. Меня тоже не покидало напряжение, приходилось постоянно острить и вести себя как полоумный мазохист, но моральная поддержка Лекса, и то, что он мне помогал вечером, давала о себе знать.
Так прошло три долгих тяжелых дня. Я видел, как бойцы из моего десятка становятся, что ли, поспокойней, уверенней в себе. Они начали больше общаться друг с другом. Лекс этот вообще загадочный парень, ходит, слушает всех. Что–то рассчитывает, думает.
Как обычно после обеда я планировал провести воспитательную беседу с ребятами, но, как всегда, вмешался отдельный индивид с прозвищем Крыса. Он загнал нас в барак, построил и начал на меня кричать, смысл был в том, что я нарушитель и если не прекращу, то он мне плетей даст. Этого я уже не выдержал, мне просто надоело дурачиться. Звонко упала кираса, за ней полетел шлем.
— Послушай меня, сынок, — проникновенно шепотом начал я, — я долго тебя терпел, но ты реально достал. Если мы пойдем в бой, ты первый сдохнешь от моего удара. Ты лишний тут. Ты не делаешь ничего хорошего. И то, что твой отец купил тебе капральство, еще ничего не говорит.
Когда он отправлял меня еще в первый день добегать, я останавливался пройтись, а то в боку кололо ужасно, и услышал эту замечательную историю от двух беседующих сержантов. Тогда я не понял, про кого это они, но потом дошло. И вот информация пригодилась. Мне приятно было видеть, как меняется его лицо. От бурого до белого.
— Я тебя в холодную посажу! — со злобой крикнул он.
— А я скажу, что ты надо мной издеваешься потому, что я знаю, что ты с мужиками спишь, — радостно выкрикнул я. За это время я показал много различных вариантов действий. И было видно, что ему это не нравится. Мужеложство тут не то, что не любили, здесь его ненавидели. Я не вдавался в подробности, но это было очень страшное оскорбление.
— Ты не посмеешь… — слабо пролепетал он. — Это не правда.
— Если ты будешь и дальше нас гнобить, то скажу, — уверенно сказал я. — И все подтвердят, скажу, что ты до меня домогался.
Вроде это уже победа, но его трясущиеся губы и дрожащий голос, не давали мне повода для радости. Если бы он был сильным и могучим, то это еще ладно. Но это просто издевательство над человеком. Это вызвало у меня отвращение к самому себе.
— Ладно, капрал, расслабься, чего ты так разволновался? Мы же
Он развернулся и ушел. Молча, не проронив не слова. Мы только расселись на циновках как забежал сержант и вызвал к лейтенанту. Черт, неужели сдал. Тогда будет тяжело, из такого не выберешься. У лейтенанта Генри была своя комната в администрации, из нее он выходил только под вечер посмотреть, как мы занимаемся. И уходил обратно.
Когда я вошел в кабинет, меня встретила пара внимательных глаз. Комната была маленькая, где–то четыре на пять. Мебели тоже было немного: большой письменный стол, пара стульев, шкаф вдоль стены у входа.
Сам лейтенант сидел в низком мягком кресле около окна. Он был в черных кожаных штанах и белой рубашке. Босые ноги лежали на столе, на ворохе каких–то бумаг, одежды. Там же стоял поднос с едой.
Видимо, на творящийся вокруг бедлам ему было абсолютно наплевать. Помещение имело нежилой вид, скорее всего, жил лейтенант где–то в городе. Он молчал, молчал и я. Если уж вызвал, пусть говорит. Меня такое положение дел не сильно смущает, хоть и хотелось бы отдохнуть. Я не смотрел ему в глаза, я не вел себя вызывающе. Встал ровно, спокойно, руки взяв в замок за спиной, ноги расслабил, взгляд направил в окно. Такую стойку у нас называли стойка отставного прапорщика. Спокойная ожидающая стойка и хотя внутри у меня все было напряжено, снаружи было все как обычно. Так прошло минут пять. А потом я услышал хлопки.
— Ты не простой крестьянин, Влад Чудной, — с какой–то веселостью сказал лейтенант. — Любой другой бы на твоем месте уже давно молил бы меня о пощаде и рассказывал про все нарушения, а ты молчишь.
— Дак Вы, господин лейтенант, еще ничего не спрашивали, — как бы недоуменно отвечаю я.
— А что, если я спрошу, что ты нарушил, то ты мне расскажешь? — он заинтересованно наклонился вперед.
— Дак я ничего не делал, — делаю удивленное лицо и пытаюсь съехать на дурака.
— А почему тогда во время моего отдыха ко мне заваливается твой капрал и просится обратно в стражу? Хоть и с уменьшением по званию? Не ты ли его заставил?
— Да Вы что, господин лейтенант! — стараюсь сделать голос как можно более предупредительным. — Я ж господина капрала слушался, как отца своего. Он же мне как брат был, он же меня учил, как с оружием управляться! — добавил в голос громкости я. — Уходит? Как так? Почему?
По мере моего монолога лицо у лейтенанта сначала вытягивалось, а потом, видимо поняв, что все, что я говорю бред, засмеялся.
— Да, непростой ты парень, — еще раз задумчиво сказал он. — Не сломал тебя капрал. Хоть и хотел. Сразу он мне не понравился, вот и поспорил я с ним, что не сможет он тебя сломать. Если бы он победил, то стал бы сержантом, а нет, так и ушел бы. Хотя теперь все равно. А так теперь ты капрал в своем десятке. Вон нашивка на столе, — и вправду на столе лежала капральская птичка. — Бери, теперь она твоя.
Я подошел, взял ее. И молча, уставился на лейтенанта.
Спор? Вот гад! Меня из–за тебя три дня мочалили. Гоняли и в хвост и в гриву. Захотел бы, сам снял бы, и не дурил никому голову. Эта и еще много мыслей пронеслись у меня в голове. Хотя виду я вроде не подал.
— А чем ты смог его испугать? Вроде и небитый был. А хотел уйти сразу же. Ну?
— А вот это, господин лейтенант, я расскажу Вам когда–нибудь за бокалом вина после победы над орками, — на что тот лишь рассмеялся.
— Все иди отсюда, не мешай.