Ныряльщик
Шрифт:
Спрут. Даже с близкого расстояния Остров казался колоссальным каменным монолитом и не верилоссь, что это вещество может быть и бесконечно прочным и одновременно мягким, нежным, податливым, упругим, как кожа на лице девушки.
Стена острова уходила вниз совершенно вертикально, уходила и терялась подо дном
– а потом ещё на пятнадцать километров в глубину - и заканчивалась острием, плавающим в магме, указующим на некую точку в космосе, неподвижную, возможно, уже миллиарды лет. Вдоль стены острова тянулись узкие полоски обратной гравитации и морская вода, потоками толщиной в ладонь или чуть больше, устремлялась вверх. Там она собиралась в озеро, питала корни деревьев и снова падала вниз, наполняя
– острова всегда была влажной. Может ыть, это необходимо было для его существования. Или - кто знает - для его жизни.
Янсон выбрал одну из полос, побольше, и прижался к гладкой мягкой поверхности. В первые секунды всегда кружилась голова. Потом он открыл глаза и увидел, что мир перевернулся: море стало небом, а небо - морем, обратная гравитация перевернула его представление мира. Сколько ни тренируйся, а никогда к этому не привыкнешь. Сейчас он скользил по стене вверх, головой вперед и чувствовал, что падает, разгоняясь, в бездну. Этот разгон несложно остановить - достаточно чуть отодвинуться от стены, оттолкнувшись от неё руками - тогда нормальная гравитация уравновесит обратную.
Через пару минут он был уже наверху. Вершина острова представляла собой неглубокую чашу, наполненную теплой морской водой. Соленость воды здесь была намного меньше, чем в море - настолько, что вода годилась для питья. Эта вода питала корни якорных деревьев, которые свешивали свои могучие ветви над километровым обрывом. Он вышел на берег. Отсюда был прекрасный вид. На горизонте виднелось туристическое судно. Можно приступать к делу. Нужно спешить. Через тринадцать дней за ним придет катер. Янсон был на острове уже в шестой или седьмой раз. Он любил остров и иногда разговаривал с ним, как с человеком.
– Привет, - сказал он, - как ты, не скучал без меня? Понимаю, у тебя сейчас важное время, вон как ты вырос. Покажешь мне что-нибудь особенное? Ну, парнишка, пора приступать к делу.
Он посмотрел на солнце. День уже вступил в фазу солнцестояния. Планета
Лайна не вращалась вокруг своей оси, подобно остальным планетам, зато с огромной скоростью носилась по вытянутой орбите вокруг звезды-карлика, и это создавало видимость дня. Солнце довольно быстро вставало и садилось, а потом зависало в небе и практически не двигалось целых шестнадцать часов. Во время солнцестояния оно казалось маленьким, с яблоко величиной. Здешний день был почти вдвое длинее земного.
Якорные деревья были невысоки, но тянули ветви на добрую сотню метров. В коре короткого ствола были вырублены ступени и Янсон поднялся до первой развилки не хуже, чем по городской лестнице. Метров двадцать он прошел по ветви первого порядка, а потом поднялся на главную длинную ветвь. Ветка была метра три в диаметре и не кругла, а вогнута сверху - так что ходить по ней - одно удовольствие. Если, конечно, не закружится голова от вида километровой пропасти под ногами. На шестидесятом метре ветки Янсон имел тайник. Дойдя, он проверил: передатчик, питательные и кислородные таблетки, нож. Все на месте, сюда никто не совался за время его отсутствия.
Он проглотил кислородную и подождал, пока легкое покалывание не прекратится в кончиках пальцев. Ткани его тела были способны запасать кислород, подобно тканям тел некоторых земных ящериц. Таблетка делала этот запас на двадцать процентов больше. Начинался ветер, но ветка не раскачивалась: во-первых, она слишком прочна, а во-вторых, на якорных деревьях нет листьев, они ловят солнце всей своей шкурой, как кактусы. На всякий случай он засунул одежду подальше вглубь тайника. Не хватало только, чтобы ветер её сдул в море. Потом он взял сетку, пробежался последние метры, уже предчувствуя несравненное ощущение полета, и прыгнул вниз.
Спрут
Янсон вошел в воду головой и погрузился метров на пятнадцать. Потом перевернулся спиной вниз и начал работать руками. Над ним дробилось и переливалось жидкое зеркало поверхности. Блестящие, будто ртутные, волны, шли одна за другой, шли чтобы разбиться о стену острова. Он выдохнул, чтобы стать тяжелее, и облако трепещущих пузырей взлетело над головой, и с шорохом ушло в неровно-голубую полутьму. Теперь он погружался быстрее.
По пути он несколько раз столкнулся с нитью, со щупальцем Спрута. Он ни о чем не подумал, а только отреагировал как рыба или кальмар. Щупальцы остались неподвижны. У дна он выдохнул воздух ещё раз - чтобы подьемная сила исчезла совсем, и стал наощупь собирать луковицы, которыми было усеяно дно. Он все ещё смотрел вверх. Но теперь вверху что-то происходило.
Он никогда не считал себя бесстрашным человеком, и это к лучшему: бесстрашные, насколько он знал, долго не живут. Он умел казаться бесстрашным, он даже мог обмануть детектор страха на обязательной проверке перед поездкой на
Остров. На самом деле, живой, отчетливый страх смерти всегда жил в его душе - страх собственный, маленький и почти ручной, как черный котенок с большими зелеными глазами. Сейчас в зелено-голубом пространстве над ним из ничего формировались быстро движущиеся кубы и сферы; вибрирующие полупрозрачные змеи проплывали во всех направленях; то там, то здесь вспыхивали фонтанчики ярких желтых искр. Остров просыпался. Сегодня, единственный раз за два миллиарда лет, здесь что-то происходило. Это было страшно, но страх - главная эмоция любого живого сущства, неразумного в том числе; страх неразумен, поэтому Янсон не боялся бояться и не боялся что Спрут заметит его страх. Страх - это все-таки не мысль. Его руки продолжали шарить за спиной, вслепую нащупывая луковицы.
Страх есть страх, а работа есть работа. Он сам выбирал это, он сам стремился к этому, он сам шел к этому всю жизнь. Он начал тренироваться в четыре года. С семи лет он тренировался ежедневно. В одиннадцать ему сделали первую операцию и он научился нырять на пятидесятиметровую глубину. В шестнадцать, на контрольных сборах, он убил своего напарника.
Тогда они вдвоем спускались по реке. У них была металлическая лодка без весел и мотора. Река мощным потоком уходила под землю и неслась там километров двадцать, прежде чем выйти на поверхность и разлиться широким спокойным полукругом на равнине. Они должны были пройти подзеный путь реки и остаться живы. Может быть, были виноваты весенние ливни, может быть ещё что-то, но воды в подземном русле оказалось немного больше, чем они предполагали. Довольно скоро вода достала до потолка пещеры и дышать стало нечем. Тогда они перевернули лодку и спрятались под ней. Они неслись в подземной трубе и понимали, что никто и ничто не может спасти их; понимали, что воздуха в лодке никак не хватит на двадцать километров пути.