Ныряющий кузнечик
Шрифт:
Вернулся Палахов в родную воинскую часть с очень слабой и зыбкой надеждой на то, что его, всё же, не отправят в отставку, а будут периодически лечить всеми способами. Ради того, чтобы остаться в рядах Российской Армии он готов на всё. Ведь говорят же врачи, что зрение может вернуться, то есть восстановиться. Да ведь и не хотелось бы покидать место службы ещё и потому, что здесь не столько смятенную душу, а сколько грешное тело по непонятной причине, очень обожали женщины всего гарнизона и довольно большого воинского подразделения.
Правда, в этом
Когда ему, всё-таки, сообщили такую, не сосем приятную новость, неофициально и по сотовому телефону, то у него на какое-то мгновение затуманился разум. Наступил момент резкого отчаяния и полного неверия в справедливую жизнь. Он, гневно шарахнув свой сотовый телефон об пол, соскочил с шикарного дивана, как резвый олень или, в крайнем случае, лось. При этом впервые в своей жизни он, как следует, не завершил половой акт. Потому на лице партнёрши мгновенно прочиталось некоторое недоумение, растерянность и даже обида.
А ведь она, полубрюнетка Марина, имела право требовать от него активной любви и даже ощутимой ласки, так как её муж, заместитель начальник полка по тылу, майор Сингаев был в части очень уважаемым и авторитетным человеком. Но, надев на голову фуражку, как водится, с кокардой, Палахов бросился к входной двери.
– Ты куда, Аркаша? – прохрипела Марина, почти уронив кудрявую голову на свой обнажённый бюст. – Куда?
– Куда глаза глядят, Марина!
– Что, уже началась ядерная война?
– Ещё хуже! Меня, всё-таки, увольняют из рядов Российской Армии, в запас! Источник надёжный. Мне только что позвонили в этот… в дребезги разбитый сотовый телефон!
– Ну, ты бы, Аркаша, завершил начатый половой акт, а потом уже и нервничал.
– Завтра, Марина! Если не сойду с ума!
Хлопнув дверью, практически уже отставной майор, резво выбежал во двор пятиэтажного жилого дома. Он промчался мимо дворника, уронившего от неожиданности метлу, и бросился в сторону железной дороги. Благо, только что начиналось раннее летнее утро, и не очень многие видели обескураженного и взволнованного Аркадия Дмитриевича. Он пролетал мимо редких прохожих, не отвечая на их приветствия.
Почти потеряв самообладание, он бежал по шпалам, в сторону восходящего солнца, изображая из себя курьерский проезд. Его мощный «кузнечик» мотался из стороны в сторону, особо не вникая в жизненные проблемы своего хозяина и, можно сказать, старшего товарища. К счастью, этот забег Палахова закончился относительно удачно. Его остановили путевые рабочие и объяснили, что не стоит куда-то там бежать и при этом мешать ремонтным работам по замене шпал.
Одна из путейщиц, тридцатилетняя Василиса Акнокарова, почему-то, судорожно глотая слюну, тихо и томно сказала ему:
– У вас, оказывается, Аркадий Дмитриевич, такие большие и красивые… глаза.
– У меня один глаз красивый, а другой не очень, – несуразно ответил ей Палахов. – Полное безобразие получается. Несоответствие!
– Неужели ты, Василиса, напрочь забыла, что являешься моей законной женой? – пристыдил Акнокарову один из путейских рабочих. – Что ты так пристально разглядываешь этого чумного мужика, как будто он марсианин?
– Нет, Петя, он не марсианин, – тихо ответила. – Это наш местный офицер Палахов. Я не близко, но знаю его. Правда, почему-то я никогда не уделяла ему внимания и должного уважения. А ведь он его заслужил.
Чисто машинально, Аркадий Дмитриевич оглядел себя с ног до головы и определил, что он совершенно голый. Если, конечно, не считать фуражку на голове верхней одеждой.
В общем, заботливые путейцы обмотали его трепетное тело тряпками, служившими обтирочным материалом, показали Палахову, где находится его дом. После этого, Аркадий Дмитриевич, конечно же, пришёл в себя. Но не целиком, а фрагментами. В душе он понимал, что голым, абсолютно без одежды, на железнодорожных путях могут появляться только поезда, и совсем не потому, что им абсолютно нечего на себя надеть.
Но человек, к примеру, не пассажирский экспресс и не полевой кузнечик, а высокоразвитое существо. Ему принародно обнажатся никак нельзя. Аморально, безнравственно, неприлично даже в том крайнем случае, если есть, что показать.
Пассажир Палахов с некоторой грустью посмотрел левым глазом в окно вагона, где стремительно мимо движущегося поезда, как бы, пролетали деревья, дома, поселки, города… Своеобразная и необъяснимая иллюзия покоя поезда. Ему казалось, что всё стояло на месте, а рвался на восток лишь пассажирский состав.
В некотором раздумье он ехал в гости к своей двоюродной племяннице Марьяне. Решил немного отдохнуть, развеяться.
Почесав подбородок, Аркадий Дмитриевич погрузился в очередные личные воспоминания своей не очень понятной жизни.
Внезапно из воспоминаний его вырвал голос попутчицы, соседки по купе. Она чуть раньше уже сообщила ему, что её фамилия – Лемакина. А по имени-отчеству Ирина Трофимовна. Она преподаватель рисования одной из средних школ Приморья. Аркадий Дмитриевич внимательно посмотрел на молодую женщину. Симпатичная, крашеная блондинка лет тридцати или даже младше, в цветистом халатике. Поинтересовался он:
– Что вы сейчас сказали? Не понял.
– Я говорю, что вы так замерли над кроссвордом, – пояснила она, – и мне показалось, что… Мне, простите, почудилось, что вас уже нет, а за столиком сидит только окаменевшее тело.
– Нелепое сравнение, честно признаться.
– Это, всего лишь, образное сравнение. Я не собиралась вас обидеть.
– Я не в обиде.
– Может быть, кроссворд попался вам под руки очень сложный? Вот вы и впали в анабиоз.
– Нет! Что вы! Настолько простой кроссворд, дорогая моя соседка по купе, – Палахов широко улыбнулся, – что я абсолютно уверен – с ним справится даже школьник младших классов и даже более юные граждане.