Ныряющий кузнечик
Шрифт:
За стеной послышался очередной душераздирающий женский крик… вперемешку со стонами и плачами. Аркадий не выдержал и стал судорожно колотить кулаком в стенку. Ирина, обнажая себя почти целиком и полностью, соскочила с места, схватил отставного майора за локоть.
– Не надо так! – она проникновенно посмотрела в его, пока ещё не совсем выцветшие, голубые глаза. – Успокойся, Аркаша! В конце концов, Аркадий Дмитриевич, не мешайте людям дружить…
– Дружить половыми органами? – он прекратил калечить свой кулак и ломать пальцы об стенку, но закричал. – Если вы не прекратите с такими воплями совокупляться, то я вызову сюда дружный и очень организованный наряд линейной полиции! Я ничего не боюсь! Я майор в отставке! Я – почти что подполковник!
На мгновение стоны за стеной прекратились. Аркадий радостно кивнул Ирине головой. Дескать, знай наших! Критика подействовала. Но тишина длилась недолго. Через несколько минут громкие звуки продолжились с новой силой.
Что же там происходило? В принципе, ничего особенного, требующего долго обсуждения и возмущения со стороны Палахова. В соседнем купе, за столиком, сидела совершенно обнажённая дама, двадцати пяти лет – Мила. Рыжеволосая, чуть полноватая, но очень привлекательная. В одиночестве. Перед ней лежала: слева – груда конфет «Твикс», справа – куча оберток от них.
Она мощно ударила кулаком в стенку. Это был её протестующий ответ наглому майору в отставке. Мила одновременно в гневе закричала:
– Сам ты совокупляешься, пошлый гоблин! Я тебя и без помощи полиции разорву, как фантик! На кусочки!
Потом, взяв себя в руки, Мила развернул очередной «Твикс». С любовью посмотрела на собственное отражение в зеркале, висящем в купе.
– Сделай, паузу, Милочка! – она подмигнула ему левым глазом. – Ну, скушай, пожалуйста, «Твикс»!
Мила с громким хрустом откусила очередной кусок конфеты и начала его медленно пережёвывать. Она ловила кайф, получала, поистине, райское удовольствие… Разве можно его сравнить с каким-то там сексом? Разумеется, нет.
Через мгновение она впала в полный транс от полученного наслаждения. От блаженства снова начала кричать на разные голоса. Подобные звуки на открытом пространстве, вполне, могли глухо, но отчётливо слышится на многие десятки километров. Почти каждый обескураженный и напуганный такими воплями путник имел полное право предположить, что не так далеко от него происходит активное спаривание многочисленной группы ночных сов Среднерусской возвышенности.
Отставной майор Палахов уже почти успокоился. Даже с полной безнадёжностью в голосе сказал:
– Хрен с ней! Пусть орёт. Я уже почти привык. Так, о чём же мы говорили с тобой, Ирочка? Напомни, пожалуйста! Стоп! Вспомнил! Мы говорили о сексе…
– Да тьфу на тебя, Аркадий! – почти возмутилась его попутчица. – Мы знакомы только несколько часов, и я уже обратила внимание, на то…
– На что же?
– Да, как раз, на то, что всё разговоры у тебя сводятся только к сексу. Как будто, в мире больше ничего не существует кроме него и твоего ныряющего «кузнечика». Только секс, секс и секс! С какого паровоза ты упал?
Палахов, собираясь отстаивать свою точку, зрения подмигнул ей левым, зрячим глазом. Потом крепко зажмурился.
Но тут же засмеялся, как юный жеребец, во время спаривания не догнавший слишком ретивую кобылицу.
– Оставим в покое разного рода транспорт на паровой тяге! Я никогда в жизни не падал с паровоза. С боевой машины пехоты случалось… в спешке. Говорю, вполне, серьёзно. А улыбнулся я по причине нервного напряжения. Ты не так давно передо мной опять оголились, когда пытались меня удержать от того, чтобы я не повредил кулаком стену купе. И поэтому я… Ну, ладно. Это наше, и оно от нас не уйдёт.
– Ты самоуверен, однако, Аркадий. Но вдруг я навсегда передумаю заниматься с тобой этим вот… самым. Что же тогда произойдёт?
– Ничего страшного. Но ничего подобного не случится. Без всяких преувеличений, я глубоко понимаю суть психологии женщин. Пока дама основательно не распробует того, кого… приласкала, она ему не откажет. Никогда! Даже во время артобстрела или в прыжке… с шестом и без него. Потом уже – да. Вполне, может. По разным причинам. Но в начале пути, как говорится, она настроена только на творческую волну.
– Наглец! Но мне приятно. Ведь верно замечено. Ты проницательный и мудрый, как Омар Хайям или Эйнштейн.
– Такое сравнение для меня не комплемент. Эйнштейн ни разу в жизни не командовал мотострелковым батальоном, и поэтому у нас с ним разные представления о мире вещей. Его Теория Относительности… Впрочем, к черту!
– Да, Аркаша, я погорячилась. На Эйнштейна ты никак не тянешь. Да тебе это и не нужно. У тебя совершенно иные представления о жизни.
– Не надо устраивать клоунаду! Ты. Ирина, пытаешься меня активно обидеть! Любая критика в мой адрес мне кажется неконструктивной и даже непродуктивной.
– Мне Аркадий, частично приятно, что ты иногда выражаешься такими вот мудрёными словами. Видимо, обожаешь телевизионные рекламы.
– Не надо шутить. Сейчас я говорю серьёзно… Мне кажется, что нам стоит повторить наши процедуры.
Рука госпожи Лемакиной инстинктивно поползла к нему в штаны и быстро определила, что, где и в каком положении находится. «Кузнечик» затвердел и увеличился в размерах, и это порадовала учительницу рисования.
Они начали стремительно раздеваться, расшвыривая оставшуюся на них одежду в разные стороны. Сразу же, без никчемных прелюдий, молниеносно преступили к делу. Без криков, но страстно. Ирина пыталась слиться с ним воедино, сблизиться до такой степени, что…
Одним словом, искры, которые образовывались за счёт активного трения их волосяных покровов, находящиеся не на голове, были видны даже при ярком свете. Они в этом плане не первые и не последние. Такое не так уж и часто, но происходит. Непременно, из подобных искр и возгорается пламя неуёмной страсти.
От их старания и частого трения в воздушном пространстве купе образовалась довольно крупная шаровая молния и в панике вылетела в приоткрытое вагонное окно.
Обоим казалось, что в замкнутом пространстве их полового соития стоит запах палёной шерсти. Но, возможно, и не казалось. О чём они думали в это время? Ну, конечно же, только о том, какие они замечательные и славные люди, как бодро и красиво, пусть быстро, но грациозно сливаются друг с другом. Даже признаков разврата в их действиях нет, ибо они, всего лишь, занимаются эротикой. В такие ответственные моменты и страсти, и нежности кажутся чем-то основным и даже обязательным. А неутомимый «кузнечик» всё нырял и нырял.