Нью-Йорк

Резерфорд Эдвард

Священник объяснил, что Бог всемогущ, но не обязан это доказывать. Принуждать Бога к чему бы то ни было – святотатство; с этими словами священник вновь строго взглянул на Сальваторе. Бог делает только то, что нужно для Его замысла, понять который нам не дано. Если Он ввергает нас в бедность, если посылает нам болезнь, если забирает близких, то все это часть Его плана. Мы можем просить Его помощи, но должны принимать свою участь.

– Не просите Его о большем, чем заслуживаете. Если бы Бог хотел, чтобы человек летал, Он дал бы ему крылья. Поэтому не пытайтесь, – изрек он твердо, – ибо это есть дьявольское искушение.

Кончетте Карузо проповедь

очень понравилась, и после службы она поблагодарила священника. Они побеседовали. Она узнала, что его мать родом из той же деревни, что и ее. И что он любит засахаренный миндаль.

Но почему она выбрала из всех дней именно этот, чтобы послать к нему Сальваторе с пакетом засахаренного миндаля? Кто знает – должно быть, это была судьба.

Сальваторе постарался поскорее миновать еврейский квартал. Нет, он не боялся, но там ему всегда бывало неуютно. Уж больно отличались от остальных мужчины в черных сюртуках и шляпах, с бородой и говорившие на странном языке. Мальчишки были слишком бледны, а на тех, что носили длинные локоны, он старался даже не смотреть. Ему ни разу не пришлось с ними драться. Пробравшись через столпотворение ручных тележек и лотков, он вскоре достиг Ривингтон-стрит и увидел впереди католическую церковь.

В евреях присутствовала еще одна странность. У них, в отличие от христиан, не было приходских церквей. Даже синагоги побольше представляли собой приземистые домики, зажатые между жилыми муравейниками, без церковных двориков и домов священника. Иные были обозначены лишь узкими проходами; проход вел в комнату – таких бывало по три-четыре на квартал. Мать Сальваторе не одобряла евреев. Она называла их еретиками и сулила им Божью кару. Но отец только пожимал плечами:

– Разве их не достаточно наказали перед тем, как они перебрались сюда? В Америке, Кончетта, нет погромов, и слава богу. Basta. Хватит. Пусть живут как хотят.

Священник пришел в восторг от угощения и велел Сальваторе поблагодарить мать.

Сальваторе так боялся опоздать, что бежал весь обратный путь. Пересекши Бауэри и оказавшись в итальянском районе, он миновал три квартала, после чего свернул на Малберри-стрит, где жила его семья. Родные уже ждали на улице, по случаю разодевшись в пух и прах. Его родители, Джузеппе и Паоло с чисто вымытым лицом. Старшая сестра Анна еще причесывала маленькую Марию.

– Наконец-то! – произнес отец при виде Сальваторе. – Теперь можно идти.

– Но где же Анджело? – воскликнула мать, а отец нетерпеливо переступил. – Анна, где Анджело?

Анна, как старшая дочь, от которой ожидается помощь матери, обычно отвечала за Анджело.

– Мама, я причесываю Марию, – жалобно ответила Анна.

– Сальваторе найдет, – сказала мать. – Живо, Тото! Найди своего брата Анджело.

Отец любил говаривать: «Мы сами этого не знали, но, когда прибыли на Эллис-Айленд, Анджело был уже членом семьи». Тот родился через восемь месяцев. Сейчас Анджело было шесть, однако все продолжали с ним нянчиться. Малыша любили, хотя отец иногда терял с ним терпение. Анджело был мал для своих лет и довольно хил. Он постоянно витал в облаках. «Вылитый дядя Луиджи», – вздыхал Джованни Карузо. Анна неизменно защищала Анджело. «Он чуткий и умный», – твердила она, но ее никто не слушал.

Сальваторе вбежал в дом. Это было типичное многоквартирное жилье в Нижнем Ист-Сайде. Первоначально оно представляло собой пятиэтажное здание с крыльцом, но уже прошло много лет с тех пор, как хозяин смекнул, что может запросто удвоить скудную квартирную плату. Задешево, как

только было можно, он достроил здание, захватив маленький задний двор, и так, без особых затрат, удвоил жилую площадь. А поскольку владельцы ближнего дома и того, что стоял к нему тылом на соседней улице, сделали то же самое, задняя часть здания вентилировалась из двух источников: узкой воздушной шахты между ним и соседним строением и крошечного дворика, сохранившегося на самых задах, где две уборные обслуживали нужды всех жильцов.

Когда на следующий день после мытарств на Эллис-Айленде здешние родственники показали им дом, Джованни и Кончетта Карузо испытали отвращение. Вскоре они открыли, что им повезло. У них было три комнаты на верхнем этаже, в передней части здания. Да, подниматься туда приходилось по вонючей лестнице, но там был свежий воздух с улицы, а на крыше можно было сушить белье.

Анджело стоял в задней комнате, когда ворвался Сальваторе. Он уже надел рубашку, но не заправил ее и скорбно таращился на свои ноги.

– Тебе уже шесть лет, а шнурки завязывать не умеешь! – нетерпеливо крикнул Сальваторе.

– Я пробовал.

– Стой смирно! – Он бы стащил братишку вниз как есть, но Анджело наверняка сверзится. Сальваторе принялся спешно завязывать шнурки. – Ты знаешь, к кому мы идем? – спросил он.

– Нет, я забыл.

– Идиот! Мы идем к величайшему итальянцу на свете!

Он не сказал, что к величайшему итальянцу, который когда-либо жил на земле. Таким был Колумб. После него для жителей Северной Италии этот титул перешел к Гарибальди – патриоту, который объединил Италию и умер всего четверть века назад. Но для южан-итальянцев, переселившихся в Нью-Йорк, существовал лишь один великий герой – вдобавок живой и пребывавший с ними.

– Карузо! – воскликнул Сальваторе. – Великий Карузо, наш однофамилец! Мы идем посмотреть на Карузо! Как ты мог забыть?

Для их отца Энрико Карузо был богом. В Америке опера существовала для богачей, но итальянская община следила за карьерой великого тенора и его выступлениями так же пристально, как наблюдала бы за выдающимся генералом и его битвами.

– Он пел по всему миру, – говорил отец. – В Неаполе, Милане, Лондоне, Санкт-Петербурге, Буэнос-Айресе, Сан-Франциско… Он пел с Мельба, а сейчас выступает с Джеральдиной Фаррар. Дирижирует Тосканини. А что сказал сам великий Пуччини, когда впервые услышал Карузо? «Кто мне послал вас? Сам Бог?» Не только итальянец, но и неаполитанец, да еще и однофамилец. – Мы родственники, – заявил отец, хотя, когда Сальваторе попросил растолковать это родство, ограничился пожатием плеч, как будто вопрос был глупым, и ответил: – Разве это можно узнать?

Сегодня они познакомятся.

Это была заслуга дяди Луиджи. Он нашел работу в ресторане, что находился неподалеку. Не в шикарном – в конце концов, это был бедный итальянский квартал. Первоклассные рестораны находились в других районах, и в них бывали зажиточные выходцы из Северной Италии – врачи, бизнесмены, вообще образованные люди, которые из всех прочих мест предпочитали Гринвич-Виллидж, а на своих соотечественников-южан взирали свысока, почти как на животных.

Но Карузо никогда не забывал о бедняцком доме в Неаполе, откуда был родом. Ему нравились забегаловки Маленькой Италии, а недавно он зашел пообедать в ресторан, где работал дядя Луиджи, и тот спросил, нельзя ли в следующий раз представить ему семью, на что великий человек ответил безусловным согласием, ибо такой была его благородная натура. Сегодня он столовался именно там.