Ньюгейтская невеста
Шрифт:
— Остановитесь, миледи! Если вы хотите... — Таунсенд умолк, так как Кэролайн не слушала его.
Шурша атласом, она устремилась в холл, бросила взгляд на оставленную Джемми приоткрытой парадную дверь, за которой чернела пахнущая дождем ночь, потом повернулась налево и посмотрела вверх, на лестницу, служащую местом живой картины.
Лестницу, настолько высокую, что она казалась узкой, озаряло пламя свечей, которые не стали гасить в ожидании возвращения Кэролайн. Отблески мелькали на деревянной балюстраде, широких перилах, толстом ковре, покрывавшем ступеньки, позолоченных рамах портретов, висящих на стене справа.
Мистер
Четырьмя ступеньками ниже, на освещенном участке, положив правую руку на перила, стояла Долли Спенсер.
Она не опускала голову, явно не считая себя виноватой. На ней было желтое, с голубыми вставками бархатное платье, скроенное согласно тогдашней моде — с узкой талией, низким вырезом на груди и плечевыми буфами, на которых покоились ее золотистые локоны.
Хотя карие глаза Долли улыбались, ее лицо казалось лицом человека, старающегося скрыть боль. Внезапно она увидела Кэролайн.
— Я не хотела ничего плохого! — начала оправдываться Долли.
Кэролайн молча смотрела на нее.
— Мистер Реймонд, — продолжала Долли, — говорил, что у меня музыкальный голос. Я никогда не видела настоящего клавесина, кроме как в театре, вот и подумала... — Она умолкла, ее глаза расширились, а рука скользнула к правому боку. — Что-то не так?
Почти ослепнув от слез, Кэролайн снова обернулась к приоткрытой двери на улицу. На фоне ночной тьмы маячили еще более темные очертания чьей-то фигуры, но Кэролайн не обратила на это внимания.
— Мой муж мертв, — отозвалась она так холодно и четко, что каждый слог звучал как падающая ледышка. — Я имею в виду человека, которого вы называли Диком Даруэнтом.
Рука Долли крепче прижалась к правому боку.
— Ни вы, ни я больше не увидим его живым, — продолжал холодный, бесстрастный голос. — Прошу вас покинуть мой дом как можно скорее.
Губы Долли дрогнули, словно в судороге боли. Она попыталась шагнуть вниз, упала и покатилась по лестнице.
Элфред и Томас, стоящие в дверях столовой, бросились к ней, но было слишком поздно.
Долли летела вниз, как неодушевленный предмет, не делая никаких попыток остановить падение, в стремительном вихре желтого бархата платья и желтого шелка нижней юбки, отороченной кружевом. Одна из желто-голубых балетных туфелек слетела с ноги, когда бедняжка со стуком ударилась о нижнюю ступеньку, откатилась в сторону и застыла, лежа на полу лицом вниз.
Старый Таунсенд, очерствевший душой в атмосфере насилия, где пребывал с детства, подошел к Долли, перевернул на спину, словно манекен, и прижал пальцы к ее запястью, пытаясь нащупать пульс. Потом, без лишних церемоний, разрезал ей корсаж карманным ножом и прижал ладонь к сердцу. Веки девушки дрогнули, а с губ сорвался слабый стон.
Поднявшись, толстенький старичок закрыл нож с громким щелчком.
— Она жива, — пыхтя, заявил он, — но, по-моему, проживет недолго.
Внезапно стоящий в дверях столовой Джемми Флетчер испуганно вскрикнул.
Дверь на улицу распахнулась, и Даруэнт собственной персоной — растрепанный, в рваном вечернем костюме, но живой и невредимый — шагнул в холл и захлопнул за собой дверь.
— Что здесь происходит? — резко осведомился он.
Глава 20Последняя горечь
Никто
Все стояли, прямо или нагнувшись, вокруг подножия лестницы, где неподвижно лежала Долли в своем пышном наряде, с закрытыми глазами и пятном пыли на щеке.
Даруэнт не спрашивал, как она здесь оказалась. Его взгляд стал холодным и суровым, губы плотно сжались.
— Понятно! — заметил он, медленно оглядевшись вокруг. — Значит, слух о моей смерти уже достиг этого дома. — Даруэнт посмотрел на Джемми: — Полагаю, вы сообщили?
— Но ведь это правда, старина! Я имею в виду...
— Не могу вас порицать. Мне уже некоторое время приходится это опровергать.
— Да, но кто... — Джемми запнулся.
— Кто был убит? — закончил за него Даруэнт. — Неужели вы не догадываетесь, кого могли принять за меня в тусклом освещении?
— Луис! — воскликнул Джемми. Эмоциональное напряжение, очевидно, усилило его сообразительность.
— Да, Тиллотсон Луис.
Даруэнт взглянул на пустые золотые ножны из-под своей шпаги, и его щека судорожно дернулась.
— Эй, преподобный мистер Коттон! — окликнул он голосом, от которого Элфред похолодел. Хотя преподобный Хорас Коттон находился далеко отсюда, Даруэнт обращался к нему так, будто видел его в холле. — Почему достойные люди всегда умирают, а мерзавцы набивают брюхо у Ватье? Объясните мне!
Джемми Флетчер стиснул в кулак длинные пальцы, словно стараясь выжать апельсин сплетен до последней капли.
— Так что случилось в действительности, Дик?
— Не имеет значения! — Но произошедшее настолько терзало Даруэнта, что он продолжал, сам того не желая: — Я был в партере и стал карабкаться в ложу 45, принадлежащую моей жене. Это оказалось не так легко, как я думал. Некоторые деревянные выступы подгнили и крошились. Наконец я ухватился рукой за барьер ложи и пытался уцепиться правой ногой за колонну, когда Луис вошел в ложу сзади. «Даруэнт! — окликнул он. — Могу я вам помочь?» Я не мог ответить. Мой рот был прижат к деревянным лавровым листьям, а нога все еще нащупывала колонну. Не думаю, что Луис заметил меня, хотя я его видел. Моя окровавленная шпага все еще лежала на барьере. Он поднял ее и стал оглядываться по сторонам. Глядя на него сзади, вертящего головой туда-сюда, даже человек, знающий нас обоих, мог бы поклясться, что это я. Кучер проскользнул в ложу, трижды ударил Луиса ножом в спину и был таков. — Даруэнт помолчал. — Было жалко смотреть — если кому-то из вас знакома жалость, — как бедняга, зная, что умирает, пытается выглядеть, будто ничего не произошло. Когда я ухватился за барьер другой рукой, он увидел меня. «Боюсь, я не сумею вам помочь, — прошептал Луис, — и мы с вами больше не сможем беседовать о политике». Говоря, он старался ухватиться за спинку стула, чтобы сесть, но потерпел неудачу и рухнул на пол. Так умер хороший человек.
Даруэнт снова бросил взгляд на пустые ножны и стал вглядываться в холл, словно искал там преподобного Хораса Коттона.
Все это время Кэролайн молчала, отступив к правой стене холла и силясь понять, что происходит на самом деле, а что порождено ее воображением. Наконец она протянула руку:
— Дик!
Даруэнт обернулся. К ужасу Кэролайн, его лицо выражало такое же вежливое презрение, что и в ньюгейтской камере, а в голосе звучала та же насмешка.
— Да, мадам?
— В чем дело, Дик? Что с вами?