Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)
Шрифт:
– А Клайв совсем не считает его мерзавцем, папочка, - восклицает Рози, выглядывая из-за чайника на спиртовке.
– Ты же говорил, Клайв, что, по-твоему, папочка слишком строго его судит. Ведь говорил, нынче утром! Злые взгляды мужа побуждают ее искать защиты у свекра, но глаза старика смотрят сейчас еще злее сыновних. Мстительный огонек вспыхнул под седыми бровями Томаса Ньюкома и метнулся в сторону Клайва. Но тут же лицо его залилось краской, и он уставился в чашку, которую поднимал дрожащей рукой. Отец и сын так любили друг друга, что даже боялись один другого. Война между двумя такими людьми - ужасна. А пригожая и румяная малютка Рози, прелестная в своем утреннем чепчике, украшенном бантиками, со множеством сверкающих перстней на пухлых пальчиках, сидела
"Мальчик совсем от меня отошел, - думает бедный Томас Ньюком.
– Этот Иуда оскорбил нашу семью, старается разорить наше предприятие, а мой сын даже не чувствует к нему злобы! Ему не дороги наши планы, не дорога фамильная честь. Я доставил ему положение, каким гордился бы любой юноша в Англии, а он принимает все это так, словно оказывает мне милость".
"Жена со всеми делами идет к моему отцу, - думает бедный Клайв, - она советуется с ним, а не со мной. О чем бы ни шла речь - о ленте к чепцу или о чем-то более важном в нашей жизни, она только к нему и идет и делает, как он скажет, а я должен ждать его решения и применяться к нему. Если я в кои веки высказываю несогласие, то обижаю моего милого старика; а если против воли уступаю ему, то не могу скрыть своего неудовольствия и обижаю его еще больше. Так из лучших побуждений он обрек меня на рабскую жизнь!"
– Неужели вас так увлекают газеты!
– опять начинает щебетать Рози.
– И что вы находите интересного в этой несносной политике!
Оба джентльмена не отрывают глаз от газет, хотя наверняка не различают ни слова на этих блещущих остроумием страницах.
– Клайв, как и ты, Рози, не увлекается политикой, - говорит полковник, откладывая газету в сторону.
– Он увлекается только картинами, папочка!
– жалуется миссис Клайв. Вчера не поехал со мной кататься в Парке, а сам сколько часов подряд сидел у себя в мастерской, пока вы, бедненький, трудились в Сити. Все рисовал какого-то противного нищего, одетого монахом. А нынче вскочил ни свет ни заря - едва рассвело - и укатил на все утро; вот только что воротился, как к завтраку собирались звонить.
– Я люблю до завтрака покататься верхом, - говорит Клайв.
– "Покататься верхом", как же! Знаю я, где вы были, сэр! Он что ни утро, папочка, ездит к своему дружку, маленькому мистеру Ридли, а назад возвращается - все руки в этой противной краске! Вот и нынче ездил. Сам ведь знаешь, что ездил, Клайв!
– Я же никого не заставил ждать, Рози, - отвечает Клайв.
– Мне приятно утром часок-другой поработать кистью, когда удается выкроить время.
Бедняга действительно, пользуясь летней порой, ездил по утрам к Ридли поучиться живописи, а потом мчался галопом домой, боясь опоздать к семейной трапезе.
– Ну да!..
– восклицает Рози, встряхивая бантиками на чепце.
– Встает на заре, а после ужина сразу же засыпает. Куда как вежливо и мило! Правда, папочка?
– Я тоже рано встаю, душенька, - замечает полковник (сколько раз он, наверное, слышал, как Клайв утром уходит из дому).
– Надобно написать кучу писем, разобраться в разных делах, распорядиться, как нужно. Нередко еще до завтрака я успеваю не один час поработать с мистером Беттсом, который приходит ко мне из Сити; Когда тебе доверено такое крупное финансовое предприятие, необходимо вставать с петухами. Впрочем, все мы, жившие в Индии, встаем вместе с солнцем.
– Миленький, добренький папочка!
– лепечет малютка Рози с неподдельным умилением и, протянув пухлую беленькую ручку, унизанную перстнями, гладит смуглую и жилистую руку полковника - ту, что к ней ближе.
– А как там у Рндди продвигается картина, Клайв?
– спрашивает полковник, желая выказать итерес к живописцу и его творению.
– Прекрасно. Очень красивая вышла картина; ему дали за нее огромные деньги. На будущий год его непременно сделают академиком, - отвечает Клайв.
– Очень трудолюбивый
– Рози, душенька, пора тебе пригласить к нам на обед мистера Ридли и еще мистера Сми и других джентльменов их профессии. Давай сегодня среди дня съездим поглядеть твой портрет.
– Когда у нас в гостях мистер Ридли, Клайв не засыпает сразу после ужина!
– восклицает Рози.
– Тогда, видно, мой черед клевать носом, - говорит полковник с добродушным видом. В глазах его больше не было гнева; готовая разразиться баталия была до времени отложена.
– И все же ее не избежать, я знаю, - добавляет бедный Клайв, пересказывая мне эту историю во время нашей с ним прогулки по Парку.
– Мы с полковником ходим по минному полю, а моя неразумная женушка то и дело подбрасывает нам петарды. Иногда я даже хочу, Пен, чтобы мина взорвалась и меня не стало. Не думаю, чтоб моя вдова очень горевала. Впрочем, как смею я так говорить, это же бессовестно: бедняжка всячески старается угодить мне. А если это не выходит - виной тому, наверное, мой характер. Беда в том, видишь ли, что они оба меня не понимают. Полковник считает, будто моя приверженность к живописи - унизительна. Старик по сей день покровительственно держится с Ридлит а ведь он - гений, которому вон те часовые должны были бы отдавать честь, сэр, когда он проходит. И что же - с ним снисходительно обращается старый служака из индийских драгун и какая-то Рози, да еще друг-приятель, недостойный даже смешивать ему краски! Иногда мне хочется просить у Джей Джея прощения, когда полковник этак покровительственно беседует с ним или несет всякий вздор об искусстве, а Рози, приехав со свекром, порхает по мастерской и изображает восхищение. "Ах, как мило! Как прелестно!" - восклицает она, повторяя убийственные выражения своей маменьки, от которых меня просто передергивает. Если бы у моего бедного родителя тоже имелся свой наперсник и он мог, вот как я сейчас, подцепить его под руку и докучать ему разными семейными обидами, без сомнения, он тоже рассказал бы очень невеселую историю. Я терпеть не могу банкирские дела и банкиров, этот Бунделкунд, индиго, хлопок и все прочее. Я хожу на эти проклятые заседания и ни слова не слышу из того, о чем идет речь. Я сижу там, потому что этого хочет мой отец. Ужели ты думаешь, он не видит, что душе моей чужды деловые интересы и я охотней сидел бы дома, у себя в мастерской? Мы не понимаем друг друга, хотя каждый чутьем догадывается, что у другого на сердце. Каждый думает по-своему и все же знает мысли другого. Разве ты не видишь, что между нами идет безмолвная война? Наши мысли, пусть не высказанные, ощутимы для обоих - мы их читаем по глазам, угадываем; и они сшибаются в схватке, разят и ранят.
Конечно, наперсник Клайва видел, как страдает душой его бедный друг, и сочувствовал ему в его естественных и неизбежных горестях. Кто не знает, что трудней всего переносить мелкие житейские неприятности. К примеру, вам предложили бы сто тысяч годового дохода, славу, признание соотечественников, самую прелестную и любимую женщину, словом, все, чего может пожелать душа, на одном лишь условии: что в ботинке вашем будет несколько острых камешков или - два гвоздика. И вот счастье и слава мигом исчезли бы в вашем ботинке, и все заботы вселенной свелись бы к этим гвоздям. Я попытался утишить его боль и гнев теми же философскими доводами, к каким обычно прибегают в подобных случаях, однако, мне думается, маленькие гвоздики по-прежнему терзали этого мученика.
Клайв продолжал свою грустную исповедь в течение всей нашей прогулки, пока мы не подошли к скромно обставленному домику, который мы с женой снимали тогда в Пимлико. Случилось так, что полковник с невесткой тоже посетили нас в этот день и застали виновного в гостиной моей супруги, куда проследовали, высадившись из роскошного ландо, в котором вы уже лицезрели миссис Клайв.
– Он не бывал у нас несколько месяцев! И вы тоже, Рози, и вы, полковник! Но мы проглотили обиду и ездили к вам обедать и еще сколько раз вас навещали, - пеняет им Лора.