О бедном Кощее замолвите слово
Шрифт:
Наелись-напились, хан Кощею и говорит:
– Скажи свой красавица, пускай выйдет – серьезный разговор не для женский ум!
Ханским женам и говорить не надобно: как мыши из шатра прыснули. Кощей меня пальцем поманил, на ухо шепчет:
– Не отходи далече… До Пашки и обратно…
Как будто я без него не помню! Распутала я ноги затекшие, поклонилась мужу поясно, с издевочкой, вышла вон, а стража ханская полог наглухо задернула и с сабельками при входе встала: мол, хан посольство иноземное принимает, судьбы государственные вершит – посторонние
Пашка недалече стоит, мрачный, как туча, вокруг басурмане со своим лошаденками худосочными столпились, словно ждут чего-то. Завидели меня – похватали своих кляч и врассыпную! Посмотрела я им вслед удивленно, Пашку от узды освободила.
– Наконеш-то! – С явным облегчением вздохнул конь, сплевывая железо. – Нет, ну ты их видела? Ноги кривые, волосатые, губы отвислые, глаза раскосые, а про хвосты и вовсе говорить нечего – мочала мочалой!
– Где ты там хвосты под халатами разглядел?!
– Под какими халатами! – Сердится конь. – Ты кобылиц басурманских видела? Да по ним живодерня плачет! Ихнему поголовью ни один богатырский конь не поможет, тем более задарма и супротив воли энтого самого коня! Пущай не надеются, так низко я в жисть не паду!
Не до кобылиц мне:
– Будет тебе, Пашка, браниться, лучше присоветуй, что делать? Там Кощей с басурманином какое-то мясо ест да нахваливает!
– Что?! Ах он, душегубец! И знает же, кого басурмане давеча свежевали! Ну, я ему это попомню…
Мне чуть дурно не стало:
– Паш, неужели басурмане купца зарубленного… с подливкой?!
– Хуже! – Буркнул жеребец. – Коня!!!
Я его чуть на месте не придушила:
– И ты меня из-за конины в такой страх вогнал?! Я уж думала, басурмане отравы какой в мясо подсыпали!
Где там его задушишь! Шея в две обхвата, как у бугая. Умаялась только. Пашка головой трясет покорно, со стороны смешно глядеть, да вдруг как топнет копытом! Гляжу – окружили басурмане шатер ханский, луки с плеч снимают, каленые стрелы на жилы перевитые кладут. Подходит ко мне их старшой, подбородок задравши – я его на сам-пядь выше буду. Протянул руку, за косу меня подергал – настоящая ли:
– Харош Кащеев жена Василис!
Я наказ Кощеев помню – отвечаю ему приветливо:
– Чего тебе надобно, морда басурманская?
А тот языком цокает довольно:
– Ай-ай, такой жена и ханский сын иметь не стыдно, пойдешь в мой большой шатер, будешь седьмой любимый жена! Изюм-финик каждый день кушать, мой белый жеребец копыта мыть!
– Спасибо за высокое доверие, – отвечаю, – да только мне второй муж без надобности, я первого не знаю, как избыть.
Обрадовался ханыч:
– Ай-ай, первый муж скоро совсем нет! Как выйти он из шатер, мой стража его стрелой стрелять, голова на копье воткнет, Василис подарит!
Тут уж мне не до смеху стало – вижу, не шутит косоглазый.
– Э, нет, так я не согласная! Какой ни есть муж, а все лучше тебя! Пошто ты его загубить хочешь, коль сам хан с ним замирился?!
Ханыч зубы мелкие скалит, обнять меня норовит:
– Хан старый стал, свой тень боится, степной бурундук поклоны бьет. Половина орда его слушать, половина меня! Убьем Кощей, только спасибо нам скажет, пойдет Лукоморье воевать, купец грабить!
Хоть и учил меня волхв мудреной науке дипломатии, когда врага спервоначала лаской сдаться уговаривают, а уж потом ногами бьют, да где ж тут утерпеть, когда басурманин поганый на мое родное Лукоморье замахнулся и к самому святому лапу тянет – персям моим девичьим?!
– Рановато вы разбрехались, псы смердящие, мой муж от вас мокрого места не оставит, а я подсоблю с превеликой радостью!
Да как дам ему ногой пониже пояса! Взвыл басурманин тоненько, всякий интерес ко мне потерял. Стража на выручку кинулась, занесла сабельки вострые, да тут из черепа изумрудного как плеснет зеленым пламенем – так басурман в стороны и разметало! Полетел над ордой крик великий, басурмане со страху луки-стрелы пороняли, выскочили из шатра Кощей с ханом басурманским, глядь – ханыч с воем по земле катается, из-под халата узорчатого рыжий хвост видать, а стража ханская все скулит да тявкает, по слову моему шавками дворовыми перекинувшись!
Слышу, за моей спиной басурмане шепчутся: «Ай-ай, если у Кощей жена такой шаман могучий, сам он точно мокрый места от орда не оставит, нипочем его не одолеть, лучше шелками откупиться!».
Пал хан в ноги Кощею:
– Пощади, великий шаман Кощей, сын мой глупый, вели женщин свой грозный назад собака колдовать – уйдет орда с шелковый путь, богатый купец трогать не будет!
Смилостивился Кощей, рукой эдак небрежно мне знак сделал – мол, выполняй, жена, высочайшее мужнино повеление, а сам глазами упрашивает: не подведи, Василиса, подыграй!
Отвесила я мужу грозному поклон земной, платочек из кармана вытащила, трижды налево махнула, Кощей чуть заметно бровью повел, и готово: басурмане, счастью своему не веря, так на четвереньках в стороны и разбежались.
– Ну, гляди, хан басурманский, я с тебя слово взял, нарушишь – пеняй на себя!
Вскочил на коня, меня сзади посадил, плеткой свистнул – только нас и видели!
Отъехали мы далече, Кощей коня попридержал, ко мне обернулся:
– Да неужто, Василиса, тебя и на минуту без пригляду оставить нельзя?! Ты пошто ханыча ударила, стражу подуськала? Оберег али меня проверяла?
Разобиделась я не на шутку, но виду не подала, отвечаю голоском елейным:
– О твоем шеломе, господин мой, заботилась!
Выждала минуточку, пока муж голову ломал без толку, да как рявкну:
– Чтоб не пришлось тебе в нем дырки под рога долбить! Пока вы там с ханом чаи гоняли, меня чуть седьмой женой в запасной гарем не определили! А знаешь ли ты, супруг дражайший, что ханыч у хана за спиной заговор против тебя готовил, половину войска ордынского к себе переманил?! Устоишь ли ты, шаман великий, без своей дружины супротив половины ханской орды?